Пассаж от Каца

Выпив чаю, Елена Васильевна не спеша отправилась на Большую, заглянула во все магазины, к чему-то приценилась, чем-то полюбовалась, что-то примерила; а вернувшись домой, «завернула» скорый пирог с двойной начинкой – и, словно бы на запах, пришли брат с женой и две подруги-учительницы. После, когда все разошлись,  Елена Васильевна разглядела подарки и прилегла с намерением поспать впрок, но не уснула. Часа два почитала и с грустью подумала, что весь вечер ещё впереди.

В начале седьмого Елена Васильевна уже вышла из дома в сторону  Ремесленного клуба,  где сегодня собиралась комиссия  по устройству народных чтений. По дороге её несколько раз обогнали гимназистки с платьями на плечиках и в сопровождении мам.

А едва открыв дверь, она  увидела целую группу своих учениц. Гвалт стоял, как на большой перемене, и было так же тесно, как в гимназическом коридоре. Вдруг, словно из ниоткуда, в центре комнаты появился  господин Кац, известный в городе учитель танцев, и одним мановеньем руки направил весь поток прямо в зал – тот самый, что был обещан комиссии.

Елена Васильевна даже растерялась от неожиданности, а в опустевшем фойе снова хлопнула дверь и появилась Софья Фёдоровна Пальчинская  вместе с дочерью Надей, любимицей большинства  гимназических учителей. Дама чинно раскланялась, а Наденька так и бросилась с восхищённым вопросом: «И вы тоже на бал?».  

Елена Васильевна ничего не успела ответить, потому что один за другим вошли члены комиссии. По выражению её изменившегося лица Наденька поняла, что ошиблась, и, снимая шубку, сказала, не обращаясь ни к кому: 

– Как  можно в наше интересное время сидеть по домам и комиссиям?

Слова эти, и особенно их интонация, были чужие, и Елена Васильевна знала чьи. Год назад в их гимназии появились две новые учительницы, из «эмансипэ». Продержались недолго, но семена, брошенные ими, увы, продолжают всходить. 

Раздосадованные члены комиссии хотели было идти объясняться со старшинами клуба, но потом решили не терять время зря:

– У меня экипаж, и если мы поспешим, то ещё успеем на итальянцев! – предложил  один из завзятых театралов – и в  какие-то пять минут они докатили до Общественного собрания.

«Как будто даже одной ноздрёй»

Елене Васильевне досталось кресло рядом с критиком, подписывавшимся  в газетах «Р.А. И-в». Он сидел чуть боком к сцене и иронично  прищуривался. Как оказалось, не зря: артист Антонелли, ведущий заглавную партию, безусловно, имел прекрасный вокал, но был очень уж  слаб по драматической части. Когда же на сцене появился Бадзани с его деревянными жестами и открыл рот, по залу  рассыпался откровенный смешок. Голос у певца был достаточно сильный и приятный, но он словно бы пародировал кого-то, и весьма неудачно.

– Он поёт точно носом и как будто даже одной ноздрёй, – язвительно заметил критик. 

Елена Васильевна познакомилась с ним на первом спектакле итальянцев, собравшем не очень много публики. Тогда они оба отметили госпожу Кантоне – как единственно отрадное явление во всём женском составе труппы. На другой день давали «Риголетто» с господином Марри в главной партии  – зал был полон, и даже самая искушённая публика осталась довольна. И пошла на  «Богему», увы, прошедшую очень скучно; особенно утомили восемь синьорин, почему-то именуемые хором и выводившие что-то совсем несуразное. На этом  знакомство Елены Васильевны с итальянцами и закончилось – деньги, отложенные на театр, иссякли. Пришлось довольствоваться рецензиями.

«Р.А. И-в»,  как и многие другие, писал с модным теперь политическим оттенком. И для него демократичность становилась уже важней мелодичности. Даже известные сюжеты опер пересматривались  «на предмет соответствия  их  идеалам свободы». У Елены Васильевны  это вызывало усмешку, вместе с тем она хорошо понимала, что это – общее «движение к упрощению» (как она назвала его про себя). 

Его нельзя было запретить, но власть всё-таки пыталась – и била по верхам; например, ополчилась против слова «союзы». Оттого и иркутский торгово-промышленный союз  недавно переименовался в  торгово-промышленное общество. Вряд ли что-то от этого  изменилось, тем более что остались сословные клубы, где и вили гнёзда господа революционеры. Недавно члены Общества приказчиков через газету потребовали от своего правления отчётности за прошедший 1905 год – и что же? Получили ответ, что отчитываться некому: всё правление арестовано. 

Невыгодно, но…

На первый взгляд,  в Клубе приказчиков была самой доходной арендная статья: только  за январь–март 1906 года  спектакли, концерты, балы, семейные вечера, проведённые в залах клуба, пополнили его кассу на 2661 рубль. Даже с учётом обвальных послевоенных цен это была очень симпатичная сумма. Но она, натурально, таяла, когда приходилось платить  по счетам за электричество, а также уборщикам, гардеробщикам, столярам за ремонт.

Верным, проверенным средством спасения бюджета, как и во всех других клубах, у приказчиков оставались карты. Но даже самые расчётливые из членов правления соглашались,  что в сдаче залов есть особая, нематериальная польза: клуб притягивал всевозможные добрые начинания, буквально выраставшие одно из другого. В конце марта 1906 года гимназистки из заведения г-жи Григорьевой  провели здесь «Весенний вечер». Он пришёлся на понедельник, а во вторник здесь же «встречала весну» мужская гимназия; в среду был спектакль в пользу голодающих, в пятницу –  в пользу Добровольного пожарного общества. В субботу днём состоялось представление для детей, а вечером – для их родителей; в воскресенье открылся большой детский бал.

В конце марта 1906-го и офицерское собрание 5-го Иркутского пехотного полка известило, что нанимает буфетчика,  а это был верный признак перемен. Действительно, вскоре объявили о благотворительном вечере с постановкой двух пьес. Обе удались совершенно: господа офицеры, и в особенности их жёны, играли не только с удовольствием, но и со вкусом и мастерством. 

А вы записались в «Кружок отдыха от труда»?

Вообще все вокруг объединялись в какие-то кружки, давая им иногда весьма неожиданные названия – например «Кружок отдыха от труда». На железной дороге два любителя, Боганенко и Аркадьев, взялись прививать вкус к театру и музыке. Дело это оказалось нелёгким, однако молодые энтузиасты не растерялись и пошли «навстречу публике», обещая высидевшим спектакль  танцы до утра. Заявили о себе и «Кружок артистов-любителей под управлением Калугина» и «Новый кружок любителей сценического искусства» Панова. 

Всё пришло в движение, всё  «заклубилось», как выразился один общественный человек, и лишь учительское сообщество оставалось в стороне,  связанное исключительно выдачей ссуд, пособий  да редких путёвок в санаторий.  В общении наиболее образованных и интеллигентных людей всё сводилось к материальной взаимопомощи, за рамки которой давно уже вышли и Клуб приказчиков, и даже Ремесленный клуб. 

Кстати, Елена Васильевна так ни разу и не воспользовалась кредитом – возможно, потому, что участвовала в его распределении. В прошлом, 1905 году  ссуды получили 78 учителей, но, конечно, желающих было больше, да и суммы, за редким исключением, не превышали 30–50 рублей. Однако же и они гасились с огромным трудом: военный скачок  цен подорвал и не такие бюджеты, как учительский. К началу 1906 года число продливших кредит было так велико, что на ближайшее время пришлось вообще отказаться от всяких пособий.

«Как можно оставить их в одном здании?»

Елена Васильевна откровенно скучала на  заседаниях, обсуждавших закупку дешёвой муки, масла, сахара, мяса. Весы, привезённые кем-то из дома, так и стояли  теперь в переднем углу, и, глядя на них, Елена Васильевна думала, что во всём этом есть что-то противоестественное. А после того как одна учительница заявила, что ей дали «на целых  полфунта меньше написанного»,  она вовсе устранилась от «продовольственной части», взяв на себя подыскание квартир сельским учителям, приезжающих на вакации. 

В одной частной гимназии согласились  бесплатно принять коллег на каникулы;  в четырёхклассном училище дали несколько комнат, и Елена Васильевна очень ловко их оборудовала под  «гостиницу». Но директор народных училищ господин Заостровский не одобрил её – он счёл «возмутительным оставлять учителей и учительниц в одном здании». 

Елена Васильевна приняла весь удар на себя, а когда Заостровский остыл, мягко попросила позвонить в Кладищевское училище, чтобы там согласились принять женскую половину учителей. Директор не возражал, и скоро Елена Васильевна хлопотала уже вместе с учителями, оборудуя и переоборудуя. Так, в заботах о насущном, и пролетело лето, а в приказчичьем клубе, как обычно, 15 августа открылся клубный сезон и «субботки», с представлениями и танцами, пошли сменять одна другую. Для выступлений пригласили и труппу русских драматических артистов г-на Свирского, и труппу Оленина 2-го. Открыли двери любителям литературных вечеров. Узнав об этом, Елена Васильевна невольно подумала: «Ходим в клуб к приказчикам, морщимся от пустых водевилей, а сами и того предложить не можем. Днём уроки, вечером – тетради, планы, подготовка к урокам  и расчёты, расчёты, как сэкономить на пальто!».

«Хотите всё погубить? Пригласите Раздеришина»

Брат Елены Васильевны был младшим чиновником в почтово-телеграфном ведомстве, но после массовых увольнений забастовщиков за один только зимний сезон два раза продвинулся и так приосанился, что вскоре женился на мещаночке чуть помладше себя, но с доходным домом в два этажа. И вечера он проводил теперь в корпоративном клубе. Под него снято было солидное помещение, одну из комнат которого отдали под библиотеку. Естественно, открыли и ставку библиотекаря, пригласив на неё некого господина Раздеришина.

Не успела Елена Васильевна пошутить над такой фамилией, как Раздеришин спустил библиотеку на аукционе за какие-то 20 рублей, причём деньги до клуба «не донёс». Но вместо того, чтобы разобраться с вором, члены  почтово-телеграфного клуба принялись… заново составлять библиотеку. И брат Елены Васильевны – в числе первых. «И эти мужчины ещё обвиняют нас в отсутствии логики!» – только и подумала Елена Васильевна.

Собственно, из всех деяний клуба она признавала одно – «экономическую столовую», действительно помогавшую очень многим. Но и тут идея, хорошая как бы сама по себе, продержалась недолго: с началом массовых арестов резко упал сбор членских взносов и касса опустела. Клубу пришлось съехать в подвал, а число блюд в корпоративной столовой уменьшить до одного, да и то оставалось исключительно распорядительностью супруги телеграфного чиновника Винникова. Когда же и его арестовали,  Елена Васильевна не сомневалась уже, что столовая непременно закроется. Правда, брат её продолжал делать взносы, уверяя её, что нуждающиеся непременно вернут эти деньги в столовую, едва только получат работу. 

Елена Васильевна молча (брат был всё-таки старше её) вздыхала и под любым предлогом уходила от разговора. Предлогов было, к счастью, немало: ученицы, что ни день, приглашали её на какое-нибудь из своих выступлений. Особенно удачным получился четвёртый в этом году концерт частной музыкальной школы, посвящённый Моцарту. Сольные номера чередовались с выступлениями оркестра, вокальный квартет предварялся небольшим рефератом о композиторе, и в какой-то момент Елена Васильевна даже ощутила присутствие Вольфганга Амадея Моцарта. 

[dme:cats/]Ноты падали в складки её платья, в завитки на затылке, но не задерживались, а взмывали обратно, и Елене Васильевне  хотелось  улететь вместе с ними от привычной обыденности. Недавно, придя к ней на любимый пирог с двумя начинками, брат обронил невзначай: «В детстве ты была очень, очень интересная… И ещё какое-то время потом».

Елена Васильевна наставительно отвечала тогда, что «удел педагога  – нагибаться, передавая знание. Выпрямиться после этого можно, но расти уже трудно, пожалуй».  Она и вправду так считала, но сейчас, подле Моцарта, ей хотелось плакать  – и она заплакала.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой работы и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского.