Семь баллов по шкале Кутайсовой

После этого образовательная тема просто должна была стать определяющей во всех главных гостиных Иркутска на весь сентябрь. Но случилось непредвиденное – ветеринарную новость оттеснила другая: Государственный совет, по представлению министерства внутренних дел, положил расширить права женщин из почтово-телеграфного ведомства. То есть если прежде при равных обязанностях с мужчинами женщины получали меньшее жалованье и не допускались до ответственных должностей, то теперь половые ограничения совершенно снимались.

Узнав об этом, гласный Концевич снова предпринял попытку непланового выступления в заседании думы. Графиня Кутайсова задумалась, а граф, перечтя газеты, чуть приметно усмехнулся, хотел обсудить эту тему с женой, но не успел – Иркутск настигла ещё более экстравагантная новость: в Санкт-Петербурге открылся женский технический институт с двумя отделениями – инженерно-строительным и электрохимическим.

Гласный Концевич откровенно ликовал, размахивая перед коллегами объявлением годовой ещё давности из «Иркутских губернских ведомостей»: «Ищу компаньона на очень выгодное дело. Может быть и дама. Обращаться: 6-я Солдатская, д. 12. Радзюнас». А вот графиня Кутайсова взяла паузу и держала её весьма долго, дважды советовалась с мужем, прежде чем обсудить всё в своём кружке.

Из разговоров с дамами, и в особенности из беседы с мужем, графиня Ольга Васильевна вынесла неприятное убеждение, что привычные представления резко сдвинулись и страшно думать, к чему это всё приведёт.

В Лондоне, куда муж в своё время направлялся по военному ведомству, ей встречались и женщины-проповедницы, и женщины-адвокаты, и женщины-профессора. Что до Америки, то там, писали, даже значилась женщина-прокурор; но то Америка, в её исторических декорациях и из Ольги Васильевны вышла бы неплохая издательница или даже банкирша. А здесь, в России, она числилась полковницей, генеральшей, губернаторшей, генерал-губернаторшей, и можно было не сомневаться, что в некрологе её помянут как супругу члена Государственного совета и графа.

«Особам женского пола вход на собрание воспрещён!»

В России начала двадцатого века оставалось множество «рогаток», нацеленных против дамского проникновения в дело. Даже крупные домовладелицы, члены Общества взаимного страхования от огня, не имели права прийти на собрание – параграф 19 Устава исключал их присутствие, и они могли действовать не иначе, как через доверенных-мужчин.

Женское профессиональное образование складывалось без всяких программ, исключительно из нужд развивающейся промышленности. Так, торговым фирмам, выходящим на европейский уровень, потребовались толковые, но при этом недорогие служащие, способные работать с иностранной корреспонденцией, – и для этой роли всего более подошли барышни со средним образованием. Петербург-ское общество поощрения женского профессионального образования открыло специальные двухгодичные курсы «иностранных корреспонденток», выпускницы которых получали не менее 40, но и не более 100 рублей.

Бывало, что толковые и энергичные женщины оказывались полезнее многих мужчин, но при этом они оставлялись мелкими служащими. Непросто складывалась и их личная жизнь: с малообразованными им уже было скучно, а начальствующие господа, увы, были недосягаемы.

Из достойного круга

Достойные партии перспективным и уже блестящим чиновникам (как гражданским, так и военным) готовили в дворянских девичьих институтах. Их закрытый характер и теснейшая связь с канцелярией императрицы давали тот общий тон, которого только и можно было желать. Директрисы, прямые ставленницы императрицы, служили десятилетиями и по окончании срока получали вполне заслуженную высочайшую благодарность и высочайший же памятный подарок.

После появились Высшие женские курсы, но при том, что туда принимали хорошо подготовленных и воспитанных барышень, общий феминистический тон очень настораживал господ круга Ольги Васильевны. Правда, по приезде в Иркутск она сошлась со всеми пятью женщинами-врачами, выпускницами «тех самых курсов», и предубеждение понемногу рассеялось. Надо было принимать «не только грозящую за углом старость, но и грозящие перемены», как говаривал граф. И графиня пробовала, на многое уже глядя по-новому, однако не настолько, чтобы воспринять даму ведущей строительные работы. А именно такие, с позволения сказать, дамы и претендовали теперь на высшее положение в обществе.

Беспрецедентно!

В новоявленном женском техническом институте четверть мест заведомо оставлялись для женщин, уже имеющих высшее образование, и такие сейчас же нашлись, а за оставшиеся места разгорелась самая жёсткая конкуренция. И как старательно ни выбирали, за бортом оказался не один десяток прекрасно подготовленных барышень. Тогда взяли и их, в расчёте на новую инженерную специальность, которую собирались открыть с начала 1906 года.

Наступали какие-то беспрецедентно новые времена, и просвещённая, гибкая, дипломатичная Кутайсова чувствовала себя неготовой к ним. Старость, пугавшая десять лет назад, теперь казалась едва ли не желанной. Графиня ни за что не призналась бы в этом мужу, но граф, конечно, почувствовал и после сентябрьского обсуждения «женских инженерных образований» в хорошую послеобеденную минуту сказал:

– От всех бед, графинюшка, есть одно верное средство, и ты знаешь его.

Увы, это было так, потому что за парадным фасадом благополучной жизни Ольги Васильевны Кутайсовой всегда скрывалась непрекращающаяся работа. На всех «разъездах» долгой мужниной карьеры ей нужно было соответствовать и переживаемому моменту, и будущему, ещё только предполагаемому статусу мужа, и его графскому титулу – всегда и во всём. Сентябрь 1905 года тоже застал её на одном из разъездов – иркутском, где очень сложно было загадывать на полгода вперёд; но на месяц графиня позволяла себе загадывать, и ближайший октябрь у неё отведён был открытию при одном из детских приютов образцовой прачечной.

Отправляясь утром 1 сентября вместе с графом в обычный объезд по городу, графиня думала, что «и после, когда мы будем в Петербурге, приютская прачечная продолжит зарабатывать сиротам деньги». А ещё ей хотелось поддержать нескольких иркутян, задумавших открыть на акционерных началах новое учебное заведение на 100 человек. В гостиной графини проговаривалась уже и сумма первоначального капитала, и плата за обучение, и предполагаемые педагоги (разумеется, только из Петербурга и Москвы). Ольге Васильевне страшно хотелось обсудить это всё с графом Павлом Ипполитовичем, и она собралась уже, но в последний момент передумала, опасаясь не раз слышанного за последнее время: «Может статься, всё будет так, как думается, но… Если только не подгадят господа революционеры».

Девичий переполох

В первых числах сентября 1905 года в Сиропитательном доме Елизаветы Медведниковой читали и перечитывали заметку из официальной части «Иркутских губернских ведомостей»: «От юрисконсультской части министерства народного просвещения объявляется Александре Кремлёвой, обучавшейся в 1888 г. в Сиропитательном доме, что по духовному завещанию консула в г. Чугучак, статского советника И.В. Падерина ей отказаны 3 тыс. руб. облигациями 2-го восточного займа. Означенные деньги с процентами могут быть ею, Кремлёвою, получены в юрисконсультской части министерства. Делопроизводитель А. Беляев».

В памятном 1888 году Сиропитательный дом торжественно отмечал своё пятидесятилетие. И Падерин, тогда ещё чиновник средней руки, попал в группу, участвовавшую в торжествах. То есть, собственно, был на под-хвате, видел праздник с изнаночной стороны – и всё же остался растроганным необычайно. Потом события стали надвигаться одно на другое, отъезд за границу и вовсе перевернул несколько страниц, но едва лишь служба вошла в спокойное русло, со статским советником началось то же самое, что не единожды происходило с другими: Иркутск, далёкий, холодный, капризный, начал вдруг проступать в окружении южной природы. И с особенной яркостью, как ни странно, вспоминалась Падерину выставка рукоделий воспитанниц Сиропитательного дома. В массе кружев, имевших неизвестное для Падерина предназначение, особенно выделялось одно, подписанное тонким пёрышком: «Александра Кремлёва». И продумывая духовную (в южном городе Чугучаке сердце северянина бьётся болезненно, настойчиво напоминая о конце земного пути), он с видимым удовольствием написал: «Обучавшейся в 1888 г. в иркутском Сиропитательном доме Елизаветы Медведниковой Александре Кремлёвой – 3 тыс. руб. облигациями 2-го восточного займа, с процентами».

Девичий переполох в Сиропитательном доме довольно скоро сменился спокойными рассуждениями о том, что дорога до министерства народного просвещения обошлась бы недёшево, и вообще, 17 лет прошло… И как было бы хорошо, если б каждой из воспитанниц доставалось какое-нибудь наследство, но не когда-нибудь, а ровнёхонько к выпускному акту! Вот тогда-то бы… впрочем, тут мнения воспитанниц разделялись. Многие считали, что наследство лучше всего переводить в приданое. Несколько выпускниц хотели бы «оставить немного себе, на какое-нибудь образование». А одна из сирот, по имени Александра, заявила, что «на все эти деньги поехала бы в Петербург учиться, учиться и учиться!».

Её тут же высмеяли, напомнив, что после курса домоводства, который им здесь дают, ни в какие решительно университеты не возьмут. Александра едва не расплакалась от возмущения и принялась доказывать, что всё не так плохо, ведь их теперь обучают и счетовод-ству, и тот, кто занимается хорошо, вполне может себя обеспечить. А уж с деньгами, когда бы они вдруг достались по наследству, можно было бы гораздо дальше пойти.

– К высокому, самому высокому образованию! – она отчаянно разрыдалась и выбежала из комнаты.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников научной библиотеки Иркутского государственного университета