И вот совсем недавно он открылся мне как умный искренний писатель. Не возьмусь определить жанр книги, названной им «Походы за горизонт». Да не в том суть. Меня сначала удивила, а потом и вовсе покорила гармония, с которой в ней, в этой небольшой книжице под мягкой обложкой, сочетаются строгая беспристрастность учёного-естественника и чуткий лиризм человека, чей взгляд не зашорен, а сердце распахнуто навстречу жизни в любом её проявлении.

Казалось бы, ну что тут особенного? Вузовский преподаватель, поставивший «на крыло» не одно поколение студентов-сельхозников; орнитолог, только за последние четверть века своей жизни в науке описавший 159 видов бытующих в наших краях птиц, из которых, как он сам замечает, «24 вида оказались редкими»; наконец, просто много поживший, истоптавший в странствиях по сибирской земле сотни километров странник, отправляющийся в ещё один поход. Но если поход – в одиночку? Но если при этом вдруг настигает понимание того, что «эта экспедиция коль не самая последняя, то одна из последних»? Как в таком случае выделить читателю из общего контекста крупинки прорвавшейся горечи, чтобы потом, уже ничем не печаля себя, страница за страницей вместе с автором наслаждаться теплом земного существования?

Хотя в том-то и дело, что свет и тень в этих «Походах за горизонт» переплетены между собой так же тесно, как дотошность исследователя и раскрепощённость вольного художника. А по большому счёту, книга Юрия Владимировича Богородского прежде всего о радости. С тем и обращается он к каждому, кто мысленно захочет стать его спутником: «Человеку прагматичному невозможно представить себе, что тяготы и неудоб-ства похода чаще всего ничем не вознаграждаются, кроме ощущения безмерной радости. А разве жить в радости – мало? Тебе, читатель, я желаю такой жизни. Живи в радости!».

Вот и я наедине с его книгой прожила с радостью несколько дней. Доверившись знаниям Юрия Владимировича Богородского, его сметке бывалого путешественника, его таланту слышать и понимать природу, как будто отправилась вместе с ним на его видавшей виды надувной лодке в плавание по малым рекам Предбайкалья, затем вниз по Голоустной и, наконец, по коварной, своенравной Иде, ближе к Иркутску меняющей своё имя на Ушаковку. Потом – пешими тропами к Хамар-Дабану, Восточному Саяну, по Тункинской долине и Олхинскому плато.

Ощущение было такое, будто сильный и добрый человек, взяв за руку, провёл дорогами, казалось бы, за годы журналистских командировок давно и прочно засевшими в памяти, не сулящими ничего интересного. И открыл мне их настоящую неброскую, но высокую, полную драматизма красоту. А какие удивительные приключения случались за время этого путешествия! Нас кружила и морочила проказливая Ида; над нами в чистом небе медленно проплывал журавль; нам (конечно же, ему, Юрию Владимировичу Богородскому!) удалось сделать настоящее открытие – установить факт гнездований редчайших голубых сорок западнее Байкала; а неподалёку от Булунчука, посёлка, что в долине Голоустной, нам (конечно же, ему, Юрию Владимировичу Богородскому) оказал доверие, представ во всём своём величии, чёрный аист…

Это было странствие, сотканное из сотен таких вот удивительных мгновений, когда, как скажет писатель, «становилось легко, радостно, но и чуточку грустно. Отчего? Не от того ли, что эта благодать так преходяща?».

В риторическом вопросе, заданном учёным, казалось бы, самому себе, – глубокий смысл. Потому что и замотанным будничной суетой обывателям, отлучённым от земли асфальтом городов; и «прагматикам», относящимся к природе подобно тургеневскому Базарову – как к мастерской; и расчётливым делягам, озабоченным лишь своим чистоганом, – всем остро недостаёт именно такого осознания хрупкости всего сущего, окружающего нас. Юрий Владимирович Богородский в открытую никого не попрекает душевной близорукостью. Я думаю, такт и внутренняя интеллигентность не позволяют ему так «обидеть» своего читателя. Но он исподволь подводит к этой грустной мысли и в конце концов оставляет наедине с нею. Сам же одному ему известными тропами родного края уходит дальше.

Потому что он, Юрий Владимирович Богородский, из племени неуёмных землян. Один из тех, кому, по его собственным словам, «интересен реальный мир и кого постоянно тянет за горизонт…».