издательская группа
Восточно-Сибирская правда

Три войны

Тому, кто родился, вырос и живёт в стране, которая постоянно воевала, а значит, любому жителю России, наверняка приходилось слышать массу разных историй «про войну». И правдивых, и не очень. И я, разумеется, слышал такие истории. И три из них, произведшие на меня наибольшее впечатление, – каждая про «свою» войну, – попытаюсь пересказать.

Вот первая. Её рассказывают туристам в Тункинской долине. Осенью 1918 года после свержения советской власти в Сибири небольшой отряд красных пробирался по горам, окружающим Тункинскую долину. Куда пробирался – не помню, да это и не важно. Закончились продукты, голод заставил спуститься в долину для того, чтобы найти хоть какой-нибудь еды. В районе нынешнего посёлка Аршан бойцы пришли на мельницу и выпросили у жены мельника хлеба и молока. После чего уснули тут же, на мельнице, – усталость дала о себе знать, да и еда после голодухи просто отняла силы. Дождавшись, когда все уснут, мельничиха подперла двери и поскакала в ближайшую казачью деревню. Подняла казаков. Те нагрянули и взяли красных сонными, не способными оказать хоть какое-то сопротивление. Расправы в те времена были короткими. Пленных вывели во двор и зарубили шашками. А один парень – ну просто как в кино – выжил. Раненый отлежался среди трупов и ночью уполз в горы. Добрался-таки до своих, вылечился, воевал, уцелел в гражданской войне. А после всего явился на ту мельницу, к той мельничихе. Рассказывают, что она вроде бы как узнала его, всё поняла и начала просить не убивать хотя бы детей. Он плюнул… и простил её. Потом он даже построил памятник погибшим товарищам. Жил долго, будучи почётным-перепочётным – героем гражданской войны и последующего труда.

Честно сказать, представляя по книжкам, художественным и научным, уровень ожесточения тех времен, я был уверен, что «прощение мельничихи» – это выдумка. Герой реальной истории, конечно же, убил ту женщину; может быть, и детей тоже. Но учился у меня студент, который был родом из тех мест. В разговоре с ним вспомнили эту историю. Я съязвил насчёт лживости сюжета про прощение. Парень же сказал, что это абсолютная правда. Мол, его прабабушка была чуть ли не свидетельницей тех событий. И вообще от разных своих родственников он слышал, что жившие тогда подтверждали, что он не тронул мельничиху. Многие в тех краях из-за этого считали его ненормальным.

Я был очень удивлён, ибо считал, что подобные «сказки про милосердие», сложенные из элементов христианства и советского гуманизма, не имеют никакого отношения к действительности. А вот оказывается, что некоторые люди способны на, если разобраться, совершенно сверхчеловеческие поступки.

Вторая история – про Великую Отечественную. Её рассказывала жительница Петербурга, художница, довольно известная. В блокаду она была совсем девочкой. От голода умер отец. Тело его положили на стол, начали готовить к похоронам. И тут началась то ли бомбёжка, то ли артобстрел. Мать схватила её и сестру – и в бомбоубежище. Когда они вернулись, все стёкла в доме были выбиты. Мёртвый отец лежал на столе посередине комнаты, усыпанный осколками стекла. Она – совсем ребёнок, но она и будущая художница. Девочка посмотрела на труп отца в осколках и подумала: «Боже, как красиво!». Среди этого ужаса, глядя на собственного мёртвого отца, она видит некое произведение искусства, артобъект, как она сама выразилась, хотя чувствовалось, насколько больно и даже стыдно ей рассказывать эту историю.

А третья история про времена недавние. В середине 1990-х я был в достаточно продолжительной командировке в Москве. И там совершенно случайно познакомился с молодым капитаном, вернувшимся несколько месяцев назад с чеченской войны. Как выяснится через несколько лет, всего лишь с первой чеченской войны.

Он рассказал, что когда вернулся из Чечни, то повстречал продвинутого одноклассника, который повёл его… в клуб «Птюч». Небольшое уточнение. Это был самый элитный клуб в Москве в то время, с него фактически начиналась клубная культура в нашем постсоветском отечестве. Ветераны клубного движения до сих пор считают досуговые достижения этого клуба непревзойдёнными по необычности. Общество в 1990-е годы не было таким сегментированным, как сейчас, но совершенно реальное явление, когда были одноклассниками, а потом один – в военное училище и воевать на Кавказ, другой – в модную молодёжь клубиться и эстетствовать.

Зрелище «позолоченной» молодёжи, оттопыривающейся по модным рейв-экстази-рецептам, увиденное через неделю после чеченского ада, подействовало на капитана так, что он онемел. Это не метафора. Он рассказывал, что действительно не мог говорить несколько дней. Причём у него не получалось описать, объяснить чувства, которые он испытал тогда. Выглядело это так: он пытался что-то сказать, но его просто «выключало» на несколько минут. И так несколько раз. Я перевёл разговор на другую тему. Ни с чем подобным более я не сталкивался никогда.

Война и мир как-то сосуществуют вместе, наверное, только на страницах романа Льва Толстого.

Читайте также

Подпишитесь на свежие новости

Фоторепортажи
Мнение
Проекты и партнеры