Виноградов вспоминал сегодняшний сон, собирал его по обрывкам, и хотя целая картина не складывалась, постепенно прорисовалось: детская, няня у незашторенного окна, торжественная, подрагивающая тишина, и, наконец, первый гулкий удар соборного колокола, возвещающий чудо Христова воскресения. Виноградов откинулся на спинку стула, снова переживая то давнее чувство облегчения и покоя.

Наборщик нерешительно заглянул в кабинет:

– У нас дыра на третьей полосе… Так не добавить ли хроники по Западной Сибири?

– Нет, – после паузы отвечал Виноградов, принимаясь за описание «с детства памятного ощущения близкого чуда и лучших чувств, пробуждаемых им». Сдав номер в печать, он ненадолго прилёг перед тем, как отправиться к Всенощной.

В кафедральном соборе было многолюдно, но знакомые из губернских чинов посторонились и Виноградов оказался почти рядом с губернатором Моллериусом и его супругой Анастасией Петровной. Впереди стоял генерал-губернатор Павел Ипполитович Кутайсов, на этот раз без супруги.

«Вклеенная» страница Иркутск в жизни графини Кутайсовой появился неожиданно. В 1903-м муж назначен был членом Государственного Совета, что означало вершину карьеры и начало размеренного, спокойного существования, весьма желанного для 66-летнего генерала, участника Севастопольской обороны, покорения Кавказа, кампании 1870 года. Но вдруг последовало новое назначение, и куда – в Сибирь! Словно в написанную уже книгу судьбы вклеили дополнительную страницу…

Иркутская мещанка Серафима Кочкина приказом гражданского губернатора была оштрафована на 25 рублей. А случилось это на второй день Страстной недели, когда и домохозяева, и квартиранты закупали продукты для праздничного стола. При нынешних ценах самое скромное угощение едва укладывалось в пятнадцать-двадцать рублей, да ещё не менее десяти рублей должно было уйти на подарки. У Серафимы же с самого Рождества разгоралось желание «разориться» на серебряное яйцо – ей хотелось убедить и себя и других, что дела у них, Кочкиных, идут в гору.

Графиня лично озаботилась приготовлением тёплых вещей, и всё-таки первая зима в Иркутске показалась ей чрезвычайно холодной. Между тем надо было принимать обязанности – супруги генерал-губернаторов традиционно председательствовали в благотворительных обществах, приютах и пр. Двадцать лет назад, когда граф управлял Нижегородской губернией, Ольга Васильевна Кутайсова была очень деятельна, теперь же, как ни бодрилась, а отстоять в церкви целую ночь не могла. Тем охотнее распорядилась она передать арестантам пасхальный подарок – пуд пилёного сахара и 15 кирпичей чая. А ещё дала 25 рублей на праздничное угощение в иркутском приюте для девочек. «Иркутские губернские ведомости» сообщили об этом с готовностью, но без умиления, даже и поворчали немного: «В минувшую Пасху для обитателей ночлежного дома устраивался по подписке праздничный стол, ныне же ничего подобного не предпринимается».

Уж что действительно обрадовало прессу, так это предложение благотворительного общества подавать нищим вместо денег талонные книжки на праздничные обеды в специальной столовой.

Очевидное невероятное

Тихвинская площадь, где располагалась городская управа, весной 1904-го сдавалась под пасхальные увеселения. Узнав об этом, графиня Кутайсова чрезвычайно удивилась: в самый канун Страстной недели она видела, что это место буквально залито водой. Никаких канав для её отвода не было, однако же арендаторы-предприниматели, не смущаясь ничуть, энергично устраивали венецианские карусели, балаганы для акробатов, зверинцев и кинематографа. В номере от 31 марта «Иркутские губернские ведомости» писали: «Несмотря на обильную грязь и массу воды, балаганы, карусели и воздушные качели привлекают на Тихвинскую множество народа. Фонограф Эдисона демонстрирует «концерт невидимок», своих зрителей находит и «Московский петрушка». Театр «Весельчак» угощает акробатами, Сутормин и Дон Отелло предлагают панораму и художественную новость – взрыв двух японских броненосцев. Качели работают как крылья ветряных мельниц, красиво и мерно, погода прекрасна!»

Кондитерская Ходкевича зазывала на куличи, бабы, торты, мазурки, пляцки, баумкухены и пасхи, предлагала кондитерские «уборы» из сахара, отличавшиеся столичным многообразием. А у А. Верхоленцева на Большой* продавались яйца золотые, серебряные, бронзовые, каменные, стеклянные, мастиковые, фарфоровые, плюшевые, шёлковые, целлулоидовые и пр., с сюрпризами и без сюрпризов. Проехав по большим магазинам, графиня Кутайсова обнаружила предметы роскоши и вещи художественной работы в разных стилях и на разные вкусы. Многочисленные футляры в форме яйца и огромный выбор пасхальных брелоков, от 50 рублей до 15 копеек. Тут же продавалась и новинка сезона – касторовые шляпы и настоящие (вероятно, парижские) цилиндры. Графиня прищурилась, разглядывая, и невольно обратила внимание на молодую женщину, из простых, с цилиндром в руках и довольно странным выражением на лице – одновременно решительным и растерянным.

Дело в шляпе

Иркутская мещанка Серафима Кочкина приказом гражданского губернатора была оштрафована на 25 рублей. А случилось это на второй день Страстной недели, когда и домохозя-ева, и квартиранты закупали продукты для праздничного стола. При нынешних ценах самое скромное угощение едва укладывалось в пятнадцать-двадцать рублей, да ещё не менее десяти рублей должно было уйти на подарки. У Серафимы же с самого Рождества разгоралось желание «разориться» на серебряное яйцо – ей хотелось убедить и себя и других, что дела у них, Кочкиных, идут в гору.

Дом на Сарайной**, доставшийся Серафиме в приданое, был хоть и в два этажа, а всё-таки невелик, и когда его тонкими перегородками разделили на «номера», то хозяевам пришлось съехать во флигель. Конечно, Серафима Петровна и там устроилась с уютом, но радости, если правду сказать, было мало. Квартиранты шумели и ссорились, дом потихоньку гнил, а муж с утра до вечера сидел в маленькой лавке на первом этаже, от которой были только убытки, да поглядывал с важным видом, вставляя к месту и не к месту любимое «дело в шляпе».

Нынешней весной снег у дома Кочкиных, как и везде, сошёл прежде обычного, обнажив и навозные кучи у ворот, и всю неприглядность дворовых ретирад. На другом конце улицы штрафовать начали ещё в середине марта, но муж Серафимы Пантелеймон всё тянул, обещая, что не сегодня завтра придут два работника и всё устроят в самом что ни на есть лучшем виде. И вот на тебе – оштрафовали аж на 25 рублей, да ещё грозили арестом, если не успеет расплатиться в три дня. А позора уж точно не оберёшься – приказ губернатора пропечатали на самой главной странице «Иркутских губерн-ских ведомостей».

Отдав деньги, Серафима так рассердилась, что решила: никаких столов на Пасху не накрывать, разве только кулич испечь да покрасить с десяток яиц. С Пантелеймоном же положила и вовсе не разговаривать. От такого решения сразу стало легче, Серафима быстро завела тесто и вышла из флигеля во двор. В доме было странным образом тихо, только двери в лавку ходили туда-сюда. Удивлённая, Серафима пошла по дорожке и на пороге наткнулась на сочувственное лицо квартиранта:

– Пантелеймона-то, того, стало быть, на фронт… Говорит, дело в шляпе.

Эшелон на восток отправлялся из Иркутска во вторник, а накануне выдался такой тёплый и солнечный день, что Серафима распорядилась выставить столы прямо во дворе. На проводины собрала всю родню и всех до единого квартирантов. После первой всплакнула, но тут же взбодрилась, достала «из Парижу цилиндр» и торжественно водрузила Пантелеймону на голову:

– На удачу, на возвращение!

Всадник на белой лошади

Весна в Иркутске всегда было лучшей порой для колбасников: после Великого поста возвращение к окорокам, фаршированным курицам, уткам, индейкам, рулетам из дичи, свинины, телятины было так приятно и радостно. В предвкушении бойкой торговли колбасные мастерские и коптильни работали, забывая не только об отдыхе, но и об осторожности. Василий Дьяков, дальний родственник Серафимы Кочкиной, так «раскочегарился», что средь бела дня погорел: его коптильня на Сарафановской, 9 в одночасье спалилась вместе со всеми колбасами, дав убытка на 1100 рублей. А ведь Василий сговорился уже сдавать товар в новый ресторан на Троицкой***, открывающийся в аккурат на Пасху. Ресторан же, в свою очередь, обещал, что «цены на кушанья будут значительно ниже, чем в остальных заведениях».

Другая родственница Серафимы, племянница Евлампия, осталась без пасхальных каникул: в городе бушевали скарлатина, оспа, корь, и в женском духовном училище решили никого не пускать домой. От эпидемий самыми первыми, ещё в пору рождественских каникул, пострадали воспитанницы дворянского девичьего института. После смерти двух девушек Петербург согласился распустить всех до нового учебного года. Сначала барышни выглядели растерянными, но весна, ожидание светлого Христова воскресения и неожиданная, вдруг нахлынувшая свобода скоро сделали своё дело. Институтки погрузились в новую жизнь, без уроков, но с модными журналами и свежими городскими новостями. А самой главной новостью конца марта 1904 года была та, что 21-го через станцию Байкал провели на Дальний Восток великолепного белого коня для генерала Куропаткина. Легенда о том, что генерал Куропаткин и покойный Белый генерал Скобелев – одно и то же лицо, получила ещё один «аргумент».

* К. Маркса

** А. Невского

*** Пятой Армии

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.