«Совершенно побитые кайлами и лопатами»

«При постройке  дома Сукачёва  в Глазково найдено девять костяков с предметами неолитического периода, определённых Н.И. Витковским», – записал в мае 1886 года летописец Нит Романов. С этой короткой фразы и началась история Глазковского некрополя. Хотя нет. Годом позже. Летом 1887 года Сукачёв начал строительство каменного котлована под приют для новорождённых (сейчас это здание железнодорожной поликлиники на горе). Тогда опять нашли древние погребения. На самом деле не было бы ничего, если бы осенью 1887 года о находке не узнал и не собрал черепа и кости Николай Витковский, консерватор музея Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества. Товарищ Фёдора Достоевского по Высшему инженерному училищу был сослан в Сибирь за участие в польском восстании 1863–1864 годов. После каторги он «снискивал себе хлеб чёрною работою». Батрачил, работал водовозом, чернорабочим, пока Иван Черский не устроил его во ВСОРГО. Вот тогда, на «летних занятиях» 1880–1881 годов в устье реки Китой, Витковский и обнаружил потрясающую  загадку, над которой до сих пор бьются современные археологи, – знаменитые засыпанные охрой, кровавиком могильники китойской культуры. Их оставили загадочные палеосибиряки каменного века, полностью исчезнувшие около 4,5–5 тысяч лет назад. При чём тут Глазковский некрополь? А при том, что и в Глазково были найдены те самые китойские могилы.  

Это открытие для Витковского стало последним. С этого момента вплоть до смерти в 1892 году археологией он уже не занимался.  Но за год до его кончины в Иркутске появился другой человек, которому было суждено продолжить историю Глазковского некрополя. В 1897 году, когда через Глазковское предместье начали прокладывать трассу Сибирской железной дороги, народоволец Михаил Овчинников пытался спасти хоть что-то. Его не пускали в зону строительства, и он украдкой собирал «совершенно побитые кайлами и лопатами» кости. Рабочие намеренно разбивали черепа и каменные изделия и оставляли себе лишь кольца из белого нефрита. «Нефритовые вещи продаются, по слухам, китайцам», – писало «Восточное обозрение». По оценкам археологов, тогда погибло около 300 захоронений – самая крупная часть огромного могильника.

Овчинникову тогда казалось – всё кончено. Археологи ещё не знали, что некрополь грандиознее, чем можно себе вообразить. В начале века в Иркутск приехала семья петербуржского врача Михаила Герасимова. Его 12-летний сын Миша, будущий легендарный антрополог, облазил с кружком «Друзья музея» берега Ангары в поисках останков. Ему было 20 лет, когда на стадионе «Циклодром» рабочие, роя яму под качели, вдруг наткнулись на ярко-красное пятно. Снова загадочные китойцы! В 1928-м Михаил Герасимов под руководством своего учителя Бернгарда Петри открыл и описал новую серию погребальных комплексов, теперь уже в парке. Потом по двум черепам с «Циклодрома» он выполнил графические рисунки – ему хотелось знать, как выглядели эти «монголоиды палеосибирского и протоамериканоидного типов». В 1932-м он уехал в Ленинград.  Тем не менее вплоть до 1970-х в парке, на улицах Джамбула, Маяковского, на «Райсовете» строили, строили и строили – дома, дороги, прокладывали кабель. И раз за разом открывали новые могилы. Частично их удалось спасти иркутскому археологу Павлу Хороших в 1940–1950 гг., а в 60–70 гг. – молодым тогда, хорошо известным сейчас исследователям сибирских древностей Герману Медведеву, Владимиру Свинину, Николаю Савельеву, Галине Георгиевской, Михаилу Аксёнову.

«Входите вы в парк, слева от аллеи – подстанция, там огромное количество могил было обнаружено», – говорит заведующий лабораторией палеоэкологии и эволюции человека кафедры археологии, этнологии, истории древнего мира ИГУ Николай Савельев. «При строительстве этой подстанции могил двадцать было разрушено, – добавляет археолог Владимир Базалийский. – А вообще, до 1997 года раскопки были в основном-то спасательного характера. С 1980-го по 1997-й на могильнике было вскрыто 57 погребений. Всего же здесь вскрыто около 80 могил. Примерно столько же ещё не раскопано в парке, они не вскрываются специально для того, чтобы потом провести музеефикацию». По оценкам начальника отдела археологии службы по охране объектов культурного наследия Иркутской области Михаила Скляревского, только китойская культура Глазковского некрополя – это не менее 100 могил, а уничтожено было не менее двухсот-трёхсот погребений этой культуры.

«Мы потеряли около 95% этого гигантского некрополя, – говорит Михаил Скляревский. – Могильник тянулся от устья Иркута до Ершовского залива. На сегодняшний день остался пятачок в парке Парижской коммуны». В конце 1980-х Министерство культуры России запретило копать этот памятник. До того момента, пока не будут созданы специальные условия для исследования и хранения материалов. Они не созданы до сих пор.

«Это супербольшой могильник»

Точные размеры древнего кладбища назвать не может никто. «Это был огромный могильник; для каменного века, можно сказать, супербольшой могильник, – говорит Владимир Базалийский. – Таких больше нет нигде от Урала до Тихого океана. Для каменного века такое массовое погребение – вообще большая редкость. А уж в центре города подобных крупных захоронений нет по всему миру. Да сравните – на всей территории Восточной, Западной Сибири и Дальнего Востока было раскопано столько же могил этого периода, сколько на одном могильнике «Локомотив»!». Никто не может найти ответ, почему так массово хоронили именно здесь. Это загадка.

«Вы только представьте себе, – говорит Николай Савельев. – Глазковский  могильник китойской ранненеолитической культуры функционировал в течение полутора тысяч лет! Условно считается, что временные рамки одного поколения –  тридцать лет. Это же не меньше 50 поколений законсервировано здесь для археологов, а ведь некрополь включает могильники и более позднего времени – бронзового и железного веков». «Вообразите: найден корабль с инопланетянами под землёй, – говорит Михаил Скляревский. – Для того чтобы его изучить, нужна специальная огромная исследовательская база. Глазковский некрополь – это, конечно, не корабль, но это информационная база, где хранится память о человечестве на протяжении восьми тысяч лет.

Ситуационный план

1. Стадион «Локомотив» с крытыми трибунами. 2. Тренировочное футбольное поле. 3. Реконструируемый гостиничный комплекс. 4. Блок вспомогательных помещений. 5. Существующий спорткомплекс. 6. Блок административных помещений. 7. Подземный переход (2). 8. Музейный комплекс «Глазковский некрополь». 9. Остановка общественного транспорта. 10. Аванплощадь стадиона. 11. Зелёная зона парка. 12. Площадки парка.  (план предоставлен ОАО «Иркутскгражданпроект»)

И главное – она сохранилась в непотревоженном виде. В мире только один памятник из тысячи остаётся в том же виде, в каком он был на момент своего возникновения. Большинство – перевёрнуты, перемещены. Наш некрополь нужно вскрывать обдуманно и неспешно. Мы посчитали – до двух десятков различных лабораторных исследований идёт сразу со вскрытием погребений».

Музей, которого не будет

Идее, что Глазковский некрополь надо сделать музеем, скоро стукнет сто лет. Ещё в начале 20 века губисполком одним из своих постановлений распорядился «попытаться создать музей на базе Глазковского некрополя». Тогда не нашли денег. Не нашли их и в 1960-х годах, когда была вторая попытка, и в 1980-х, и в 1990-х. Когда в Иркутске появился губернатор-любитель спорта Александр Тишанин, строительство «Локомотива» неожиданно потянуло за собой и вопрос о музее. Тишанин согласился найти денег и на некрополь. Был даже разработан эскизный проект.

Но Тишанин ушёл, и проект заглох. Прошлым летом ушедшего года археологи показали эскизный проект министру культуры РФ Александру Авдееву. «Мы передали ему обосновывающие письма о необходимости музеефикации, – сказал Михаил Скляревский. – Будем надеяться, что в какой-нибудь из федеральных программ он появится». Однако если проект 130-го квартала активно продвигается губернатором, то некрополь овеян полной тишиной. Многих пугает цена проекта – по предварительным подсчётам, на него нужно не менее 1,1 млрд. рублей. Это дорого, но на протяжении девяноста лет говорить «да, мы всё понимаем, какой ценный у нас объект» и не пошевелить даже пальцем для создания музея – это больше, чем просто глупость. Это тенденция. Михаил Скляревский в разговоре повторял: «Не пишите: «В музее что-то будет». Это только эскиз, ничего пока не будет». А теперь смотрите, чего у нас НЕ БУДЕТ.

Общее здание музея – около трёх тысяч квадратных метров. Площадь раскопок – около 400 метров. Из холма 20 на 20 метров можно извлечь около 80–100 могил. Раскоп можно было бы закрыть стеклянным куполом, по которому могли бы гулять люди, наблюдая, как работают в реальных условиях археологи. Невыполнимо?

Как же. В музее Терракотовой армии в Китае раскопки ещё не закончены, а музей уже открыт. «Похожие комплексы есть в Норвегии и Японии, – говорит Михаил Скляревский. – Но идея со стеклянным куполом для объекта с датой восемь тысяч лет – только у нас. Это мог бы быть потрясающе интересный туристический объект».

Музей хотят разделить на два участка, один из них – со стороны улицы Маяковского на остановке «Райсовет». «Если вы видели, там бетонный забор стоит, – говорит Михаил Скляревский, – и запрещено всё строительство. Там мы бы хотели сделать административное здание и подземный переход в парк Парижской коммуны». А под землёй археологи мечтают о глубоком хранилище, чтобы перенести в него все палеоантропологические остатки, которые сейчас раскиданы по различным вузам и музеям. «Для хранения костей нужны определённая температура, влажность, – говорит Михаил Скляревский. – Хотелось бы, чтобы все костяки хранились в специальном закрытом помещении». В плане – лаборатории, в которых можно проводить минимум 20 видов различных исследований, учебные залы для лекций и сам музей.

«Если представить, что существование человеческого общества – это толстая книга, то Глазковский некрополь – это целая, нетронутая строчка этой книги, – говорит Михаил Скляревский. – Тогда как многие другие археологические памятники России – это десятая либо даже сотая часть одной-единственной буквы». Сейчас мы делаем всё, чтобы у нас этой строчки не стало. Отложим ещё на пять–десять лет этот проект – пойдёт эрозия или смещение почв. А реальнее – найдутся предприимчивые люди, которым понравится земля в парке Парижской коммуны, и мы потеряем некрополь навсегда.

Первый иркутский сейсмограф был куплен на деньги иркутян, на первую передающую радиостанцию собирали по рублю-два. Иркутск всегда сам решал, что ему нужнее.