Но тревога всё-таки оставалась: в клубе общества приказчиков каждую субботу ставился какой-нибудь водевиль, а Ремесленное собрание отдавало сцену под общедоступный спектакль от городской комиссии народных развлечений. Общество любителей музыки и литературы затевало семейные вечера со сценической частью, выбирая нравоучительные сюжеты типа «Простушка и воспитанная». В театре при детской площадке с наступлением тепла давались утренние и вечерние представления. Начальница 2-й женской гимназии Шулепникова увлекалась постановками вкупе с учителем рисования Денисовым, известным не только как автор пьес, но и как талантливый декоратор. Впору было задуматься, где в Иркутске сыскать просто зрителя. И кто бы поверил теперь, что каких-нибудь четверть века назад жизнь здешнего общества замирала с приближением весенних ярмарок, когда купечество, заполнявшее ложи и партер и всегда очень щедрое к бенефициантам, разъезжалось, а первые дамы скрывались от пыли и жары на дачах по берегам Ушаковки.

Улихенция

Решаясь перейти из артисток в антрепренёрши, Светлова опасалась, что ей будет непросто получить сценическую площадку, и поэтому ещё в марте, опережая конкурентов, арендовала Летний театр в Интендантском саду. На зимний сезон она хотела взять зал Общественного собрания, однако на него же рассчитывал один очень известный антрепренёр. Софья Абрамовна решила побороться – и неожиданно выиграла, но противник, прощаясь, сказал ей довольно едко, что «кресла для зрителей – это только полдела: не пришлось бы им пустыми стоять». И Софья Абрамовна задумалась.

Нанятый ею в Петербурге актёр Улих предлагал сделать ставку на фарс. Пока поезд шёл до Иркутска, он так талантливо импровизировал, изображая диалог Ангары с понтонным мостом, что Светлова совершенно ему доверилась и объявила, что откроет сезон «Сверхъестественным сыном».

Это, в общем, был беспроигрышый вариант: пьесу в труппе все знали и даже сыграли несколько раз без суфлёра. Иркутская публика встретила «Сына» довольно тепло, и даже газетные критики не удержались от похвалы. Но взяли новую пьесу, и «Иркутские губернские ведомости» раздражённо заметили: «злободневность весьма поверхностна», «содержание неглубоко». Правда, публика-то была в восторге от Улиха, исполнявшего сразу несколько ролей, но он слишком увлёкся, стал выбрасывать скабрезные коленца, и довольно скоро газетный рецензент объявил, что в Интендантском саду объявилась бацилла пошлейшей «улихенции». Потому что г-жа Светлова «пошла по следам большинства и ищет короткого пути к хорошему сбору». Однако Софья Абрамовна не обиделась, а напротив, решила, что на верном пути.

Ещё зимой, играя в труппе антрепренёра Вольского, она прочла в «Иркутских губернских ведомостях» очень характерное объявление: «Продаётся корова-ведерница, цена – 125 руб. Спросить: Театральный переулок, № 2». Это-то и подтолкнуло её сделать репертуар для простых иркутян, живущих хозяйством, любящих душещипательные истории и грубоватый юмор. Да, Иркутск считался городом театралов, здесь были утончённые зрители – из крупных чиновников и купцов; но со сцены Светлова прекрасно видела, что все они помещаются в ложи и партер, галёрка же приходит просто повеселиться, побисировать, поулюлюкать, продемонстрировать новый наряд. Под эту-то публику, остающуюся на лето в Иркутске, и был выстроен репертуар театра в Интендантском саду.

Но они с Улихом явно перестарались: сначала публика была заинтригована, потом шокирована, а к середине июля даже самые терпимые возроптали – и перестали брать билеты.

«Местами не по Достоевскому»

Досужие разговоры о неудаче антрепренёрши Светловой ещё перемалывались, а Софья Абрамовна уже направлялась в столицу – набирать на зимний сезон новую, драматическую, труппу. С 20 сентября в витрине магазина Воллернера красовались фото артистов, а в Общественном собрании шли репетиции. Театралы с удивлением узнавали, что откроет сезон «Дядя Ваня», а затем пойдут пьесы «Честь» и «Таланты и поклонники», а на 7 октября был заявлен «Идиот».

Естественно, что режиссёр теперь был другой – серьёзный, рассудительный С.А. Костриков-Андреев. Кроме того, Светловой посчастливилось «завербовать» талантливого декоратора Коломийцева. Конечно, завлекая работой в Иркутске, Софья Абрамовна приукрасила местный комфорт, что и обнаружилось в первую же неделю, но Коломийцев оказался на редкость милым человеком – не жаловался и не терял вдохновения. Самые строгие критики соглашались, что декоративная часть у Светловой поставлена образцово, а иные работы «могли бы сделать честь любому крупному театру: не следуя шаблонным образцам, г-н Коломийцев даёт совершенно самостоятельную художественную картину».

Иное дело Костриков-Андреев. Сторонник чистого искусства, он совсем не думал о деньгах и готов был репетировать с утра до ночи, а ведь Светлова изначально советовала ему «брать полегче». Костриков негодовал, а во время репетиции «Идиота» просто предложил ей занять своё место. Софья Абрамовна не растерялась, примерила на себя роль постановщика и даже сорвала удовольствие; правда, «Иркутские губернские ведомости» почему-то написали, что «поставленная 7 октября на сцене Общественного собрания драма «Идиот» шла не без дефектов и местами не по Достоевскому».

Суфлёр надсаживался в своей будке

Впрочем, ничего другого от такой зловредной газеты Софья Абрамовна и не ждала, но в одном с рецензентом нельзя было не согласиться: публики на спектакль собиралось действительно мало. Светлова сама принялась продавать билеты, оставив Кострикова в покое, и правильно сделала: «Свадьба Кречинского» прошла хорошо. Ещё лучше могла бы получиться «Тётка Чарлея», где Улих блистал в женском платье, но концовку пьесы выучить не успели, и на премьере артисты демонстрировали «образцовое незнание ролей». Суфлёр надсаживался в своей будке и в одном месте так громко подал реплику, что раздосадованный актёр рявкнул: «Тише!». Зал заулюлюкал.

Публика злопамятна, и, встревожившись не на шутку, Светлова объявила понижение цен на билеты. Не помогло. Улих уверял, что всё дело в иркутской опере, беззастенчиво отвлекающей публику, что, когда бы не опера, уж он сумел бы наполнить зал. Но тревога уже не покидала Софью Абрамовну, и в разгар сезона она объявила переход от драмы к мелодраме.

Артисты старались, как могли, и временами играли с большим подъёмом, но пьесы, взятые наспех и наспех поставленные, уже не привлекали публику. Ближе к святкам Светлова вынула предпоследний козырь – спектакль-обозрение «Из жизни города Иркутска». Художественности тут было немного, зато сколько злободневности! Особенно удачно получилась карикатура на оперного артиста Сокольского: он сам приходил «на себя» посмотреть, и для него еле-еле втиснули приставное кресло – зал был переполнен. И вот тут-то Светлова не удержалась – вышла с сатирическими куплетами на любимицу публики оперную примадонну Эйген. Получилось грубо, мелко, пошло – даже самые невзыскательные из зрителей брезгливо морщились.

«Путешествие на Луну»

Костриков торжествовал и разразился таким разоблачительным монологом, что Светлова отстранила его от работы. Узнав об этом, артистка Гордон заявила, что уходит из труппы. Дело немедленно получило огласку, и в номере от 4 декабря 1904 года «Иркутские губернские ведомости» напечатали материал под названием «Разномыслие». Газета дала место и для театрального кредо Кострикова, так что теперь ни у кого уже не могло быть сомнений, кто борец за «высокое назначение искусства», а кто – гонитель этого искусства.

Посмотрев газету, Софья Абрамовна плакала целые полчаса и даже грозила Улиху, что теперь-то уж точно бросит труппу. Однако, сделав такое заявление, она сразу успокоилась, снова просмотрела газету – и на этот раз обратила внимание на сообщение о биоскопе, с помощью которого ставится феерия «Путешествие на Луну». Софья Абрамовна живо представила биоскоп во втором отделении, а в первом – детские святочные сцены.

Репетиция драматической труппы была в самом разгаре, когда Софья Абрамовна фурией влетела на сцену и, вскинув руку, победно объявила: «Останавливай! Теперь у нас будут дети! Переходим на детей!».

Слухи как оружие

Биоскоп оказался настоящей находкой, но каникулы неизбежно должны были кончиться – и что тогда? Хорошенько подумав, Софья Абрамовна искусным образом распустила по городу слух, что касса театра при Общественном собрании совершенно пуста и актёрам придётся идти пешком по железной дороге.

Улих, правда, её отговаривал, сомневался, опасался, но Софья Абрамовна знала наверняка, что приём этот верный, не подведёт. Он и рассчитан был именно на иркутскую публику, которая, конечно же, могла быть чудовищно несправедливой, капризной, непредсказуемой, но при этом ни одну труппу ни разу не бросила в беде. Да, и на этот раз театральные благотворители, узнав о «беде», тотчас стали придумывать, как помочь артистам. А обыкновенная публика просто «проголосовала ногами» – приходя на спектакли вплоть до конца сезона.

Упаковывая вещи, Софья Абрамовна Светлова снова наткнулась на крошечную заметку о продаже коровы-ведерницы из Театрального переулка. Перечитала – и бережно вклеила в свой альбом.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников научной библиотеки Иркутского государственного университета.