– Нас готовили под Москву. Одели красиво! Мы друг друга не узнавали. Каждому выдали хорошие шинели, костюмы, шапки, хромовые сапоги – до этого-то были шлемы и обмотки. Целую неделю потом ходили смотреть свои места в вагоне на отправку в Москву. Тех, кто поздоровше, сразу брали. А я по росту не прошёл, – вспоминает Александр Гаврилов. Его, старшего из пяти братьев в семье,  призвали на фронт 18 августа 1942 года, сразу после совершеннолетия. Сашу Гаврилова забрали из Ольхонского района, где он участвовал в геолого-разведочных работах: помогал искать марганец, который использовался для укрепления брони танков. Вместо Подмосковья новобранца отправили в офицерскую школу в Улан-Удэ. Отучившись, он получил звание младшего лейтенанта, командира взвода станковых пулемётов. Но в бой Гаврилов попал только на русско-японской войне.

– Когда подошли к Монголии, солдат, как баранов, рассчитали по четыре десятка, разделили на взводы. И говорят мне, мол, Гаврилов, принимай свой взвод, знакомься. Так мы отправились форсировать хребет Большой Хинган. Командовал походом маршал Василевский. Очень вежливый, культурный человек. Он перед нами ещё в Чите выступал в Доме офицеров, давал напутственное слово, чтобы мы в первую очередь берегли себя и не забывали про своих подчинённых. Среди моих было много украинцев. Они большие, высокие –  приятно посмотреть. Только суточную фляжку с водой сразу выпивали. А в походе сильно хотелось пить из-за питания: выдавали пшёнку, селёдку и кусочек сахара. Так мы привал сделаем, лопаточки возьмём – и ковыряем, пока сок не пойдёт. Спали как придётся. Привал – ложись. Главное – уметь делать «скатку», то есть сворачивать шинель так, чтобы и под головой было, и накрыться можно.

За семнадцать суток прошли тысячу двести километров. Держали путь на границу с Китаем. Подошли к железной дороге. Встретили японский эшелон – не меньше восьмисот человек. Приняли бой. Страшно было, такого видеть серому волку не пожелаю. Жаркий выдался день. Наши танкисты вагоны японцев переворачивали, из пулемётов строчили. Когда противники понимали, что деться некуда, сдаваться нельзя, делали харакири. Несколько раз мне приходилось видеть это вблизи.

После боя так мясисто было, а китайцы старались раздеть японцев, забрать одежду. Нас, офицеров, потом повели в китайскую баню. История нехорошая, но было и такое. В бане мы заразились чесоткой – пришлось сразу в медсанбат бежать, натираться лекарствами. Так что, когда мы добрались до Харбина, нас строго предупредили, мол, в гости не заходите, вас могут вообще отравить или убить. Война же! Хотя однажды тайком мы нарушили правило: побывали дома у русской женщины, бывшей учительницы.

Как офицеры, мы патрулировали улицы в Китае. И даже разгоняли дома терпимости. Их там очень много было. Заходим, а внутри стенд, где изображены их женщины и мужчины. Тридцать наших рублей стоило одно, так сказать, мероприятие. Как-то один солдат из другого взвода попался там. Даму и  человека, который собирал деньги, мы выгнали, а нашего солдата привели в комендатуру. Как их наказывали, этого я уж не знаю.

От японцев остались склады, где хранилась одежда для чинов от солдата до генерала, целые горы ножей и противогазов. Там же была еда и китайская крепкая водка ханжа. Хорошего качества алкоголь заперт в складах, похуже – рядом, в ржавых бочках. Но наши русские солдаты находчивые: ножом противогаз испороли и ханжу-то процедили. С офицеров потом спрашивали, мол, почему солдаты пьяные приходят? Нашим ведь никаких ста грамм не выдавали. Впрочем, вскоре открылась эта хитрость с ханжой. Русских солдат вообще было сложно оградить от соблазнов. Когда захватили японских генералов, так они наших конвоиров папиросами приманивали.

Обратно вернулись с семью сотнями японских пленных. Так получилось, что с ними пришлось задержаться – меня назначили начальником гарнизона при военнопленных в Читинской области. Японцев мы вывозили на угольные шахты, вблизи посёлка Черновские Копи. Первоначально пленных кормили капустой и картошкой, но они стали погибать из-за истощения. Пришлось даже большое отдельное кладбище отвести и организовать похоронное бюро при гарнизоне. Их офицеры, которым было разрешено носить клинок, отрубали умершим запястье левой руки, сжигали и пепел помещали в красивые коробочки, которые отправляли на родину.   

Чтобы прекратить массовое вымирание, пленных перевели на рисовую кашу. А они стали собирать её во фляжку и отдавать беглецам. Одно время было так: выведем группу на работу – обязательно одного недосчитаемся. Грамотные, дисциплинированные, они удивительно ориентировались в заброшенных шахтах. После старались на товарняках добраться до границы с Китаем, после чего заходили в квартиры, угрожали мирным жителям наточенной ложкой и переодевались в гражданское. Но беглецов задерживала специальная группа. Хотя, в принципе, побегов было не так много: без подготовки японцы не решались покинуть гарнизон. К тому же у некоторых из них сложились неплохие отношения с русскими: нас, офицеров, они даже брили. Страшно, конечно, но риск – благородное дело.

В 1947 году Александру Гаврилову предложили продолжить военную карьеру либо демобилизоваться. «Решил уйти со службы, – рассказывает он. – Никогда не забуду, какие щедрые подарки в то время делали военным. Мне дали 16 килограммов муки, детскую одежду впрок, независимо от того, есть дети или нет, мотки шерсти и 3,6 тысячи рублей. Половину денег родителям выслал, половину израсходовал на поездку в Кёнигсберг, Калининград то есть, где мне предлагали квартиру. Но жена, она работала медсестрой в госпитале, запротестовала и настояла на Иркутске. Здесь у нас ничего не было: ни жилья, ни работы. Одиннадцать суток скитались. День ходишь, ищешь работу, ночью – спишь на вокзале. Успеешь место на диване занять – нормально, не успеешь – валяйся на полу. У меня профессии как таковой не было. Ну, офицер да  офицер. А так – всего семь классов. Хотел идти на завод Куйбышева. Покрутили-повертели меня там, но не взяли. В итоге с женой сняли комнату в доме по улице Клары Цеткин. Хозяйка квартиры уехала, а сосед увидел, что чужие люди у неё дома, так заявил в милицию. Привезли меня в отделение, а как узнали мою историю, предложили пойти к ним участковым. Даже не представлял, что это за работа. Не уважал я эту службу, год промучился, а потом вроде привык. На пенсию уходил майором, начальником приёмника-распределителя при УВД Иркутска. Сейчас в двух советах ветеранов состою, активно участвуем в поздравлениях на 9 Мая. Если б нога не болела, и сейчас бы там помогал».