Вступительной речи, традиционной для пресс-конференций, Нино Катамадзе произносить не стала.

– Я чуть-чуть сплю, – сказала она хрипловатым уставшим голосом. – Потому что летела сюда из Сочи с фестиваля имени Башмета через Москву. Но постараюсь что-то сказать. Только спросите меня.

Журналисты немного растерялись, но после секундной заминки началась беседа.

– В вашем райдер-листе отдельным условием прописано, что вы не даёте «никаких эксклюзивных интервью». Притом что пресса вас очень любит и в СМИ печатаются восторженные отзывы о вас. Отчего не хотите остаться с журналистом один на один?

– Если бы вы видели, как я орала сейчас внизу, тогда бы у вас был негативный отзыв, – заверила Нино Катамадзе, демонстрируя явный грузинский акцент и характерные кавказские интонации. – Я как пионерка – во сколько мне сказали, была готова к пресс-конференции. Специально не заснула, хотя у меня было два часа для этого. А меня вовремя не позвали и потом объяснили, что тут можно опаздывать. Вообще иногда я позволяю себе капризничать и не давать интервью, так как не хочу рассказывать о себе, как нарцисс. Ну не люблю я этого! И не знаю столько слов, чтобы обернуть музыку в них. Это не моё дело. Мне легче петь четыре часа, чем что-то объяснять. Поэтому единственное, что я могу сделать для журналиста, – это уважать его время. И за свою задержку я устроила такое! Всеми нехорошими словами орала очень сильно, потому что нен-н-навижу (это слово певица произнесла, яростно растянув букву «н» посредине), когда я опаздываю к журналистам. Я не специально пришла не вовремя. Я не плохой. Если не хороший, то не плохой.

Видимо, Нино хотела сказать «не плохая». Певица не лукавит, когда говорит, что ей сложно общаться с прессой. Русский язык для неё – второй, поэтому иногда, особенно когда начинает что-то особенно эмоционально объяснять, она путает склонения или забывает слова. Правда, часто тут же исправляется.

– Я так рада, что приехала к вас! – воскликнула она на концерте. Помотала головой и поправилась: – К вам. – И тут же подняла указательный палец в поучительном жесте: – Грамматика!

Free music

На выступлении Катамадзе в театре юного зрителя был аншлаг. Многие пришли семьями, с детьми. Сама певица появилась на сцене под аккомпанемент уже начавшей играть группы «Insight» – с ними Нино выступает 11-й год. В грузинском джаз-ансамбле трое участников: Гоча, Уча и Датуча. Гоча Качеишвили играет на гитаре, Уча Гугунава – на бас-гитаре, – а Давид, или Датуча, Абуладзе – на ударных.

В Иркутске музыканты работали в произвольной программе – как объяснила журналистам Катамадзе, выбор формата выступления всегда зависит от того помещения, где проходит концерт.

– Мы выстраиваем всё, что происходит на сцене, после того как увидим зал. Помещение ТЮЗа не совсем большое, и это меня радует, потому что эта камерная ситуация даёт возможность лучше донести смысл песни. Это кажется более настоящим, чем петь для нескольких тысяч человек.

– У вас вообще большой опыт выступлений на театральной сцене.

– Я люблю театральную сцену. Я выступала во МХАТе, уже шесть или семь раз, там замечательное пространство, поэтому мы стараемся каждый год именно там сделать хотя бы два концерта. В 2009 году получилось даже три. Вообще театральное пространство такое акустическое. И если оно не новое, то тёплое – там театральная история живёт. Оно даёт возможность раскрыться. А оперные театры – они более капризны, даже в вопросе звучания.

То, что звучало со сцены Иркутского ТЮЗа, не было джазом в классическом понимании этого слова, не было электронной или этномузыкой. Критики до сих пор не могут дать определение тому, что создают Нино Катамадзе и «Insight». Сейчас это решено называть world music. Но наименование жанра её творчества саму певицу волнует меньше всего.

– Зачем это определять? Я же не учительница географии, чтобы знать точные названия. Музыка – это жизнь для меня. Сегодня я вот так чувствую. Пусть это будет free. Я так рада, что много чего не знаю и ещё должна пройти этот путь, и я в предвкушении.

Я специально не прибегаю к традициям джаза. И мне даже неудобно перед настоящими музыкантами, потому что говорят, что я джазовая певица.

Форма наших песен позволяет каждую секунду импровизировать. Иногда бывает, что из-за какого-то звука начинаешь петь что-то новое вообщ-щ-ще, – певица растянула согласную, демонстрируя радикальность своих экспериментов. – Позавчера, на фестивале, было так. Мне казалось, что я закончила композицию с оркестром, но вдруг Гоча сыграл какую-то новую фразу. И мне сразу захотелось спеть. Получилось, что мы исполнили ещё одну композицию.

Довольно банальные фразы вроде «Музыка – это жизнь для меня» в устах Нино Катамадзе не воспринимаются как штампы – столько искренности и эмоций она вкладывает в эти слова. Объясняя что-то, она активно жестикулирует, вертится на своём месте, подаётся вперёд и смотрит прямо в глаза собеседнику. Часто, волнуясь, сумела ли она донести верный смысл, спрашивает: «Вы понимаете? У меня получилось?».

– Некоторые критики утверждают, что вы поёте джаз не на грузинском языке и не на английском – якобы у вас изобретён собственный язык.

– Не знаю, я пою по-грузински. Хотя есть старые слова, которые я использую как историю, есть слова, которые нужны для фонетики песни, её верного звучания. Это даёт мне возможность передать переживания и любовь к тем местам, откуда я родом. Рассказать о том, что я знаю и где научилась любить. Понимаете меня?

Звуки Нино

Способ разговора с публикой у Нино Катамадзе особенный. Во время исполнения композиций она пела, кричала, выла, шептала, притоптывала, свистела. Отодвигала в сторону микрофоны – для пения их было три штуки – и принималась, пританцовывая, стучать по барабанам, расставленным вокруг неё. Жестами просила, чтобы слушатели аплодировали – кажется, и аплодисменты она воспринимает не только как выражение признательности, а в качестве дополнительных звуков в композициях.

– На скольких инструментах вы играете?

– Ни на каких не играю, – помотала головой Нино.

Хотя сама рассказывала, что дядя её научил играть на дудуке, а дедушка – на семиструнной гитаре. А ещё – что она недавно приобрела арфу. Это сейчас её слабое место.

– Вы же говорили, что арфу себе купили.

– Да-а-а! – Катамадзе перешла на восторженный шёпот. – Арфу! Представляешь? Я всем её показываю. Она 19 века, такая мин-н-ниатюрная, так всё зв-в-вучит, – Нино говорит об инструменте с огромной нежностью, протягивая согласные. Снова забывается и начинает путать род: – Такой звонкий! Такой красавица просто. Прекра-а-асная. Это была моя мечта. Я сейчас с вами разговариваю, а у меня здесь вот (показывает на грудную клетку и проводит по ней рукой, точно играет на арфе) так: «Рррр»…

Но я не играю на арфе. Знаешь, иногда я на сцену ношу инструменты, на которых вообще не умею играть. Честно! Просто они – мои звуки.

Озеро мира

В январе этого года Нино Катамадзе вместе с 17 исполнителями из разных стран, «говорящими» на разных музыкальных «языках» – от оперной оратории до турецкой народной музыки и тувинского горлового пения, от афрокубинских традиционных песен до джаза и битбоксинга, – приняла участие в российской постановке оперы-импровизации Бобби Макферрина «Боббл». В её основе лежит история Вавилонской башни, не имеющая словесного либретто или заранее подготовленных вокальных партий.

– Расскажите, чья инициатива – ваша или организаторов – стала причиной участия в проекте Макферрина, понравился ли вам этот опыт?

– Выбирали организаторы со стороны Боба Макферрина. Они в течение года вели переговоры и нашли время, которое было удобным для всех участников. Я с удовольствием согласилась на этот проект. Он был уникален, потому что в нём участвовали абсолютно разные музыканты.

Мы ставили эту оперу как спектакль, все вместе. Это было очень интересно, потому что вначале никто не знал, кто как поёт. И в первые два дня была сплошная импровизация, когда мы ставили голоса, ведь каждый голос должен был рассказать какую-то свою историю, – Нино снова начала воодушевляться, разулыбалась, зажестикулировала и подалась вперёд. – Я давно мечтала увидеть слушателей со стороны. Ведь когда я пою, со сцены они ощущаются по-другому. Там это удалось, и я заново увидела, как много делают мои слушатели для того, чтобы я пела.

– Во время концертов вы обычно спускаетесь в зал, можете даже дать микрофон кому-то из слушателей, чтобы тот подпел вам. По вашему опыту, умеет ли российский зритель правильно реагировать на такие искренние жесты?

– Ох… российские зрители – это тоже люди. А каждый человек умеет петь по-своему. У каждого есть индивидуальная мелодия. Нужно только поймать именно это. Если мне бы не хотелось спускаться или было неудобно, я весь концерт была бы на сцене.

В Иркутске Нино спуститься захотелось. Когда она пошла по залу, зрители пришли в восторг, некоторые подбегали к ней, тянулись, чтобы обняться. Нино очень просила, чтобы зрители спели. «Пойте, пойте, ну пожалуйста», – повторяла она, и иркутяне тихо, неуверенно, но запели совершенно непонятные для них грузинские слова. После того как певица вернулась на цену, возможность сказать речь попросил Датуча.

Раз десять извинившись за то, что начал разговор, он, волнуясь, пояснил, что «остро переживает» и понял, что хочет обратиться к иркутянам.

– Есть статистика, я хочу её сказать, опять же извиняюсь перед детьми, которые здесь присутствуют, – стал объяснять ударник. – В день на нашей планете умирает пять тысяч детей от обезвоживания и от голода. А у нас есть самое настоящее чудо – озеро Байкал, четверть всей питьевой воды мира. Вы представляете? Четверть. Ну, это, как говорится, Википедия. Там работал какой-то целлюлозно-бумажный комбинат. И сейчас его собираются опять завести.

– Уже завели! – закричали из зала.

– Вот давайте свистнем против этого все вместе, – предложил наконец Датуча. Зал оглушительно засвистел.

Песни о свободе

После концерта Нино Катамадзе спустилась в зал – раздать автографы. Её обступили восторженные зрители:

– Нино, мы вас так ждали в Иркутске, – восклицали они. – С 2002 года ждали!

– Слушай, – снова характерный грузинский акцент, – меня с 2002 года мама, наверное, не ждала! – парировала певица.

Поклонники не унимались:

– А где вы сейчас живёте?

– В Грузии, в Тбилиси. Я же маньячка. Я точно знаю, что должна жить там.

В Тбилиси Нино Катамадзе живёт со своим мужем и сыном Николаем, которому сейчас год и восемь месяцев.

– А мы с Николашкой вот так поём, – улыбаясь и совершая ритмичные движения головой, начала петь грузинка: «Дуба-дуба… дуба-дуба». – Сын повторяет, а я внимательно слушаю.

– А вы бы хотели, чтобы сын стал артистом?

– Я не имею даже права об этом думать. Я была до сумасшествия свободным человеком. Иногда даже жаловалась, что мне досталось больше свободы, чем нужно ребёнку. Ведь Грузия – страна с традициями. Она маленькая, и практически все знают друг про друга всё. И ошибку от этого делать очень болезненно. Но я всё выбирала сама. Все свои ошибки. И я никогда даже слова не скажу своему сыночку по этому поводу. Он себя должен найти, а не меня.

– Часто вам удаётся побыть дома?

– Я долго дома не могу, понимаешь? Честно. Я вот месяц дома была и устала. Сейчас восстанавливаюсь.

– А кто нянчится с сыночком?

– Мне помогают нянечка и папа, – голос Нино снова стал усталым, видимо, она уже не в первый раз отвечает на подобные вопросы. – Просто я так же, как его, люблю свою музыку  и ничего не могу с этим поделать.

Нино Катамадзе родилась 21 августа 1972 года в Кобулети, Грузия. Грузинская джазовая певица и композитор. В 1990 году поступила в Батумский музыкальный институт имени Палиашвили. С 1994 по 1998 год создала благотворительный общественный фонд по оказанию помощи инвалидам и социально незащищённым артистам. В 1999-м начала творческое сотрудничество с группой «Insight», принёсшее певице известность на родине и в России, а после поездки в 2002-м в Великобританию на Дни Грузии талантом Нино Катамадзе восхитились и в Европе.
В 2005 году Катамадзе совершила гастрольное турне в США, где имела огромный успех.