Слушаю её неторопливую речь, рассматриваю фотографии в альбоме,  и словно лента чужой, но очень понятной мне жизни раскручивается перед глазами. Родилась на Украине в крестьянской семье в 1921 году. Отец умер, когда ей ещё и года не было, но мать свою хорошо помнит. Подросла чуток – стала ей помогать: корову покормить, картошки подкопать. Семья большая, жила впроголодь. Как увели со двора в колхоз единственную коровёнку, а вслед за ней и лошадь, как тяжко стало после этого жить – её память хранит те чёрные дни до сих пор. 1933 год в её биографии – один из самых горьких: голод на Украине лютовал. Следующий, 34-й, выдался урожайным, да убирать хлеб порой было просто некому, столько народу поумирало с голодухи. Вот и маму в 34-м Дарья Игнатьевна схоронила. Из огромной, аж в 16 детских ртов, семьи их осталось только пятеро. А нынче и вовсе  в живых она одна свой век тянет.

Вообще-то по-настоящему лёгких годов на долгом её пути почти и не было. Разве что встреча с человеком, который стал её мужем. Свадьбу сыграли по любви, по согласию, в надежде на то, что злыдни вдвоём переживать станет легче. Только счастье было у Дарьи Игнатьевны недолгим: началась Великая Отечественная, и муж ушёл на фронт. Она получила от красноармейца Владимира Токарева одну-единственную весточку, а после неё лишь похоронку: «Ваш муж погиб смертью храбрых, защищая Родину».

После победы вернулась в разорённую, порушенную Украину — стоит ли объяснять, как тяжело пришлось молодой женщине с семимесячным ребёнком на руках. Ни своего угла, ни профессии. И вдруг письмо из Иркутска, от сестры: «Что ты там одна осталась – приезжай сюда, не бойся холодов, зато тут работу найдёшь, а с ней жильё получишь…». 

Вот так Дарья  Игнатьевна стала иркутянкой. Сестры давно нет, а Иркутск так и остался для неё самым родным городом на всей земле. Иркутск да ещё завод тяжёлого машиностроения имени Куйбышева, пригревший и поддержавший её, молодую мать-одиночку. Начинала она на заводе с самой незаметной «должности» – уборщицей в общежитии. Но однажды кто-то из кадровых заводчан предложил: «Давай проведу тебя по цехам, посмотришь, что оно такое есть – завод. Глядишь, специальности обучишься».

В отделе кадров посоветовали: иди в восьмой цех, в чугунолитейку; там и теплее, и зарплата больше. На крановщицу выучили. Как взошла на кран заводской, так 27 лет и не сходила с него – до самой пенсии.

Она росла вместе с заводом. Заводу – новое оборудование, ей, вполне заслуженно, – более высокий разряд. А ещё в заводском коллективе ей – внимание и забота, как в большой семье. Чуть ли не ежегодно то премии, то путёвки в санатории, то Почётные грамоты. Со своей «чугунолитейкой» Дарья Игнатьевна пережила и выпавшие на её долю нечастые радости, и одно огромное горе – смерть единственного сына. Она ведь подняла его, дала высшее образование: он окончил политехнический институт, был оставлен на кафедре в аспирантуре, избран деканом. Да умер от тяжёлой болезни рано. Ей тогда казалось, что не осилит она этой беды. И не осилила бы, не поддержи ставшие ей родными заводчане. Сейчас, когда давно нет и сына, и завода, Дарья Игнатьевна остро чувствует своё двойное сиротство. Но я  точно знаю: её переживания понятны лишь таким же, как она, ветеранам завода имени Куйбышева. Даже тем, чья личная жизнь сложилась более счастливо, чем у неё. Сотни людей, выпестованных заводом тяжёлого машиностроения, продукция которого шла в разные страны мира, гордившихся заводом и отдавших ему свои жизни, с его смертью смириться не могут. Так и живут с болью и обидой за его судьбу.

Дарья Игнатьевна Токарева, гостеприимная пожилая женщина, – частица поколения, обобщённо наречённого ветеранским. Ни хором, ни больших денег она не нажила. Зато сохранила ясность ума и не утратила мужества жить. Согласитесь, это не так уж мало. Слушаю её бесхитростный рассказ «о времени и о себе» и думаю о том, как это важно для таких, как она, прошедших длинный тяжёлый путь, быть услышанными. И не только родственниками, если таковые есть, но и просто живущими рядом людьми. Ведь казённые призывы «уважать ветеранов» подчас звучат насмешкой, коль раздаются они в пустыне их личного одиночества…