(Окончание. Начало в предыдущем номере «ВСП»)

Свисток для надзирателя

После Октябрьской революции в Приангарье было четыре тюремных учреждения: тюрьма № 1 в Иркутске (бывший тюремный замок), тюрьма № 2 в Тулуне (построена в 1925 году), тюрьма № 3 в Киренске (бывший тюремный замок) и Александровская тюрьма № 5 (бывшая центральная каторжная тюрьма).

Как в былые времена, тюрьмы Восточной Сибири не пустовали. Вопросам содержания заключённых уделялось достаточно много внимания на всевозможных съездах, пленумах и обычных совещаниях. Так, на втором Всероссийском съезде работников пенитенциарного дела, состоявшемся в конце 1924 года в Москве, делегат от Приангарья докладывал об особом положении Александровской тюрьмы: «…здесь специальное назначение содержать наиболее закоренелых и опасных преступников, присылаемых со всех концов Республики».

Поэтому понятно, что положение дел в тюрьмах было на постоянном контроле не только центральных, но и местных властей. Уже в первые годы Советской власти при иркутской тюрьме была открыта махорочная фабрика, где работали заключённые. Кроме этого, на территории тюрьмы был небольшой кирпичный завод, а также цех по выпуску извёстки. В довершение ко всему тюрьма имела свой сельскохозяйственный участок, на котором работали бесконвойные. Участок располагался за городом. Здесь выращивали зерновые культуры и картофель, а также занимались пчеловодством.

В эти же годы при Александровской тюрьме построили кожевенный завод. Доставшиеся от прежних времен сельскохозяйственные угодья тоже не пустовали. Каждый сезон здесь работали сотни заключённых.

Впрочем, общий уклад жизни в этих специфических учреждениях соответствовал всем приметам времени. Вплоть до середины 50-х годов в тюрьмах Иркутской области главным средством передвижения оставался гужевой транспорт. Однако нередко своих лошадей не хватало, и тогда приходилось арендовать их. В приказе № 29 от 29 июня 1950 года начальник Киренской тюрьмы лейтенант Базенков распорядился: «Сего числа с 12 часов дня поставить на довольствие одну лошадь, взятую в лесоконторе для перевозки пиломатериала и леса. Финчасти выписывать фураж. С 17.00 с довольствия снять».

К животным предписывалось относиться бережно: за «неуважительное» отношение к ним могли наказать в административном порядке. В январе 1943 года начальник Киренской тюрьмы распорядился: «За халатное отношение к лошади, выразившееся в том, что 26 января 1943 года в четыре часа дня привязал на выстойку лошадь и забыл про таковую, которая простояла на привязи восемь часов, то есть до двенадцати часов, пожарнику тюрьмы Вахову объявляю выговор. Начальник тюрьмы № 3 УНКВД младший лейтенант госбезопасности Парчагин».

В Тулунской тюрьме гараж построили только в 40-х годах. Одновременно с ним существовала конюшня (построенная в 1925 году). В 50-х годах весь транспортный парк тюрьмы состоял из двух автомобилей (кузовной ЗИС-50 и автозак ГАЗ-51) и семи лошадей с тремя телегами, тремя фургонами, восемью рабочими санями.

В годы Отечественной войны многие сотрудники тюремных учреждений уходили добровольцами на фронт. Количество заявлений было таким большим, что в повестке дня оказался вопрос о сохранении кадров: надзорсостав в тюремных учреждениях из месяца в месяц буквально таял… В тюремном отделе УНКВД Иркутской области в октябре 1941 года подготовили и разослали на места специальное циркулярное распоряжение № 20/1144, запрещавшее подавать заявления о зачислении в действующую армию. Когда это распоряжение поступило в тюрьму № 3, её начальник подписал приказ по тюрьме за № 55: «…Категорически запрещаю личному составу подавать заявления на имя военкоматов помимо командования тюрьмы о зачислении добровольцами в действующую армию. Подача таких заявлений возможна только чрез командование тюрьмы».

Но время уже было упущено, сотрудников-мужчин не хватало, поэтому службу в тюрьмах пришлось нести женщинам. По архивным документам, на подотчёте ХОЗО при складе тюрьмы № 2 среди наименований форменной одежды были «чулки женские, трико (рейтузы), женские береты». Каждая сотрудница обязана была, выходя на смену, иметь при себе свисток – на случай нештатной ситуации.

В тюрьме имелась библиотека, в которой помимо прочих книг было 50 томов Ленина, восемь – Сталина и три книги Мао Цзэдуна. На всю тюрьму был один сейф, две пишущие машинки (в административном корпусе) и пять чернильниц (четыре в административном корпусе и одна в санчасти). Приказы по тюрьме были рукописными, а документы для отправки в вышестоящие инстанции оформлялись в печатном виде. Так было по всем тюремным учреждениям.

Время от времени в тюрьмах вскрывали недостатки и боролись с ними. 29 июля 1944 года по тюрьме № 3 был издан приказ № 25 «Об изжитии ненормальностей по выдаче питания заключённым», в котором говорилось: «За последнее время участились случаи жалоб заключённых на неполное удовлетворение положенной продовольственной нормой, а именно: неполная закладка в чай положенного по норме сахара, недовес хлеба, мотивированный тем, что к хлебным пайкам не бывает никогда привесов, неравное распределение супа и иногда жидкость последнего». Во избежание подобных жалоб начальник тюрьмы Кабаков предписал дежурным по тюрьме лично присутствовать при закладке продуктов в котлы.

В одном из приказов по тюрьме № 3, датированном декабрём 1944 года, сообщалось, что «бухгалтером тюрьмы при перевозке картофеля с подсобного хозяйства тюрьмы самовольно увезено к себе на квартиру восемь кулей картофеля весом четыреста килограмм». За такой проступок было решено взыскать с него «по государственной продажной цене в пятикратном размере всего одну тысячу шестьсот рублей».

В другой раз провинился заведующий складом. 22 декабря 1944 года он подал рапорт о дополнительном отпуске ему дров в количестве шести кубометров. Просьбу удовлетворили, дрова он получил, но повёз не к себе, а продал «соседке по спекулятивным ценам». Когда афера вскрылась, начальник тюрьмы распорядился взыскать с виновного денежную сумму в пятикратном размере от стоимости отпущенных дров.

В 1946 году в тюрьме Тулуна было 275 заключённых, в 1950 году – 310, в 1955 году – 250 при лимите в 300 мест. Заключённые работали в сапожной, столярной, швейной, слесарно-кузнечной мастерских при тюрьме. За городом, на удалении в 11 километров, у тюрьмы были собственные посевные площади размером 4 гектара, а в 15 километрах – лесоразработки. В 1949 году 98 заключённых работали в подсобном хозяйстве и 31 – в мастерских.

В урожайные годы в тюрьме сталкивались с проблемой: что делать с излишками овощей, полученных с подсобного хозяйства? В таких случаях создавались специальные комиссии, решавшие участь не предвиденных планом излишков. Одна из комиссий, созданных в конце 40-х годов, в своей резолюции решительно распорядилась: «Организовать сушку излишествующего количества моркови, использовав для этого имеющиеся сушилки и чердачные помещения с железными крышами».

Озерлаг как зеркало тюремной системы

В середине 1930-х годов в Иркутской области появился принципиально новый тип пенитенциарных учреждений – исправительно-трудовые лагеря. Они были созданы сразу в нескольких районах области: Тайшетском, Братском, Нижнеилимском, Усть-Кутском, Усольском. Каждое такое учреждение представляло собой лагерный комплекс, куда входили лагпункты и лаготделения.

Число осуждённых в таких лагерях достигало нескольких тысяч. Их активно задействовали на различных работах, имевших народнохозяйственное значение: строительстве железной дороги, разработке угольных карьеров, лесозаготовках, строительстве жилья. Поэтому неудивительно, что на должности начальников лагерей назначали в первую очередь как на должности хозяйственных руководителей. В министерских приказах так и писали: «Назначить начальником строительства (имярек), он же – начальник лагеря».

В 1940-х годах появились лагеря на территории Бодайбинского, Черемховского, Зиминского районов. Кроме того, в Приангарье существовали Балаганская и Усть-Ордынская сельскохозяйственные исправительно-трудовые колонии. Однако особенную известность суждено было получить Озёрному лагерю на территории Тайшетского района.

Озерлаг был создан в конце 1949 года. Заключённые строили железную дорогу от Тайшета до Усть-Кута. Перед строителями в арестантских робах была поставлена непростая задача: уложить железнодорожный путь длиной более 700 километров. По архивным данным, в Озерлаге содержалось до 40 тысяч заключённых. В отличие от других исправительных учреждений, здесь отбывали срок только осуждённые по 58-й, «политической», статье. Вследствие чего лагерь именовался особым.

В 6.00 был подъём, в 7.00 – завтрак, в 8.00 – начало работ. Оканчивался рабочий день в 18.00. Вечерняя поверка – в 22.30, отбой – в 23.00.

Заключённые жили в бараках с решётками на окнах. Ночью двери запирались на замок. Зимой такой барак отапливался железной печью. Все заключённые были… пронумерованы. По свидетельствам очевидцев, «на куртке – на груди и спине, а также на подоле платья или на брюках, чуть выше колена, – номера», которые рисовались «чёрной краской на кусочке белого материала».

От результатов работы зависело питание заключённых. Если недовыполнил норму – получал 800 граммов хлеба на день, выполнил план – выдавался килограмм, а перевыполнил – получал кило двести. Кроме того, за ударный труд полагалось так называемое премвознаграждение. Одна часть этих денег уходила в общую копилку – лагерный фонд. Деньги из фонда шли на благоустройство лагерной территории и содержание осуждённых. Другая часть заработанных средств поступала на лицевые счета заключённых. При каждом лагпункте были ларьки, где продавали хлеб, конфеты, папиросы. Заключённые могли всё это покупать, снимая деньги с лицевых счетов.

Отбывавшие срок имели право на высказывание претензий в адрес администрации исправительного учреждения. Порядок подачи подобных жалоб носил вполне демократичный характер. На каждом лагпункте вывешивалось по три почтовых ящика. В первый бросали письма, адресованные родным и близким, во второй – жалобы, предназначенные для прочтения в лагерном управлении, а в третий ящик – письма в различные высшие инстанции.

С Озерлагом связаны судьбы многих известных людей, которых судили по пресловутой 58-й статье и ссылали в Сибирь. Администрация лагпунктов поощряла развитие художественной самодеятельности, в которой участвовали бывшие артисты, музыканты, певцы, танцоры. На лагерных подмостках звучали оперетты Кальмана и Штрауса, ставились пьесы из русской классики. При лагерных пунктах создавались творческие кружки поэтов, музыкантов, философов.

В начале 1950-х годов в Озёрном лагере создали так называемую центральную культбригаду, которая выезжала с концертами на лагпункты. План выступлений тщательно согласовывался с администрацией. Каждая программа включала в себя как театрализованные, так и вокальные номера. По времени такие концерты были рассчитаны на два-три часа.

Волей судьбы провела в Озерлаге около года певица Лидия Русланова. Она тоже входила в культбригаду. В воспоминаниях очевидцев сохранились подробности этого трагического периода жизни певицы. «…Она вышла на сцену, зал замер. Огромная столовая была забита так, что яблоку было негде упасть. В передних рядах сидело лагерное начальство… На ней было чёрное платье, на плечах чёрно-белая пелерина. Когда кончилась первая песня, потрясённый зал молчал, не раздалось ни одного хлопка. Затем она спела вторую песню, спела с такой силой, с такой страстью и отчаянием, что зал не выдержал. Первым поднял руки начальник Озерлага и захлопал. И сразу загремел, застонал от восторга зал».

В числе других заключённых Озёрного лагеря были люди с не менее известными фамилиями: генералы Крюков и Тодорский, дочери атамана Семёнова, жена и дочь Пастернака, жена Бухарина. В лагерной больнице работали настоящие специалисты своего дела – в прошлом заслуженные учёные, в том числе профессора, осуждённые по «политической» статье. Однажды кто-то из них вышел с инициативой создать при больнице медицинский музей. И такой музей был создан. Новые экспонаты появлялись еженедельно, после каждой проведённой операции. Например, удалённый аппендикс помещался в пробирку и заспиртовывался.

Озёрный лагерь вошёл в историю пенитенциарных учреждений Приангарья как самый крупный лагерь с достаточно развитой инфраструктурой. Спецконтингент задействовали не только на строительстве железной дороги, но и в сельском хозяйстве. В число лагерных подразделений входили 6 сельскохозяйственных отделений. Их продукция шла на стол заключённым.

Лагерь просуществовал до начала 1960-х годов, когда по всей стране исправительно-трудовые лагеря были переименованы в ИТК – исправительно-трудовые колонии. В своём роде это было реформирование уголовно-исполнительной системы. Колонии поделили на четыре вида режима: общий, усиленный, строгий и особый. В Иркутской области в те годы насчитывалось до 40 колоний. В основном они дислоцировались вокруг Иркутска и Ангарска, а также в Усольском, Тайшетском, Братском, Усть-Илимском районах.

В новых условиях

Как и в прежние годы, спецконтингент активно привлекали к трудовой повинности. Осуждённые иркутских колоний построили целый ряд крупных объектов областного центра – Ново-Иркутскую ТЭЦ, пожарно-техническое училище, областную больницу, завод по розливу вин. Осуждённые колоний ангарского куста строили городское тепличное хозяйство, птицефабрику, а позднее были этапированы в Байкальск на возведение целлюлозно-бумажного комбината. Речной порт «Осетрово» и аэропорт в Усть-Куте построили тоже осуждённые, а в Зиминском районе силами спецконтингента были возведены объекты Зиминского химического завода.

Производственный потенциал всей уголовно-исполнительной системы в 1970-е – начале 1980-х годов был таков, что она занимала пятое место в стране по объёмам товарной продукции, уступая только оборонным отраслям. Силами осуждённых была возведена значительная часть экономического потенциала Иркутской области. Однако с перестройкой, всколыхнувшей общество, для исправительных учреждений наступили трудные времена. Перемены затронули все отрасли. Приоритеты в развитии экономики стали сводиться к одному – взятому курсу на повсеместное внедрение хозрасчёта и самофинансирование. Бюджетные вливания таяли как лёд, и в колониях столкнулись со старой как мир проблемой: как прокормить осуждённых.

Адаптация исправительных колоний Иркутской области к условиям рыночных отношений растянулась на несколько лет. Когда-то созданные производственные мощности колоний оказывались невостребованными при отсутствии госзаказов. Осуждённые становились безработными, на личные счета которых не поступало ни копейки. Нужно было срочно решать возникшую проблему. В этих непростых условиях стали развиваться контакты с коммерческими структурами. В колониях им сдавались в аренду площади, а всё оборудование, сырьё, комплектующие детали закупали коммерсанты. В 1990-е годы в колониях Приангарья освоили выпуск более тысячи видов изделий.

На продукцию под маркой «Сделано в УК…» появился спрос, она стала конкурентоспособной. За колючей проволокой брались за любую работу: делали мебель, шили спецодежду, выпускали обувь. В эти же годы в исправительных учреждениях научились для собственных нужд выпекать хлеб, делать макароны, изготавливать мыло и даже выращивать табак.

Уголовно-исполнительная система Иркутской области – это вполне современный самодостаточный комплекс с развитой инфраструктурой. Помимо промышленных предприятий, в колониях есть средние школы и ПТУ, клубы и библиотеки, спортзалы и даже… кафе для осуждённых. Большую роль играют общественные формирования осуждённых – советы коллектива колонии, советы коллективов отрядов. В колониях проводятся самые разные мероприятия – от спортивных турниров до концертов художественной самодеятельности.