Первое, что приятно удивило: москвич по рождению и, как теперь говорят, по регистрации в своё время окончил… Иркутское театральное училище, курс Веры Александровны Товма. «Послужной список» с несомненностью свидетельствует о том, что мой собеседник – явный трудоголик. На подходе к своему 40-летию он успел осуществить несколько десятков постановок на сценах столичных театров, в том числе имени Ермоловой, Маяковского, Вахтангова, а также в театрах российской глубинки и за рубежом. Не считая телевизионных сериалов, где он выступал режиссёром. Добавьте к этому участие и лауреатство во многих международных и всероссийских театральных фестивалях, во Всемирной театральной олимпиаде. И важный штрих: Вадим Данцигер не тиражирует свои постановки, в отличие от распространённой практики коллег по профессии. А это означает готовность каждый раз к прыжку в холодную воду с риском не выплыть. Позиция, которая вызывает не только уважение, но и заведомую симпатию к тому, кто ей следует.

– Вадим Иосифович, получив специальность актёра театра и кино, вы реализовали себя на экране?

– Нет. Я продолжаю заниматься только режиссурой. Времени на то, чтобы актёрствовать, уже, к сожалению, нет.

– Но в бытность актёром, пока не окончили РАТИ (ГИТИС), какие-то значимые для себя роли наверняка сыграли?

– Из дорогих для меня ролей, которые удалось сыграть в Театре Российской Армии, тогда им руководил ещё Леонид Ефимович Хейфец, – роль князя Долгорукова в спектакле по Мережковскому, где Павла I играл гениальный русский актёр Олег Борисов. Выходить на подмостки рядом с таким мастером – действительно высший класс. В спектакле «Ща-854» у Александра Горбаня по повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича» я сыграл вертухая. Пришлось сыграть, как ни странно, много возрастных ролей, в том числе Князя в «Дядюшкином сне» по Достоевскому в мастерской Леонида Хейфеца.

– Вам, несомненно, сильно повезло учиться именно у него, приверженца русской психологической школы, чьи спектакли всякий раз становились и становятся явлением театрального искусства. Но, перефразируя строчку Есенина, и вам есть чем «звенеть в режиссёрском саду». Уж точно о вас не скажешь: «И беспечно, как зарплату, тратил молодость свою»! Время своей жизни вы тратите на главные ценности. А каковы они в вашем понимании?

– Ценность одна. И она так и называется: театр. Это поле настолько широкое, что я не отношу себя к какому-то одному его направлению. Я читаю пьесу, и сам материал диктует, в эстетике какого театра её решать. Ставить, допустим, пьесу Гоцци «Ворон» в русле русского психологического реализма будет нелепо. Диапазон жанровости, диапазон направлений и стилей настолько велик, что заведомо отдать предпочтение чему-то одному чревато скорой творческой кончиной. И я стараюсь развиваться, не довольствуясь тем, что уже освоил.

– А как долго живут ваши спектакли, Вадим Иосифович? Ведь у одних прямо Мафусаилов век, а другие в младенчестве погибают.

– Это зависит не всегда от режиссёра, но всегда – от обстоятельств. Порой форс-мажорных, как, скажем, в Пензе, где судьбу двух моих постановок определил пожар. Сгорело здание областного театра имени Луначар-ского – вместе с костюмами, реквизитом, декорациями. А в Белгороде спектакль по пьесе О. Уайльда «Как важно быть серьёзным», который шёл лет семь-восемь, был снят исключительно из-за отъезда актёров областного драматического театра имени Щепкина, на которых персонально это произведение и ставилось. Спектакль стал своего рода легендой, и я часто получаю по электронке письма от зрителей, которые смотрели его по не-

скольку раз и вспоминают с ностальгией. А, допустим, в Театре имени Ермоловой моя постановка пьесы Островского и Невежина  «Блажь» держится почти 10 лет и продолжает идти на аншлагах. Но это, сразу скажу, малая сцена, где я поставил и «Маленькие трагедии» Пушкина, с мудрого благословения Владимира Алексеевича Андреева, доверившего молодому режиссёру взять такой безумно сложный материал.

– А почему этого названия нет на афише сейчас?

– Спектакль просуществовал, к сожалению, недолго, но лишь потому, что уехали артисты – исполнители основных ролей.

– О, знакомая драма. Вряд ли есть театр, который не переживал бы время от времени, но всегда неожиданно, врасплох, подобные ситуации. Будем надеяться, что этого не случится у вампиловцев, с которыми вы приступили к работе над «Кином IV». Здесь тоже вам заданы обстоятельства, которые надо учитывать? Из чего вы исходите?

– Я абсолютный сторонник команд-ного вида искусства. Считаю, что одна из задач режиссёра – в любом коллективе, говоря языком молодёжи, создать «банду» вокруг себя, максимально заинтересовав в работе главного человека театра – артиста. Потому что я всё равно отталкиваюсь от индивидуальности актёра. Поскольку нет одинаковых актёров! Как и одинаковых людей. А спектакль – это штучный товар. Потому я так не люблю вводы. Если меняется исполнитель, я должен изменить и рисунок роли. С удовольствием всегда прислушиваюсь к мнению актёра по поводу решения роли и моих предложений. Потому что актёр, принимающий активное участие в творческом процессе созидания спектакля и своей роли, будет дорожить найденным и считать его частью себя.

– Уже «зацепился» кто-нибудь за свою роль?

– На ранней стадии репетиций мне сложно давать какие-то профессиональные оценки. Единственное, что могу сказать: актёры быстро схватывают существо, понимание возникает с полуслова. Я никак не думал, что мне понадобится так мало времени, чтобы найти с ними общий язык.

– Высокая творческая готовность?

– Высокая. Другое дело, что некий момент растренированности тоже наблюдается. Что объяснимо и, пожалуй, даже неизбежно, ведь превалируют в репертуаре детские постановки, и приходится этот отпечаток «сказочности», наработанный годами, снимать. Но это не является серьёзной какой-то проблемой, мешающей нам репетировать.

– Заметна увлечённость занятых в репетициях. Актёрам импонирует ваша манера общения?

– Я стараюсь просто не давить на них. Щукинская школа, на которой базировалось Иркутское театральное училище, меня многому научила. Я практически никогда не кричу, мне это несимпатично. Я пытаюсь договариваться с артистами. Мне кажется, это более продуктивный метод. Как учит мой друг и наставник Карлсон: «Спокойствие, только спокойствие!».

– А ему вторит юморист П. Хмара: «Волнуйтесь по возможности спокойно!» Но во имя чего, собственно, все эти волнения и стрессы, Вадим Иосифович? Откликнется молодёжный зритель?

– Исчерпывающе, по-моему, ответил Симон Соловейчик, причём максимально лаконично: «Искусство – для воспитания добрых чувств». А как приобщить юношество к театру – рецепт в принципе банален. Просто спектакли должны быть интересны и даже не обязательно зрелищны. Но обязательно воздействовать либо на разум, либо на сердце, либо на глаза. Идеальный вариант – когда в спектакле совмещены все эти параметры.

– «Кин IV», по-вашему, способен воплотить обозначенный идеал?

– По крайней мере, в пьесе для этого есть всё. Во-первых, это театр в театре, что уже позволяет говорить о зрелищности. Во-вторых, Григорий Горин – это один из умнейших современных авторов, чей конёк – его неповторимая ирония, потрясающий язык и стиль. Художник, власть, любовь – кого это оставит равнодушным при условии художест-венности зрелища? Очень талантливая пьеса. Очень. Задача моя и актёров – удержать планку, которую поставил сам автор.

Беседовала Вера ФИЛИППОВА