Владимир Билан бросил курить в 84 года. Сейчас ему 85. Отлично помнит, как впервые попросил закурить у немца. Владимиру было 15 лет, тогда он жил в деревеньке под Харьковом. «В сентябре 1941 года немец уже зашёл на Украину. В каждом саду семьи устроили ущелья, где хоронились от обстрелов и бомбёжки. Наподобие окопа. Вот мы сидим, смотрю, идёт цепь военных. Думаю, мол, наши отступают. Решил пойти и стрельнуть у них что-нибудь. Когда через огороды к ним пробрался, увидел: боже, немцы стоят. На ремне фляга, кинжал, котелок. Из оружия у них автоматы, винтовки, ручные пулемёты. Увидели меня: «Руссишен золдатен?». А я кручу головой, мол, нет-нет. Со школы-то немного немецкий понимал. Сам тем временем шуранул обратно через сады домой, – вспоминает Владимир Фёдорович. – Немцы воды у реки попили и к нам пришли. Курей бьют (курятину любили по-страшному). Потом залезли в дом: сало, яйко берут. И ведь что интересно, каждый немец сам себе готовил, а не на коллектив. Немного погодя и мы зашли в дом. Видим: в угол, где бабы кочерги ставят, немцы автоматы и пулемёты сложили. Поставили две бутылки водки, пьют, сигары курят. А я возьми и спроси: «Пан, айн сигаретен?». Немец посмотрел на меня – и так двинул по уху, что я отлетел в другую сторону дома. Подходит  к отцу, а тот уже старый был, 80 лет, непризывной. «Кляйн киндер айн сигаретен?!» – переспросил немец. Как ещё отцу не врезал. Мол, маленький пацан курит. Вот так я у немца закурил». 

Так и жили. Летом немец наступает, зимой – Советская армия. «Наша Харьковская область раз пять переходила из рук в руки. Я так язык и не выучил: только начнёшь «цеплять», как власть меняется, –  говорит Владимир Билан. – Немец лето любил и боялся морозов, в холода не наступал. В 1941-1942 годах зимы были сильные, холодные, доходило до минус сорока. У немцев ведь из одежды были только суконные брюки, сапоги на один носок – и всё. А у наших – ватные штаны, валенки, шапка-ушанка, телогрейка под шинель, даже подшлемники были и тёплое байковое бельё». Владимир Фёдорович вспоминает, как страшна немецкая оккупация. Фашисты убивали, насиловали, брали что захочется. На зиму семьи из дома выгоняли. Им помогали местные «раскулаченные паны, фабриканты», которых успела обидеть советская власть. «Через них немец узнавал, кто коммунистом, кто патриотом был, кто какую должность занимал. Таких и уничтожали. Благо, мои родители простые люди, работали в колхозе», – рассказывает ветеран. Несмотря на то что скот попытались эвакуировать, немцы всё равно заставляли местных работать в поле. Нет лошади – впрягай корову. Убирали урожай, чтобы отправлять зерно в Германию. 

Владимира Билана забрали на фронт в феврале 1943 года, когда ему было ещё 17 лет (он родился в ноябре 1925 года, но тогда никто не ждал до дня рождения, просто призывали в год совершеннолетия). Пару месяцев он проучился в запасном полку на стрелка. А потом стало известно, что на фронт требуются бронебойщики, истребители танков. В этой должности Владимир Билан вместе с восемью своими одноклассниками пошёл в наступление в составе 57-й армии Юго-Западного фронта. «Днепропетровск, Никополь, Апостолово, Николаев, Одесса, Херсон. И это мы прошли только на Украине. Сколько было населённых пунктов, упомнить не могу, – говорит ветеран. –  При форсировании Днестра на нас пустили танки. Кого-то подбил, позже даже наградили за это. В том же бою меня контузило». После госпиталя он решил пойти в связисты: «Протягиваешь провода, сидишь в «контрольке», следишь, где что порвалось».

Потом были Молдавия, Румыния, Болгария, Югославия. Последнюю Владимир Фёдорович вспоминает с удовольствием. «Одна только Югославия была преданна русским. Сербы называли нас братушками. Они накормят лошадь, тебя накормят, напоят, спать уложат. Мне было 18 лет. Так бы и убили нецелованным, как многих. А там встретил югославку Машу. Она меня целовала. «Влада, я тэбэ волю», – признавалась мне в любви». В Венгрии армию ждали самые ожесточенные бои, в Австрии было спокойнее. Говорит, тогда уже стало понятно, что победа близко.  Когда зашли в чехословацкий город Будеёвице, война кончилась. «Немцы пачками, сотнями сдавались. Последними гнали власовцев, наших, русских. Они дольше всех сопротивлялись, потому что знали: предателей будут судить особенно строго. Шли в немецкой форме, а морду-то никуда не денешь», – говорит Владимир Билан. 

На войне у Владимира Фёдоровича погиб родной брат, который ушёл служить ещё в 1940 году.  Вот такое извещение получила его мать: «Командир машины сержант Билан Иван Фёдорович, 1921 года рождения, на фронте Великой Отечественной войны был ранен и умер от ран 2 марта 1944 года. Похоронен с отданием воинских почестей в г. Кривой Рог». Владимир часто писал домой сообщить, что сам живой. «Для родителей было самое страшное получить смертный угольничек вместо письма. Мне в ответ тоже письма доходили. И ведь какая война была жестокая, а все письма, посылки доходили, ничего не пропадало на почте, как сейчас. Думаю, нужда и страх на всех людей ложились. Они чувствовали, что обязаны всё доставлять адресату», – говорит ветеран. 

«И вот, знаете, есть, наверное, судьба. Сложно поверить, что в действующей армии на фронте я прошёл два с половиной года. Всех бьёт – бомбёжка, обстрелы, кругом столько трупов, а я – живой. Из моих восьмерых одноклассников, с кем мы ушли на фронт, шестеро погибли, двое вернулись инвалидами», – рассказывает он. Услышав мой наивный вопрос «А сильно страшно было?», задумывается.  «Первые месяцы ужас как страшно. Это смерть, кровь, это раненые орут. А потом, через месяц-два, привыкает человек. Представьте, в Югославии и Австрии наши немцев гонят, давят их танками так, что только зелёные шинели видно. Человек на войне жесточает и  как будто тупеет. Кругом убитые, а ты тут же ешь. Вроде только разговаривали, а он уже убитый. Осознание происходящего наступает только спустя время». 

После победы на Западном фронте Владимир Билан должен был попасть на Восточный. Но к моменту, когда его поезд прибыл в Нижнеудинск Иркутской области, война с Японией закончилась. «Нас тут же отправили на уборку урожая в Куйтунский район. Потом, в Иркутске, – в военно-топографический отряд. Летом мы ездили в Монголию делать съёмку, зимой были на хозяйственных работах в городе», – рассказывает он. Демобилизовался в 1948 году. А через некоторое время ушёл в геологию. Сначала отслужил в экспедициях вторым пилотом на МИ-4 и МИ-8, потом – геологом. Прошёл Тофаларию, Бодайбо, Киренск. Признаётся, что участвовал и в работе над крупнейшим золоторудным месторождением Сухой Лог. 

Владимир Фёдорович напоследок перелистывает военный билет: «Вот, как я и говорил. С февраля 1943 по май 1945 в Великой Отечественной войне. В 1944 году контузило.  Был стрелком, наводчиком, телеграфистом, командиром отряда в Ир-

кутске. Здесь мне уже сержанта присвоили». И перечитывает список наград: «За боевые заслуги», «За взятие Вены», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией», «За освобождение Белграда»,  два ордена Отечественной войны I и II степени. А потом вдруг вспоминает: «В 42-м, ещё до того, как я ушёл на фронт, под Харьковом собралось окружение, тысячи людей. После боя сколько трупов было! А нас, пацанов, согнали их хоронить. Копаешь эту яму в жару, а у них то руки, то ноги вылезут наружу. Вот представьте, как было». Я признаюсь, что, сколько ни пыталась, представить не могу.