Само название концерта подразумевало, что публике будет представлен не «облегчённый», обманчиво ясный Моцарт, которого нередко доводится слышать. А тот, чья гениальная простота неотделима от прозрения глубин. Обоим музыкантам – К. Сероватову и И. Лапиньшу – свойственна особая проницательность в постижении авторского замысла. В концерте Моцарта до минор они выступили единомышленниками. Партии солиста и оркестра составляли одно целое – в филигранной точности переходов-перекличек, откликов-рефлексов. Реакцией на оркестровую трагическую тему-монолит (первая часть концерта) служила «говорящая» интонация солиста – типичная для Сероватова, несущая в себе множество оттенков переживания и размышления. Пользуясь выражением академика Б. Асафьева в партии пианиста «пела мысль». Игра К. Сероватова в союзе с И. Лапиньшем раскрывала подлинно моцартовский масштаб. Откровение первой части обладало безмерностью скорби как мировой величины. Вторая часть знаменовала другой аспект бытия: идеально прекрасный мир абсолютной гармонии и красоты. Интерпретация Сероватова удивительным образом согласовывалась с художественным феноменом Моцарта. Она оставляла впечатление простоты и естественности, в которых кроется безграничность чувства и смысла.

Безупречная техника при таком уровне исполнения кажется само собой разумеющейся. Можно дополнительно выделить богатство тембровой палитры, индивидуальное качество звука в каждой части концерта. Однако эффект потрясения, достигаемый пианистом, не объясним техническими приёмами. Он воспринимается как таинство, непостижимая сила искусства.

В собственно симфонических произведениях «нетрадиционный» Моцарт был представлен рельефно и впечатляюще. Симфонический оркестр под руководством Лапиньша преобразился в «инструмент» высокого качества, отвечающий требованиям маэстро. В симфонии соль минор, современнице литературного течения «бури и натиска», продуманная интерпретация дирижёра обнажила знаковые черты произведения: мятежность, «страстный пессимизм» (Г. Аберт). Впоследствии они не исчезают из музыки Моцарта, но уходят в подтекст. В трактовке И. Лапиньшем «Масонской траурной музыки» господствовал мрачный, ужасный лик смерти. Оттеняемый эпизодически светом мажорности, он вписывался в масонскую идею «смерти и просветления».

Блестящим завершением концерта стала увертюра к опере «Риенци» Вагнера, её исполнение в полной мере отвечало духу вагнеровской мощи и могущества, героического энтузиазма. Технические сложности были успешно преодолены оркестром – в свободе стремительных пассажей струнных, в чистоте и яркости звука «победных» фанфар у труб и тромбонов. По требованию публики часть увертюры была повторена.

Своеобразный постскриптум к выступлению Сероватова составило исполнение «Музыкального момента» Шуберта и фрагмента из балета «Спящая красавица» Чайковского (переложение для фортепиано М. Плетнева). Оно пленяло «шубертовской» искренностью, тонкостью, проникновенностью и изысканной сдержанностью и эмоциональной наполненностью (балет Чайковского).

Вступительное слово художественного руководителя и директора филармонии М. Токарской, подробное, серьёзное и интересное,  а также письменный комментарий И. Лапиньша подготовили слушателей к восприятию необычной программы.

Иркутским меломанам остаётся с нетерпением ждать следующих концертов.