Можно, нужно и должно
Ежегодно третий понедельник января в США отмечают как День Мартина Лютера Кинга. Выдающийся проповедник и общественный деятель знаком многим и в нашей стране – хотя бы по первой фразе его программной речи «У меня есть мечта...».
Кинг стал политической фигурой не потому, что участвовал в выборах и занимал государственные посты – будучи чернокожим в стране, где всё ещё существовала сегрегация, он имел немного шансов быть избранным. Но у него была мечта, извечная американская мечта о стране равных возможностей, причём равных для всех, вне зависимости от цвета кожи. Спустя всего сорок лет после его гибели президентом США стал чернокожий. Мечты иногда сбываются. Как это происходит, полтораста лет назад объяснил один германский мечтатель, который написал: «Идея, овладевая массами, становится материальной силой».
Используя эту нехитрую формулу, малоизвестный юрист Владимир Ульянов создал политическую партию, при помощи которой захватил государственную власть в бывшей Российской Империи. Последний царь потерял власть и жизнь по многим причинам, но не в последнюю очередь потому, что не строил планов на будущее и по сути не имел никакой иной цели, кроме сохранения статус-кво. В отличие от него, планы первого руководителя Советского государства настолько контрастировали с окружающей реальностью – от технического вооружения фабрик и заводов до состояния умов сограждан, – что даже писатель-фантаст Герберт Уэллс пришёл в полное изумление и окрестил Владимира Ильича «кремлёвским мечтателем». Другой мечтатель, а точнее сказать, поэт, по фамилии Джугашвили, придумал, как превратить сугубо техническую должность в главную в партии и распространил свою власть почти на всю Евразию – от Китая до Берлина. Его преемник не умел мечтать («Догоним Америку» – разве это идея?), хотя космос и коммунизм к 80-му году позволили продержаться ещё какое-то время. И так мы катились по наклонной, пока не деградировали до желаний сугубо утилитарных: как говорится, пять чувств и три вожделения.
Национальная мечта у нас, увы, в дефиците. Удвоение ВВП, о необходимости которого так много говорили и писали, не могло быть поводом для головокружения – значительная часть населения страны до сих пор не знает, что кроется за этими тремя буквами. Да и государственные служащие, которым по долгу службы сам президент велел, взялись за выполнение задачи как-то криво. Китай вот за семь лет ВВП утроил, и даже в кризис подрос, а мы и с удвоением не справились. Борьба с коррупцией? Без нас. Мы же без взятки и ребёнка в детский сад не пристроим. Борьба с преступностью? Закон о добровольных народных дружинах так и пропал где-то между правительством и Государственной Думой, так что даже наиболее рьяным любителям «проверить документы и доставить куда надо» придётся подождать. Повышение качества образования? Это в стране-то, где скоро официально разрешат писать «чугуний» и «люминь», потому что большинство победителей олимпиад по русскому языку так и пишут?
Во время первой лекции губернатора Иркутской области Дмитрия Мезенцева, прочитанной им в качестве профессора отделения журналистики ИГУ, одна из студенток пыталась объяснить главе региона, что молодёжь не очень интересуется работой правительства области, потому что правительство живёт само по себе, а народ – сам по себе. (Народ в лице студенчества мечтает о дешёвых квартирах, зарплате в несколько десятков тысяч рублей – сразу после вуза, а не через несколько лет – и каком-нибудь другом городе, желательно поближе к Европе.) Девушка, к сожалению, не сумела подобрать правильное слово для описания своего отношения к задачам страны, области и города, а ведь оно есть – отчуждение. В своих чувствах она не одинока, то же самое чувствуют многие.
Проиллюстрировать этот тезис можно на примерах. В течение недели с 16 по 22 ноября в Москве были убиты два человека – 26-летний активист антифашистского движения Иван Хуторской и 35-летний священник Русской православной церкви Даниил Сысоев. Несмотря на разницу в возрасте, социальном положении, убеждениях и взглядах, оба были нерядовыми фигурами – Хуторской считался организатором силовых акций антифашистов, а Сысоев приобрёл известность как активный и смелый миссионер. За смерть Хуторского отомстили едва ли не в тот же день: десятки его единомышленников (информационные агентства называют цифры от 100 до 400 человек) разгромили офис организации «Русский образ», в которой состояли два человека, обвиняемые в убийстве адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой. Прихожане отца Даниила, его многочисленные знакомые и единоверцы пока не устраивали массовых акций, но практически сразу стали выдвигать гипотезы и версии, одна другой страшнее и, если так можно выразиться, ближе к погрому.
Примечательно, что ни антифашисты, ни православные верующие не ждут разрешения проблемы возмездия от государства. Это можно понять в случае с антифашистами, но верующие-то в большинстве своём лояльны. Так почему же ни те ни другие не доверяют поиск преступников милиции, а берутся судить сами, пусть и заочно? Ответ кроется в биографиях убитых: на Хуторского покушались трижды – успешной для киллера стала четвёртая попытка; отец Даниил вёл блог в «Живом Журнале» (pr-daniil.livejournal.com), и сообщение об очередной телефонной угрозе стало последней записью в его жизни. Если бы милиция занималась своим прямым делом и реагировала на такие сообщения так же оперативно, как на выступления собственных сотрудников с критикой в адрес начальства, Хуторской и Сысоев были бы живы, а преступники сидели за одни только угрозы.
Среди версий о причинах гибели отца Даниила наиболее вероятной считается та, которая связывает трагедию с миссионерской деятельностью священника, – он проповедовал среди мигрантов, приехавших в Москву из Средней Азии. Помня о светском характере российского государства, следует всё-таки признать, что священник в меру своих сил пытался интегрировать приезжих в российское общество. То есть делал то, чего совершенно не собирается делать российское государство, предпочитающее эксплуатировать сравнительно дешёвый труд мигрантов. Российское государство, впрочем, не знает, чем занять и коренное население. Идея Дмитрия Мезенцева о возрождении молодёжных жилищных кооперативов и участии студентов в возведении некого молодёжного центра погрузила аудиторию, где он читал свою первую лекцию, в глубокий ступор: впервые студентам предложили сделать что-то реальное собственными руками.
Это, конечно, не будет пресловутый Дворец молодёжи на 10 тысяч душ одновременного «окучивания» – сейчас уже и дети понимают, что на таких проектах в основном «пилят бюджеты». Проект – если он реализуется, во что пока мало кто верит, – будет скромнее. Проблема в том, что обе стороны, потенциально заинтересованные в его реализации, мало что могут: у областных властей нет денег – есть только возможности выделить земельный участок и убедить проектировщиков не слишком завышать собственную прибыль, а у студентов есть… ну разве что немного энтузиазма. Губернатор впервые озвучил свою идею в аудитории, которую труднее всего представить с бетономешалкой или кирпичами, – уж что-что, а работать руками будущие журналисты в этой жизни не собирались, так что их ещё и учить всему придётся.
Создавать систему обучения переменного состава под один проект – слишком затратное мероприятие, и это значит, что вслед за проектом молодёжного центра и МЖК появятся новые, которые будут концентрировать энергию молодёжи и направлять её в нужное для областного правительства русло. Если помнить, что главной целью молодёжной политики, по версии Дмитрия Мезенцева, его главной мечтой является удержание молодёжи в Иркутской области, то нужно признать, что губернатору потребуется намного больше, чем просто вложение средств и финансирование программы «Молодёжи – доступное жильё», – придётся завоёвывать доверие. На эту задачу должны работать все – от самого главы региона до последнего клерка в министерстве.
Прямое обращение губернатора к молодёжи является, возможно, самым важным заявлением из всех, сделанных им за время работы. Его можно трактовать как попытку выйти за рамки устоявшихся отношений «власть – общество», как попытку создать новую, параллельную систему общественной поддержки действий власти. Откровенно говоря, временами Дмитрию Мезенцеву можно только посочувствовать: трудно, наверное, сохранять серьёзность и говорить о важности решений партийного съезда, на котором спикер Государственной Думы заявляет о планах строительства 500 бассейнов, – понятно, что партия с таким руководством вряд ли адекватно оценивает положение в стране. Обратиться к оппозиции губернатору, возглавляющему Всероссийский совет сторонников правящей партии, тоже нелегко. Да и зачем – реальной силы за ней нет. Трудно превратить в нечто материальное гарантированную (просто по факту назначения на пост губернатора) поддержку советов ветеранов и союзов сельских женщин – точно такую же имели все предшественники, и это им кардинально не помогло. Очень трудно ходить по кабинетам федеральных чиновников и просить деньги. Но труднее всего видеть, как эти добытые с огромным трудом деньги утекают сквозь «пальцы» устаревшей системы ЖКХ или оседают у чиновников, привыкших, что «нальют, сколько надо».
Почти невозможно, будучи частью системы, совершить революцию, развернуть государство к людям, людей – к общим целям и задачам, заставить чиновников работать, а студентов – пожертвовать личным временем. Дмитрий Мезенцев хотя бы пытается. Наверное, у него есть мечта.