В мае «Конкурент» писал об иркутянине Александре Табачнике, который ребёнком попал в еврейское гетто украинского города Балта и чудом выжил. Мы не знали, что в Иркутске живет ещё один человек, для которого слово «Балта» прозвучит как пароль. Энгельтина Корнакова сама написала нам. «Прошло 68 лет, и на расстоянии более 5 тысяч километров от тех мест я вдруг узнаю информацию, тревожившую меня все эти годы», – говорит она. В 25 километрах от Балты есть город Котовск. Там Энгельтину и её маму, Екатерину Хоменко, застала война.

15 июня Энгельтине исполнилось семь лет – они с мамой специально приехали в Харьков, чтобы отметить праздник вместе с отцом, кадровым военным. Но через два дня Филипп Хоменко вдруг спешно собрал жену и дочку и посадил в эшелон, набитый бойцами. Он, вероятно, уже знал, что будет война. «Когда отец поднял меня на руки при прощании, то долго прижимал и глядел в глаза», – рассказывает Энгельтина Филипповна. Больше она его никогда не видела. Они с мамой вернулись в Котовск.

О начале войны простым жителям не объявили, потому что в городке не было радио. «Говорили, что объявление получили железнодорожники и работники военкомата. А больше – никто», – рассказывает Энгельтина Филипповна. Вечером 22 июня они с мамой жарили картошку. Вдруг услышали тяжёлый гул – самолёты летели низко. «С них начало падать что-то большое и тёмное, вверх поднялись столбы земли. Мы поняли: война». Какое-то время они ещё надеялись получить весть от отца. А потом ушли, спасаясь. Украинские города захватывали очень быстро.

«По дороге шла огромная толпа – женщины, дети, телеги, гружённые скарбом, – рассказывает Энгельтина Филипповна. – Была страшная жара, всюду стоны, крики, плач». Мама с дочкой шли через какой-то мостик, а в воде лежала раненая лошадь. «У неё вывалились все внутренности, голова была приподнята, большие глаза молили о помощи, она тихонько ржала, – рассказывает Энгельтина Филипповна. – Я потом многое видела – как расстреливали, вешали людей. Но эта была первая смерть. Кошмар перестал мучить меня только через 10–15 лет». Паника была такой, что любой слух превращался в кошмар. Однажды появилась информация, что в лесу, где они остановились, высадился немецкий десант, и все повернули обратно – в Котовск. А фашисты были в городе уже 5 августа.

Многие дома были брошены. Они с мамой поселились в большой покинутой усадьбе, а вскоре к ним прибились ещё трое взрослых и шестеро детей. Все окна в доме были заколочены фанерой, матрасы и перины – в проёмах окон, всё освещение – лампадка с керосином. Чтобы не замёрзнуть, в постель клали бутылки с горячей водой. «Бомбили часто и много», – вспоминает Энгельтина Филипповна. На соседней улице было вырыто бомбоубежище, и однажды бомба попала в него. Огромная воронка, заполнившаяся водой, стала братской могилой для десятков людей. Мама соорудила под кроватью квадрат из четырёх чемоданов, и во время бомбёжки девочка сидела там. От прямого попадания это убежище  не спасло бы, но от осколка или пули – да.

Однажды под осень от близлежащего села Любомирки стал доноситься какой-то шум. Огромная серая лента из людей тянулась до горизонта. Это гнали евреев. «Стоял стон, дети плакали: «МамО! МамО!». Наши мальчишки, когда конвоиры не видели, кидали в толпу кукурузные початки. Люди сбивались в кучи, подбирая еду». В Котовске знали, что евреев гонят в Балту. Достоверной информации не было, ходили слухи, что людей живьём сгоняли в рвы и закапывали. Кто-то видел, что земля несколько дней потом шевелилась.

А потом бомбить стали реже – и в городе появились румыны, итальянцы, немцы, украинские полицаи. Несколько офицеров пришли в усадьбу. Катерина Хоменко пыталась сказать, что  здесь селиться нельзя, потому что живут женщины и дети, но один из фашистов вытащил пистолет и направил на неё. Энгельтина кинулась к матери. «Мне кажется, что только этим я её и спасла», – говорит она. Одиннадцать человек загнали в дальнюю десятиметровую комнатку. Спали на единственной кровати и под ней, прямо на полу. Выходить из комнаты после того, как возвращались немцы, было нельзя. Шуметь – тоже. А фашисты кричали, ругались, пили, играли в карты. «Нас поразило тогда, что эти люди не стеснялись громко пускать газы. Свиньи, да и только», – вспоминает Энгельтина Филипповна.

Детям повезло – во дворе усадьбы стояла полевая кухня. Поэтому иногда к похлёбке на кукурузной муке и вареву из фасоли прибавлялось вкусное. Их угощали компотом, где плавали огромные груши. «Повара были румыны и итальянцы, – говорит она. – Они часто подходили к нам, заговаривали с мамой, показывали фотографии детей. Говорили, что во всём виноваты Сталин и Гитлер. А мама ругалась и говорила: только Гитлер, потому что он начал войну». К осени 42-го на кухне появились русские – Алёша, Витька и Петя Золотой зуб. «Предатели!» – сквозь зубы говорила Катя Хоменко. «Погодите, тётя Катя, ещё узнаете о нас», – тихо отвечали они. Уже после войны стало известно, что это были советские разведчики. В 42-м в Котовске было организовано подполье. А в 43-м подпольщики провалились, пошли аресты. Энгельтина, конечно, об этом знать не могла.

Зато она помнит, как били прикладами в калитку и сгоняли на базарную площадь Котовска – смотреть, как вешают пойманных партизан. К виселице, где уже были заготовлены петли, подъезжала грузовая машина с опущенными бортами. Там стояли люди с табличками «партизан». Верёвки надевали на шеи, грузовик трогался с места, и люди повисали в петлях. «В этот момент над площадью проносился такой страшный стон, такой вздох, – вспоминает Энгельтина Филипповна. – Я никогда не смотрела, но помню, что всякий раз меня била мелкая дрожь». Немцы и румыны, видимо, думали, что тут они уже навсегда. Осенью 42-го года всех детей переписали и отправили на занятия в полуразрушенную школу. Учили румынскому, креститься и читать молитвы.   

В марте 1944 года они проснулись от страшного стука в дверь на веранде. Мама вскочила и увидела: комнаты немцев пусты. Но открывать не стала. И вдруг – русский мат. А за окном уже разматывали катушки и кто-то кричал: «Я-Дон! Я-Дон!». «Мама открыла дверь, но до конца всё равно не верила, потребовала показать погоны, – говорит Энгельтина Филипповна. – Они показали, и тогда все начали кидаться на них, кричать, обнимать. Мы босые выскочили во двор, что там творилось! Люди кричали, плакали. Мы просили: вы больше не уходите, нас не оставляйте!».

Только в 45-м Катерина Хоменко узнала, что её муж, воевавший под Москвой, скончался в рязанском госпитале в 43 году. Она так больше и не вышла замуж. К 45-му в Котовск начали возвращаться прежние хозяева, жить больше было негде. Приёмная мама Катерины Серафима Васильевна Егорушкина позвала их в Иркутск. Здесь Энгельтина окончила школу № 17, а в 1958 году – биолого-почвенный факультет ИГУ. Работала в Сибирском институте физиологии и биохимии растений СО РАН, затем – в Лимнологическом институте СО РАН. Вышла замуж, родила двоих детей, Аркадия и Веронику. Сейчас у Энгельтины Филипповны два внука – Игорь и Максим.

Она приезжала в Котовск несколько раз. В последний раз – в 2004-м. «На улице, где я жила, уже никого, кто помнит те времена, не осталось, – говорит она. – А я своих друзей до сих пор по именам помню –  Марик Хабат, Лиза Снегур, Таня и Серёжа Глембовские, Валя Парикошко, Мила Рабинович, Лиля Зелинская. Что с ними стало, где они? Хотелось бы их увидеть снова».