Недамский ракурс

Потом Пуаре заболела, и у Родионова появился предлог отложить интервью. Потом он отправился в командировку, надеясь, что к моменту его возвращения артисточки уже не будет в Иркутске. Однако в первый же день повстречал Пуаре в музее. Она ещё недомогала, но это не помешало ей «выпотрошить» одного члена географического общества, опрометчиво согласившегося «дать небольшое пояснение по одному экспонату».

Дня через два она заскочила в редакцию – рассказать о знакомстве с иркутским ночлежным домом. Этот экспромт, торопливо набросанный резкими и талантливыми мазками, удивил Родионова точностью характеристик, а ещё больше – уверенностью, с которой Пуаре обращалась с материалом. Казалось, он сам шёл к ней в руки и с готовностью преломлялся, принимая причудливые, но при этом полные жизни формы. Родионов озадачился, даже смутился и неожиданно для себя согласился сопровождать Пуаре на экскурсию в иркутский тюремный замок. А потом – на «экскурсию» по Подгорной – улице красных фонарей. А потом – на благотворительный вечер, организованный супругой генерал-губернатора графиней Ольгой Васильевной Кутайсовой.

В обществе первых иркутских дам Пуаре была женственна, молчалива, однажды прочла проникновенное стихотворение (Родионов догадался: своё!). И очень сожалела о том, что нездоровье не позволяет ей дать концерт в пользу Красного Креста. Впрочем, она тут же вынула все наличные деньги и отдала их графине Кутайсовой – на благотворительность.

В вояжах по ночному Иркутску Пуаре смеялась задорно, заразительно и казалась очень похожей на мальчишку. А ночи стояли удивительно тёплые; извозчики сменили зимние экипажи на летние, сбросили тулупы и теперь выглядели намного приветливее. А вот дороги окончательно испортилась, и госпоже Пуаре уже несколько раз напоминали, что ледовая переправа через Байкал доживает последние дни. Надо было спешить. «Или уже совсем не спешить?» – задавал молчаливый вопрос корреспондент Родионов.

Спасение в… болезни

В Иркутске служили панихиды по погибшим на броненосце «Петропавловск» у Порт-Артура. Среди них был и художник Верещагин, две недели назад останавливавшийся в Иркутске. Он лишь немного опередил бригаду военных корреспондентов, и Пуаре надеялась догнать его где-нибудь в пути. И догнала бы, наверное, если бы не разболелась, и, конечно, пошла бы на «Петропавловске» в море… Думать об этом страшно, но всё равно хочется.

В Марии Яковлевне Пуаре-Свешниковой то просыпалась нежная, меланхоличная натура матери, то брал верх гордый нрав отца, известного в Москве профессора фехтования. Братья Марии вышли более цельными: один из них стал утончённым парижским карикатуристом, другой – отчаянным русским моряком. В Марии же пробудилась сначала опереточная артистка, затем – исполнительница цыганских романсов, а потом – энергичная антрепренёрша. Одна из газет, сообщая о ней, написала даже, что никто и не удивится, если Пуаре наберёт отряд амазонок и отправится воевать в Трансвааль. Или уйдёт сестрой милосердия к китайским боксёрам. Действительно, на дворе был протестный 1901 год. Но именно в эту пору в Марии Яковлевне зазвучала материнская, свешниковская струна. Так же, как и теперь пробудился отцовский, отчаянный нрав: «Ехать, конечно, ехать!».

«М.Я. Пуаре, корреспондентка «Нового времени», вчера с утренним поездом выехала из Иркутска к театру военных действий, – сообщили «Иркутские губернские ведомости» 15 апреля 1904 года. – События влекут её на фронт, где она, как всегда, заставит себя заметить, а в область печатного слова внесёт нечто новое и талантливое».

«Привычное дело»

Горы, сходясь радиусом к Байкалу, завершались «столбами» и «колокольнями». Разрежённый воздух давал зрительные эффекты, заставляя забыть даже и об опасностях пути по тающему байкальскому льду. Один раз лошадь провалилась – Пуаре в ужасе зажмурилась и вцепилась в кошёвку, но бывалый ямщик не растерялся и выдернул-таки обезумевшую от страха кобылу из майны. А минуту спустя рассуждал уже как ни в чём не бывало:

– Спина у ей цела, а ноги, кажись, покалечила. Сгоряча-то оно не больно, а вот как дотянем версту – так и сменимся, дай-то Бог. А лошадь – она, знать, падёт.

Из Иркутска Пуаре ехала в одном вагоне с ветеринаром, командированным «для лечения повальной болезни лошадей на переправе через Байкал». Однако сразу же по приезде выяснилось, что никакой эпидемии нет: лошади падают от изнуряющей работы, плохого корма и жестокого обращения.

– У нас это, увы, привычно, – развёл руками ветеринар, – не церемонятся с лошадками.

– Зато как церемонятся с «барышнями» с панели, – съязвила Мария Яковлевна. Она находилась под большим впечатлением от заседания иркутской городской думы, на котором побывала накануне отъезда.

Больное место

В одно из посещений «Иркутских губернских ведомостей» Пуаре обнаружила в кипе старых газет брошюру под названием «Больное место». Автор, некто Е. Семёнов, рассуждал о «расцвете» древнейшего ремесла в Иркутске. К примеру, он сообщал, что в разное время дома терпимости располагались на Саломатовской, Матрёшинской, Блиновской и даже в центре города, на Третьей Солдатской; но улицей красных фонарей справедливо считалась Подгорная, буквально кишевшая домами терпимости. Они наполнялись крестьяночками из ближайших деревень, ищущими лёгкой доли, и мещаночками с самых дальних, самых пьяных иркутских улиц. На «девушек» очень часто заявляли в полицию, обвиняя в обворовывании клиентов. Их били, резали, подстреливали, но чаще они сами травились раствором фосфорных спичек, избавляясь от жизни за 6 копеек.

Время от времени гласные думы (главным образом из приезжих) предлагали на европейский манер обложить публичные дома налогом, но как-то не получали поддержки большинства. Этот «неудобный вопрос» всегда стыдливо переносился из заседания в заседание, с весны на лето, с осени на весну. Правда, с открытием театра военных действий на Дальнем Востоке трезвые головы забили тревогу – было ясно, что со скоплением в городе запасных чинов может вспыхнуть эпидемия сифилиса. Иркутский губернатор настойчиво предлагал думе учредить специальное санитарное бюро, и гласный – врач Константин Маркович Жбанов активно поддерживал эту идею, так что на заседании 13 апреля её поставили-таки на обсуждение.

Пуаре, сидевшей в дальнем углу, за спиной Родионова, дело представлялось чрезвычайно простым. Она и не пришла бы сегодня, но очень уж хотелось лицезреть городское самоуправление. К тому же появление в думском зале инкогнито, в мужском костюме представлялось забавным. Однако почувствовать себя актрисой Марии Яковлевне не удалось: происходящее было столь театрально, что от первой до последней минуты она ощущала себя просто зрителем.

«Всякий надзор излишен»

Сначала на сцену вышел гласный Попов, издатель газеты «Восточное обозрение». Оглядев зал насмешливым взглядом, он заявил, что «всякий надзор за проституцией излишен». И, эффектно выдержав паузу, добавил: «Как и существование самих домов терпимости».

Пуаре сочла, что мужчины шутят, но тут с места поднялся важный господин по фамилии Шостакович и сердито заявил, что «вопрос с проституцией – специальный вопрос, и дума некомпетентна им заниматься». Гласный Попов, севший было на место, уточнил, что «хотя проституция – безусловное зло, надзор за ней оскорбителен для человеческой личности». На что гласный Шостакович добавил: «Свидетельствовать нужно не проституток, а их посетителей!».

Пуаре невольно переглянулась с Родионовым, но в это время слово взял пожилой господин, которого здесь называли «Патушинский-старший». Он разразился страстным монологом о том, что «практика, здравый смысл и требования этики – всё против вторжения в частную жизнь женщины. Борьба с развратом должна состоять в распространении образования, а не в репрессивных мерах, принижающих личность!».

Патушинский остановился набрать в грудь побольше воздуха, и в наступившей паузе все расслышали язвительное замечание доктора Красикова:

– Какой, однако, темперамент, и где – в деловом заседании!

«Темперамент не оставишь в передней»

– Полученный от природы темперамент не оставишь в передней, – взвился Патушинский-старший. А Патушинский-младший потребовал от Красикова извинения – в противном случае он грозился даже выйти из гласных. При этом Патушинский-старший демонстративно поднялся и пошёл вдоль рядов – как выяснилось, в кабинет городского головы. В зале поднялся страшный шум: часть гласных осуждала Патушинского-старшего за такую демонстрацию, но другая часть предлагала составить депутацию и просить уважаемого человека вернуться в зал. Красиков клялся, что ни при каких обстоятельствах он не извинится. Городской голова винился, что он вовремя не остановил Красикова, и только что не рвал на себе волосы. Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы господин по фамилии Жарников не сказал вдруг самым примирительным тоном:

– Инцидент этот лучше всего исчерпать в ресторане «Метрополь», к обоюдному удовольствию.

Вернувшись в гостиничный номер, госпожа Пуаре записала: «И гласные, кто смеясь, а кто возмущаясь, разошлись, потеряв, таким образом, массу времени и так и не приняв решения по санитарному бюро».

На вокзале, прощаясь с Родионовым, она уточнила:

– Сколько лет в Иркутске решаются строить водопровод?

– Да лет десять уж думают.

– И столько же будут «думать» ещё!

Она оказалась права.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников научной библиотеки Иркутского государственного университета.