Эдуард Дмитриевич Атаманюк прилетел из Москвы 29 декабря и на следующий день был на работе, привычно, даже с некоторым облегчением подчинившись ритму больничного дня. Хотя на сей раз не совсем для него обычного. «Атипичность», как прозвучало бы на медицинском сленге, наступивших суток объяснялась вовсе не безалаберной, чуть наивной кутерьмой предновогодья: в стенах, где диктует уклад тяжёлая сосудистая патология мозга, любая суета, даже предпраздничная, противопоказана. Отличие предпоследнего дня уходящего года от промелькнувших трёхсот шестидесяти трёх лично для Эдуарда Дмитриевича Атаманюка, как для заведующего нейрососудистым отделением Иркутской городской клинической больницы N 1, заключалась в том, что он, проведя палатный обход, собрал в своём кабинете коллег для обсуждения больных впервые после месячной отлучки.

Пока отсутствовал, мыслями всё равно был там, в своём отделении: волновался, как справляется оставшийся за него «на хозяйстве» молодой врач, на которого впервые легла такая ответственность. «Потому что, – считает Атаманюк, – заведовать отделением – тяжёлый труд: ежедневно принимать поступающих в стационар больных, лечить их, отвечая за каждого, вести документацию, отнимающую массу времени. Да ещё непредвиденные ситуации, разрешать которые приходится на ходу и обязательно в интересах пациентов». «Конечно, мы перезванивались чуть ли не каждый день, – уточняет он, – однако согласитесь, пять тысяч километров между Иркутском и Москвой – не то расстояние, преодолев которое так уж легко помочь советом. Но он молодец – Марк Александрович Биденко, – не подвёл…».

…Месяц в столице не был прихотью Эдуарда Дмитриевича. Сформулированная им на бесстрастно-холодном профессиональном языке цель долгой командировки звучит как «пребывание на курсах по инновационным методам в неврологии, на которых в первую очередь речь шла о проведении тромболизисной терапии при лечении ишемического инсульта». Но мы же с вами не профессионалы. Естественно, из всего набора строгих, чуждых нам слов мы уловим лишь одно, обжигающее беспощадным, понятным, увы, миллионам людей на планете страхом. И слово это – «инсульт». В мире нет чёткой его статистики. Просто есть разрозненные цифры, хотя бы вроде такой: в нашей стране каждые полторы минуты кто-то становится жертвой этого недуга, уверенно обгоняющего многие сосудистые заболевания, инфаркты в том числе.

Сама по себе констатация мрачного факта способна приговорить к безысходности, признай медицинская мысль и врачебное дело своё поражение перед ним. Впрочем, вся история врачевания есть не что иное, как извечная сшибка отчаяния и надежды в поединке с болезнями. Инсульт – не исключение. Медленно, так медленно, что это почти незаметно в пределах одной, или десятка, или даже тысяч искалеченных им жизней, но он отползает, уступая интеллекту и отточенному опытом профессиональному лекарскому ремеслу. Невозможно точно отследить момент, с которого началось наступление на болезнь, обрекающую жертву и её близких на моральные и физические страдания. Самый добросовестный историк не назовёт рыцаря, первым выступившего против этой хвори с открытым забралом. На горькой стезе врачебных проб и ошибок, обретений и потерь нет ни первых, ни последних – только коллективные разум и воля решают на ней исход схваток. И если решаюсь из общего хронологического ряда выделить одну конкретную дату; если пытаюсь проследить траекторию только одного медицинского научного поиска; если из множества вызываю всего одно конкретное имя, то лишь потому, что уверена: любой вклад в противоборство с инсультом, коль появляется такая возможность, нужно вырывать из безвестности. Тем более такую лепту, о которой хочу сейчас рассказать.

Итак, 19 мая 1978 года. В этот день нейрососудистое отделение, открытое на базе Иркутской городской клинической больницы N1 по инициативе заведующего кафедрой нервных болезней Иркутского мединститута и первого ректора Иркутского института усовершенствования врачей профессора Евгения Михайловича Бурцева, приняло первых пациентов. Изначально уникальное по своей специфике (сюда госпитализировались больные как с начальными, стёртыми, так называемыми субклиническими формами сосудистой патологии мозга, так и с динамическими нарушениями мозгового кровообращения), оно было тогда, тридцать лет тому назад, чуть ли не единственным в стране. В немалой степени потому, что, вопреки привычному взгляду на мозговую катастрофу как на печальное «преимущество» старости с её гипертонией и атеросклерозом, чаще пожилых госпитализировались сюда относительно молодые люди: приблизительно до 45 лет. Такой «проходной» ценз пациентов объяснялся отнюдь не стремлением работающих в отделении неврологов предстать перед медицинской общественностью страны этакими бунтующими против традиций фрондёрами. Они, в ту пору совсем молодые врачи, отдавали себе отчёт в коварстве ишемического инсульта, развитие которого в трудоспособном возрасте провоцируется не одной-двумя, как в старости, а десятками заранее не предсказуемых причин. Предупреждать его козни, выводить из-под его угрозы далеко не старых, ещё полных сил и земных желаний людей – таков с первых шагов был смысл усилий, высоко оценённых их коллегой – нынешним ректором Иркутского института усовершенствования врачей, известным в стране неврологом, доктором медицинских наук, профессором Владимиром Викторовичем Шпрахом. «Я должен признать, – недавно сказал он автору этих строк, – что в течение тридцати лет работа отделения действительно была успешна. Благодаря идее профилактики инсульта у людей с нарушением мозгового кровообращения многие избежали трагедии».

Промчавшиеся три десятка лет оказались не просто успешными. Как на прямую надёжную ось, они словно нанизались на судьбу одного человека. По мнению Владимира Викторовича Шпраха – «интересного учёного»; по признанию молодых коллег, работающих сегодня под его началом в неврологическом отделении Иркутской городской клинической больницы №1, – умного, требовательного, но терпеливого учителя; по отзывам пациентов – доктора, которому веришь. Таково настоящее время кандидата медицинских наук, авторитетного, неординарно мыслящего специалиста в области сосудистой патологии нервной системы Эдуарда Дмитриевича Атаманюка.

А теперь представьте на минуту молодого врача, не окончившего ещё ординатуру, решившегося на отважный поступок – принять клиническое отделение, в стенах которого тридцать лет тому назад, фактически с первых месяцев его вступления в должность заведующего, началось становление нового, до той поры не известного врачебной практике метода. Того самого, который нынче, приведённый в соответствие с современным уровнем медицинских знаний и возможностей, обогащённый коллективным врачебным опытом, признан всеми неврологами приоритетным направлением в лечении ишемического инсульта. Потребовалось три десятка лет, чтобы дерзкая мысль, высказанная в диссертации дотоле никому не известного врача из Иркутска, материализовалась в апробированный интеллектом и мировой практикой способ спасения множества людей, ещё в середине прошлого века обречённых на беспомощную инвалидность.

Автором диссертации, врачом, который одним из первых в стране решился при ишемическом инсульте вводить в сонную артерию через катетер специальный препарат, разжижающий образовавшийся в кровеносном сосуде тромб, был Эдуард Дмитриевич Атаманюк. Сказать грамотно, он стоял у истока тромболизизной терапии – новации, постоянно совершенствующейся (помните курсы, с которых в конце прошлого года он вернулся?) и ныне ни у кого не вызывающей сомнений. Тот исток и был его прошедшим временем.

Временем трудным, даже трагичным. Он и одновременно пришедшие вместе с ним в отделение Галина Михайловна Оропченко и Людмила Васильевна Капанадзе в своём поиске, словно солдаты на минном поле, шли на ощупь. За каждый шаг на зыбком пути они расплачивались по полному счёту – то манящей надеждой, то глухим отчаянием. Но кто сказал, что у первопроходцев в науке есть иная стезя? Их первый опыт дал отрицательный результат. Они не учли особенности вводимого для рассасывания тромба препарата. Лекарство действительно справилось со своей миссией, «прорвав» закупорку в сосуде, но… Но вспомните аварии, вызываемые крушением заплотов, когда почуявшая свободу вода всей накопившейся мощью набрасывается на берега, сметая всё вокруг. Да простится мне примитив сравнения, однако в общих чертах оно даёт понять, почему вместо ожидаемого у трёх тяжелейших пациентов облегчения препарат спровоцировал кровоизлияние в мозг. Чуть позже итальянские неврологи повторили попытку иркутских коллег – уж слишком велик был соблазн быстрой, даже красивой победы над врагом. Но итальянцев постигла та же неудача. Что до Эдуарда Дмитриевича Атаманюка, то вот как он сам рассказывал мне об одном из давних драматических эпизодов своего прошлого:

– На чересчур «агрессивном» препарате мы тогда поставили крест и начали при ишемическом инсульте непосредственно к месту поражения мозга вводить более мягкие – курантил с гепаприном. И получали результаты в разы выше, чем при традиционных методах лечения. Но всё равно было очень много сложного. Чтобы не рисковать, мы вводили лекарства медленно, очень медленно; так что одна инъекция длилась по нескольку суток. Ведь у нас не было ни компьютерной томографии, ни доплеграфии. У нас тогда даже ставки дежурного врача не было…

Напоминаю: календарь только начинал отсчитывать восьмидесятые годы, можно сказать, «слепые» в сравнении с нынешними, оснащёнными такой изощрённой всевидящей диагностической техникой, о которой тогда медикам, в частности неврологам, и не мечталось. И не было у них ныне используемых препаратов уже второго поколения, эффективно помогающих чуть ли не половине больных, перенёсших ишемический инсульт. «Подбирать» и «варьировать» имеющиеся тогда под рукой лекарственные средства приходилось в немалой степени интуитивно, опираясь лишь на свой – и ничей больше – опыт. Ну а что до дежурного врача, то, как известно, в его отсутствие часы не подчиняются естественному распорядку и текут по-своему. Требует ситуация (поступил крайне тяжёлый больной  или внезапно ухудшилось состояние, казалось, вполне благополучного пациента, да мало ли что ещё!) – и полдень-за полночь каждый врач маленького коллектива, в первую очередь сам заведующий, был уже в отделении, с первых же недель своего существования принимающем больных не только с ишемическим инсультом. Увы, хватает и других патологий нервной системы, в том числе и онкологических, поражающих так называемую «немую» зону мозга и маскирующихся под ишемический инсульт. Даже сегодня, при поражающих воображение возможностях современных высоких технологий, расшифровывать тайны такой «немоты» и опытному врачу бывает непросто. Тем более молодому, едва закончившему ординатуру, каким был Эдуард Дмитриевич в своём прошлом, технически почти безоружном времени. Его опыт мужал с каждой разгаданной у больничной койки загадкой – в общем-то обычный путь становления специалиста в любой узкой сфере врачевания. Вот только светила на медицинском небосклоне бывают разные. Кто-то, сверкая в лучах вполне заслуженной славы, приумножает лишь свой авторитет. А кто-то, не скупясь, делится нажитым за десятилетия собственной врачебной практики с начинающими путь в медицине. Так вот, Эдуард Дмитриевич – из вторых. Из тароватых, то бишь щедрых. За тридцать отданных практической медицине лет доктор Атаманюк обзавёлся целой плеядой учеников и последователей.

– Как он вас учит? Не к доске же вызывает? – пытаюсь в разговоре с молодыми врачами нейрососудистого отделения Марком Биденко, Диной Файзуллиной, Ириной Блохиной серьёзный вопрос смягчить шуткой.

– Хирурги учатся на операциях: чем чаще оперируют, тем им полезнее. Мы же – терапевты: наша узкая специализация – неврология – относится к терапевтическому профилю. И мы учимся на обходах, которые ведёт Эдуард Дмитриевич, – пытаются они мне втолковать. – Он учит нас смотреть пациентов, то есть замечать и интерпретировать самые мелкие симптомы, из которых складывается общая картина заболевания. Каждый палатный обход, который он ведёт, каждое обязательное после обхода подробное обсуждение всех пациентов в его кабинете – это и есть очередной урок, уже не стираемый из памяти. А потом, он же любит больных. И больные любят его.

Вообще-то «любить» пациента или «не любить» – личный выбор каждого врача. Альтернатива сугубо нравственная, не сопрягаемая ни со знаниями, ни с нажитым опытом. Но всё же берусь утверждать: высший уровень профессионализма в медицине возможен лишь при положительном отношении к страждущим. Эдуард Дмитриевич Атаманюк меньше всего похож на «доброго доктора». На, так сказать, утешителя. Хотя однажды, поинтересовавшись, всегда ли он говорит своим пациентам правду, услышала:

– Нет, конечно! Вот родственникам – другое дело: от них ничего не скрываю. А больным – зачем говорить им о том, насколько тяжело их состояние? Такая откровенность не всегда разумна и тем более оправданна.

Но процитированный сейчас дословно ответ, кроме неприятия доктором Атаманюком модной ныне в медицинской практике установки всегда говорить больным правду и «ничего, кроме правды», ни о чём больше не свидетельствует. Куда красноречивее и доказательнее тот факт, что высокопрофессиональный клиницист, практик и учёный в одном лице, он наследовал гуманистические взгляды двух своих учителей, чьи имена навсегда вписаны в анналы не только отечественной, но и мировой неврологической практики: Хаим-Бера Гершоновича Ходоса и Евгения Михайловича Бурцева. У одного он учился в институте, у другого – в ординатуре. Нравственные принципы взял от обоих, кратко сформулировав их в эксклюзивном интервью «Восточке», на которое, несмотря на занятость, согласился в тот самый предпоследний день старого года, когда после месячного отсутствия появился в своём отделении.

– Вы спрашиваете о том, как бы мне хотелось, чтобы мои молодые коллеги относились к больным? Отвечу: как к своим родным. Хороший – это умный и чуткий врач, не только ставящий правильный диагноз, но и ищущий к каждому пациенту индивидуальный подход. Входя в палату, все свои эмоции оставлять за дверью – такова первая профессиональная заповедь. В нашем отделении её никогда никто не нарушает. Это даёт мне право считать добрыми всех работающих со мной врачей и сестёр.

Ежели на полную откровенность, доктор Атаманюк уверен: доброта как свойство человеческой натуры никакой «специализации» не подлежит. Посему он относит к профессиональным достоинствам врача не её, а терпение и сочувствие чужому несчастью. Когда к нему подходят родственники обездвиженного инсультом пациента и, пряча глаза, спрашивают, «долго ли осталось им терпеть» (а случается это очень часто), Эдуард Дмитриевич, не осуждая, понимает их. Но куда глубже он понимает и острее чувствует трагедию своих беспомощных пациентов, становящихся обузой собственным семьям. Ему ли, одному из первых бросившему вызов ишемическому инсульту и в течение тридцати лет пользующему таких трудных больных, не отдавать себе отчёт, в скольких домах продолжает разыгрываться этот скорбный сценарий?

Переписать его в одиночку, предусмотрев обязательный более-менее благополучный финал, не под силу ни одержимому яркой идеей мечтателю, ни смело экспериментирующему талантливому клиницисту, каким в сущности является Эдуард Дмитриевич Атаманюк. Только государство, если оно по-настоящему заинтересовано в физической, моральной и социальной реабилитации миллионов своих граждан, способно на такой подвиг. Россия, несмотря на тяжёлый кризис, не отказалась от запущенного в минувшем году очень затратного проекта по профилактике и лечению инсультов. Пока только в 12 регионах создаются такие специализированные центры. Среди них – и у нас, чем может гордиться иркутская медицина. «Восточка» уже рассказывала своим читателям о том, как в целом этот центр будет функционировать. Сейчас же скажу лишь о том, что одним из очень важных его составляющих станет в наступившем году нейрососудистое отделение Иркутской городской клинической больницы №1, на базе которого ныне развёрнута кафедра медицинской реабилитации ГИДУВа. Конечно, оно совсем не похоже на то, прежнее, в котором «не было даже дежурного врача».

На протяжении всего отлетевшего тридцатилетия неврологи постоянно чувствовали поддержку, интерес к своему поиску руководства больницы. Кто бы ни был её главврачом – И.А. Вельм, А.А. Образцов, Л.А. Павлюк, – каждый из них внёс свою долю в становление нейрососудистой службы. За полторы недели до возвращения из Москвы Эдуарда Дмитриевича нынешний главврач, Леонид Александрович Павлюк, провёл меня по первым двум этажам корпуса, в котором сейчас развёрнуто отделение. Рассказал и даже показал, насколько это было возможно в только что  перепланированном, ещё пахнувшем свежей краской помещении, как в скором времени будет осуществляться вся схема оказания помощи больному с мозговым инсультом. Схема, в которой не предусмотрено ни одного потерянного впустую мгновения.

Доктора отделения прошли специализацию на кафедре нервных болезней Московского института инсульта; его технический арсенал пополняется ультрасовременным диагностическим оборудованием. Но есть, по крайней мере, два обстоятельства, благодаря которым именно это отделение остаётся «величиной постоянной» в борьбе с ишемическим инсультом. Первое: именно в его стенах вызревал, как брошенное в добрую землю зерно, метод медикаментозного разжижения тромбов в сосудах головного мозга. И второе: Эдуард Дмитриевич Атаманюк как был, так и остаётся его заведующим. В начале марта совместными усилиями мэрии областного центра, администрации Иркутской городской клинической больницы №1 и, конечно, коллектива отделения должна открыться нейрореанимация. Ещё предстоит наладить надёжную, оперативную связь со  «Скорой помощью», ибо «натура» ишемического инсульта остаётся подлой, сколь бы ни были современны брошенные против него лекарства. Тромб поддаётся их воздействию в течение лишь первых двух-трёх часов от начала болезни. «Потом, – цитирую своего собеседника, – так называемое «терапевтическое окно» для пациента захлопывается, и – навсегда».

Но все трудности: и уже прорисовавшиеся, и пока ещё не ведомые доктору Атаманюку, – его будущее время. На стыке миновавшего и наступившего года он, шестидесятилетний, открыл новую главу своей жизни. Да будет она такой же завидной, как и те, что им прожиты и пережиты…