Смотритель мало чему удивлялся в принципе, но по нынешним переменчивым временам всё наступавшее новое не укладывалось в голове, например, трудно было понять, как лучшие люди города, к коим он и вхож-то не был, в одночасье стали его  подопечными. При таком крайне странном положении дел смотритель старался «взять выдержку», то есть собственно паузу, чтоб хоть как-то обдумать происходящее. Выслушав господина инспектора, он широко улыбнулся:

– Не угодно ли наперёд чаю с домашним куличом? А заодно и на отчётец взглянули бы – готов, совершенно готов!

Преступные наклонности продолжали находить выход 

В прошедшем, 1905 году в иркутский тюремный замок вошло 15238 бумаг, а вышло 12634. Наступивший год, судя по тому, как он начался, мог стать ещё более канцелярским. А при той тесноте, которая есть сейчас, должны подскочить и цифры заболевших и умерших, хотя и без того в 1905 году уже скончалось 50 человек и почти 180 относились к серьёзно больным. Особенно много числилось венерических и «психических».

Надо ли удивляться, что и в заключении преступные наклонности находили выход: 8 арестантов решились на откровенное буйство, 21 сбежал,  11 уличили в  краже и мошенничестве, 80 – в дурном поведении и  неповиновении, а 36 обвинялись в попытках взлома тюрьмы. 591 заключённый имел взыскания за грубость и оскорбление чинов администрации и надзора, 36 человек наказали за  порчу казённых вещей. И вот с этой-то «публикой» изъявил охоту христосоваться тюремный инспектор!

Знаки «препинания»

Первый день Пасхи у Зайцевых (да как, впрочем, у большинства ещё пять лет назад) был знамением чуда, и осквернить его инспектор не мог. Собираясь в тюремный замок, он запасся большим терпением, и, пожалуй, это было ему не трудно: прежде много Светлых воскресений подряд его удивляли, прощали, миловали, и теперь наступала пора отдавать полученное наперёд. 

Была и ещё одна, быть может, главная причина его всепрощенческого настроя: в иркутском тюремном управлении витал ещё дух инспектора Сипягина, при котором «живущие на свободе завидовали заключённым». Зайцев не обладал сипягинским магнетизмом, но терпение у него было, равно как незлобивость и известная чувствительность. Сегодня его очень задело, например, что праздничный номер иркутской газеты «Сибирское обозрение» вышел без поздравительной шапки «Христос воскрес!». А убийство в Страстную неделю диакона Кузнецова и, увы, незамеченность этого события большинством указывали на страшные перемены в будущем. Христа объявили уже главным революционером, а противников бунтов, носивших рясу, – книжниками и фарисеями. 

Зайцев избегал говорить на такие темы с семьёй, но всё чаще настигали его приступы бессилия и отчаяния. А вчера вечером, отправляясь в собор, он ощутил  вдруг предчувствие важного решения. Оно и снизошло на него во время Божественной литургии, и Зайцев отправился в тюремный замок, даже не заехав домой.

Не будем делиться на тюремщиков и арестантов

Как и предполагал смотритель, арестанты по-разному отнеслись к неожиданному порыву инспектора. Уголовники, особенно из случайных, удивились, растрогались и потом долго ещё говорили о «фарте с большим человеком похристосоваться». Известные в городе люди, попавшие в замок только по причине военного положения, пользовались случаем через  инспектора связаться с родными. Те же, для кого политика становилась профессией, откровенно ухмылялись и потом ещё долго рассуждали о том, что «инспектора теперь все напуганные» и что «эту стену тюремную только ткнуть  – и развалится». 

В одном из бараков инспектору заявили, что в тюрьме не до исполнения христианских обычаев.

– Отчего же? – удивился Зайцев. – В Светлое Христово воскресенье ни тюремщиков, ни арестантов быть не должно. Чудо воскрешения так велико, что пасхальное примирение – только малая дань. 

– Отчего же  столь сладкие речи не согласуются с распоряжением администрации не пускать нас в тюремную церковь! – нервно взвизгнул арестант из «бывших студентов». – Весь наш барак лишили права на заутреню!

Смотритель негромко пояснил, что в прошлом году из тюремной церкви сбежали четверо.

– Может, эти люди совсем из другой политической партии, и мы вовсе не намерены отвечать за них! – возмутился сосед «студента».  Было видно, как рад он поводу поораторствовать, но Зайцев, выдержав паузу, отвечал совершенно спокойно и уже обращаясь ко всем:

– Полагаю, тут имело место недоразумение. Пожалуйте в церковь, господа! 

Сам же он отправился в большую камеру, где сидели нижние агенты Забайкальской железной дороги.

Зайцев знал, что  сразу после пасхальных каникул отпустят многих из них, так и не предъявив никакого обвинения. Это лишний раз подтверждало, как много было случайных арестов,  «обязательных» по причине введения военного положения. Особенно много пострадавших было на железной дороге, поддержавшей прошлогоднюю забастовку. Разумеется, большинство выпустят, но тогда-то ведь и начнутся главные неприятности! Потому что всех арестованных автоматически поувольняли с работы и уже не примут обратно, несмотря ни на какое оправдание. Особенно пострадают «пришлые железнодорожники», командированные из Европейской России: их паспорта оставлены на местах, а без паспорта  или командировочного и билет теперь не дадут. Так не лучше ли начать хлопоты прямо сейчас?

У железнодорожников Зайцев пробыл более получаса и уехал домой с  приятным чувством исполненного долга.

Во всём виноват метранпаж!

Город медленно просыпался, лишь мальчишки-газетчики оживляли сонные улицы. Ещё за неделю до праздника редакции предупредили, что прекращают приём рекламы, но, конечно, не удержались и в последний момент в уже свёрстанные номера втиснули по нескольку объявлений. В результате  вместо  «Фауста», имевшего быть сегодня в Общественном собрании, пригласили на «Сельскую честь». После спектакля кто-нибудь непременно разыщет издателя-редактора «Сибирского обозрения» Мана и, конечно же, попеняет ему. Ман  попробует разобраться с корректором, но уж тот-то как-нибудь извернётся, и в следующем номере непременно напишут, что во всём виновен метранпаж.

Зайцев улыбнулся, но сейчас же поморщился: слово «виновен» всегда настраивало его на  строгий лад, а день сегодня был такой чудесный… Можно было, поспав немного, отправиться с семьёй на дачу – в низовьях Иркута места совершенно удивительные, правда, городская управа всё не исправляет дорогу и кажется, что опять придётся открывать сезон в конце мая. 

На Детской площадке сразу после пасхальных каникул возобновятся занятия рукоделием, сейчас уже набирается  хор, но всё это, конечно же, для небогатого большинства. А из состоятельных очень мало кто в нынешнюю весну захотел «вкушать прелесть военного положения». Будь у Зайцева отпуск, он и сам отправился бы в Берлин – там, на Фридрихштрассе, в трёх минутах ходьбы от вокзала, давно уже облюбованный пансион – дешёвый,  но при этом со всеми удобствами и прислугой, говорящей по-русски.  

Впрочем,  и в Иркутске пасхальные дни обещали стать весьма и весьма интересными, в особенности инспектор ждал 4 апреля, когда в местном шахматном обществе должен был состояться сеанс одновременной игры.

В ожидании мата

Московский любитель Боярков, игравший с мировыми знаменитостями, такими как Ласкер,  уже прибыл в Иркутск и даже встретился с несколькими из известных персон. Но приготовления к Пасхе всё-таки отодвинули событие  с первого ряда; и вообще, у Зайцева появилось серьёзное опасение, что приезжий станет жертвой иркутского гостеприимства. Право, будет обидно, если он потеряет форму и не оправдает стольких ожиданий: на игру записались уже семнадцать иркутских любителей, и почти столько же взяли роль помощников-консультантов. 

Начало сеанса одновременной игры назначено было на 12.30, и Зайцев не сомневался, что приедет одним из первых, однако площадка у дома Шитикова на Средне-Амурской была уже вся уставлена экипажами.  «Выехать будет не просто», – торопливо подумал он, берясь за ручку двери, – и сейчас же окунулся в пьянящую атмосферу предстоящего состязания. Он любил это место за собрание умных, интересных и при этом таких милых людей, что порой можно было тешить себя наивной мыслью, что таково большинство. Зайцев и в этот раз вынес обманчивое, но приятное заключение; что же до результата игры, то он  многих  приятно удивил: несколько иркутских любителей  поставили господину Бояркову мат.  

От Кочкина-Шишкина

Это событие на известное время затмило  все другие, и лишь неделю спустя, перечитывая на другой ряд газеты, Зайцев восстановил всю картину пасхальных благодеяний.

Иркутянин Василий Петрович Кочкин в самый канун Светлого Христова воскресенья пожаловал на  гауптвахту и каждого из сидевших солдат (а здесь числилось около сотни наказанных) пожаловал двумя мясными пирожками, а также двумя крашеными яйцами и тремя сладкими сайками. Гласный думы Шишкин, недавно вступивший в должность почётного блюстителя Иркутского го-родского Преображенского училища,  пожелал обеспечить своих подопечных чаем на каждой из больших перемен. Он купил два больших самовара, чайники, раздвижные столы, полотенца, оплатил доставку воды и приготовление чая, на год вперёд обеспечил сахаром  и заваркой. 

К сожалению, несколько запоздала с открытием устроенная на современный лад «Ассенизационная контора» – ей бы со всеми её пневмомашинами заявиться три недели назад, когда всё вокруг   чистилось и обновлялось! Тогда, может, избежали бы и «лужинского наводнения». 

«Лужинское наводнение»

Закрывая на праздники свою лавку на Арсенальской площади, букинист Лужин тщательно проверил замки, а дворнику и квартальному выдал щедрые «пасхальные», наказав «смотреть в два глаза». Эх, кабы знать, что опасность придёт вовсе не от воров, а от талой воды, стекающей со всех ближайших возвышенностей! За несколько дней, пока город отъедался и спал, водо-проводная канава, вырытая впритык к лавке Лужина, переполнилась и собралась затопить цокольный этаж с книгами. 

[dme:cats/]Добудившись одного из членов управы, Лужин пригрозил, что предъявит иск на неправильное устройство водопроводных канав.  На другое утро он бродил уже по колено в воде, мысленно подсчитывая убытки. А поднявшись наверх, обнаружил, как к опасной канаве приближается экипаж господина Шевича, едущего с базара с большой сахарной головой. Первой мыслью Лужина было предупредить, и он даже сделал несколько быстрых шагов. Однако остановился  и, всё более успокаиваясь, наблюдал, как экипаж провалился в канаву, как Шевич сначала выронил сахарную голову, а затем и сам принял грязную ванну. Вот теперь был удобный момент поздороваться, посочувствовать, натурально, спасти и заключить-таки союз против управы. 

Вечером того же дня в «лужинской луже» утонула соседская курица, всегда ходившая этим путём и не рассчитавшая силу опасности.  Букинист и её отловил – как ещё одно «вещественное доказательство».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой работы и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского.