На западе шла война, а они здесь, в далёком городе угольщиков Черемхове, надрывали «пупы» на непосильной работе. Мария была старшей в семье Чубаревых и на «восьмёрку» пришла ещё до войны – на откатку вагонов. Работа была тяжёлой и опасной, но другого варианта не было. Тамаре едва минуло 16, когда она тоже пришла на шахту. Здесь был паёк больше, кормили в столовой, ещё и деньги выдавали. Носила девочка пробы угля с участка в лабораторию, где его проверяли на качество. Насыпали ей по пол-лопаты совковой, в итоге – неподъёмный мешок. 

– Ты поменьше насыпай. Тяжело ведь! – кричала она Тамаре. 

– Ничего, – отзывалась та. – Я как-нибудь!.. 

В это время однажды проходил мимо парторг шахты Богданов. Хороший, справедливый мужик, его на «восьмёрке» уважали. 

– Почему мокроту разводишь? – спросил он Марусю. 

– Да вот, сестрёнку жалко, ей ещё расти, а тут мешки по пуду весом! 

– Ну-ка, повернись, сестрёнка, – попросил он Тамару. – А мешок на землю скинь… Ты быстрая, ловкая, бегать умеешь? – спрашивал он скороговоркой. – Пойдёшь на запал? 

– Стрелять не умею, и ружья у нас нет, – выдохнула она, скинув с узкого плеча тяжёлый куль. 

– А стрелять и не надо! – весело проговорил Богданов. – Закончишь курсы запальщиц. Будешь уголь в лаве взрывать, понятно? И мешки носить не надо. 

Она кивнула. 

На следующий день её устроили на курсы, организованные при шахте. Объяснили просто: «Вот патрон (трубка сантиметров 20), набьёшь его динамитом и в скважину быстро втолкнёшь. От трубки пойдут проводки, ты их потянешь до приёмника питания, подключишь. Да дырку в патроне не забывай глиной замазывать. Через два дня практика». 

Ночь перед практикой Тамара не спала, тренировалась. Засекала время, «набивала» патрон динамитом, тянула провода, подключала. Вроде всё получалось теоретически. Получилось и практически, в лаве. Встретили её там хорошо. Старый дядька – навалоотбойщик даже прослезился: «Вот что война проклятая сделала… Если таких девчушек в шахту берут на такую опасную работу!…» 

– Не сгущай краски, – крикнул говорящему Лёнька Антипин, бурильщик. Похлопал девочку по плечу: «Ничего, сестрёнка, прорвёмся! Ты, главное, не боись, делай всё быстро, но не торопись, иначе что-нибудь забудешь. И каску не снимай, камешек  может угольный ненароком по голове щёлкнуть!».

Тамара оказалась ловкой, быстрой и смелой. Работала в паре с Лёнькой. Он всё посмеивался: 

– Ничего, Тамусик, война закончится, мы победим, и я на тебе женюсь. Куплю тебе туфли вот на таком каблуке, как «запальный» патрон высотой.  

– Не смогу я на таком ходить! – в тон ему отвечала девушка. 

– Ради меня сможешь!  И косу свою не будешь под платок прятать. Она у тебя вон какая… 

Тамарина коса, толщиной с кулак и длиной ниже пояса, у многих, особенно у мужчин, вызывала восхищение. Она её в несколько раз обматывала вокруг головы, чтобы не мешала, туго обвязывалась платком и сверху нахлобучивала каску, из-под которой только огромные глаза виднелись. 

Опасная профессия пришлась ей по душе. Через месяц девушку хорошо знали на шахте и просили поработать то на том, то на другом участке. Имя её стало мелькать в «стенновках», которые висели в конторе шахты (даже во время войны здесь делали рукописную газету). Ей, как шахтёрке, выдавали «пайку» хлеба в 1200 граммов, кормили в столовой, ещё платили зарплату, которую она всю до копейки отдавала маме.

Подросли у Чубаревых парни и тоже пришли на «восьмёрку», навалоотбойщиками в лаву. Когда вагонеткой Коле раздавило два пальца на левой руке и их ампутировали, его вывели из лавы. Он пошёл в военкомат и со дня на день ждал повестку. Не отстал от него другой брат, Иннокентий. Их забрали на войну в один день. Но на фронтовых дорогах они потерялись. Николай с войны не вернулся. 

До шестидесяти запалов в рабочую смену делала юная запальщица Тамара. Иногда сутками не выходила из лавы. В военное время на шахтах Черемхова развернулось стахановское движение, объявлялись разные субботники, почины, вахты. Шахтёры любили девушку за отзывчивость, добрый характер и смелость. Парторг как-то сказал: «С тобой, Чубарева, и в разведку ходить не страшно, не подведёшь». Эти слова она приняла как похвалу. Называли её «дочкой» кто постарше, а молодые – Тамусиком.

Тамаре Чубаревой по душе пришлась рискованная профессия. Она была худенькой, быстрой на ногу и легко «вписывалась» в любую нишу. Это позволяло далеко от места взрыва бегать, но сыграло с ней однажды трагическую «шутку». Уже к концу смены, когда сил почти не осталось, она не побежала в нишу, как полагалось по инструкции, а присела на корточки в нескольких метрах от взрыва. Угольные осколки ожгли всё лицо. Увезли в больницу, на залечивание дали пару дней. 

Когда вернулась в шахту, собрали комсомольское собрание. Тема – «О нарушении техники безопасности комсомолкой Чубаревой». Она плакала, каялась… Конечно, вернули в лаву. 

Где-то году в 1944 после смены встретил комсомолку Чубареву секретарь партийной организации и заметил: «Работаешь ты молодцом! Думаю, достойна быть членом ВКПб». В партию Тамару принимали вместе с Леонидом Антипиным. 

Всю войну она была единственной  запальщицей на шахте № 8. Хотя женщин на «восьмёрке» было немало: на откатке вагонов, на откачке воды, в лаборатории, в бытовом корпусе, в столовой. 

Отгремели салюты победного мая 1945 года. На шахту стали возвращаться мужчины. Лёнька выучился на машиниста врубовой машины. На Тамаре он не женился, «окрутила» девица постарше. Вместе с Тамарой они несколько созывов были народными заседателями в городском суде. 

Чубарева Тамара Петровна проработала на «восьмёрке» до самого закрытия, но уже на поверхности. За ударный труд в годы войны награждена медалью «За доблестный труд», имела множество благодарностей. Ей было присвоено звание «Почётный шахтёр СССР». Она мечтала о семье, о детях. Но, надорвавшись на шахте, детей иметь не смогла. Вышла замуж за вдовца, фронтовика Павла Андреева. Взяла его фамилию. Внуки мужа почитают её за родную бабушку. В апреле 2010 года единственной в Черемхове запальщице Тамаре исполнилось 87 лет.