В молодости у меня был парень, звали его Анатолием. Мы любили друг друга со школы. В посёлке нас считали золотой парой. Я дождалась его из армии. Мы уже хотели пожениться, но потом решили немного подождать. Толя уехал на Север подзаработать денег, а я после окончания института была направлена на работу в Воронеж. Здесь условились встретиться. Но не суждено было. Я вышла замуж за геолога и уехала с ним в Сибирь. Жизнь продолжалась. Сейчас и дети уже взрослые, и мужа уже пять лет как нет в живых.

Свою первую любовь все эти годы не забывала. Нет-нет и нахлынет: как купались с ним в реке, как он мне сплёл венок из одуванчиков, как слушали песню на французском «Падает снег». А ещё у нас с Толей был своеобразный пароль. Мы повторяли эти дурашливые строки на разные лады в зависимости от настроения. Кэрролл написал для своей дочери, помните «Алису в Зазеркалье»?

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.

Как-то через дальнюю Толину родню я узнала, что он живёт в Смоленске. И надо же такому случиться, что по работе мне как раз выпала командировка в этот славный древнерусский город. Толин город. Летела туда из Сибири, как на крыльях. Быстро сделала все казённые дела и вот иду по незнакомой улице, приближаюсь к Толиному дому. Мы не виделись с ним 35 лет! На мне норковая шуба, не очень уместная по здешней погоде, причёска, сапожки на высоких каблуках. Но как я зайду к нему домой, как вообще мы узнаем друг друга? Не будет ли эта встреча шоком для нас? И как отреагирует его семья? Вот если бы он ненароком вышел один во двор! Я даже заготовила записку, чтобы попросить об этом какого-нибудь Толиного соседа.

Но, Боже мой, записка не понадобилась. Я совсем немного просидела на лавочке во дворе, смотрела, как в окнах люди зажигают ёлки. И вдруг из подъезда вышел он, мой Толя. Конечно, узнать его было почти невозможно. Лысый, в тянучках и валенках, вроде бы даже стал ниже ростом. Животик. Что же это с нами делает время! Он снял с плеч ковёр и стал разворачивать его на снегу. Вот тут-то я и выскочила во всей красе, приняв незадолго до этого для храбрости коньячок. Распахнула от избытка чувств свою сибирскую шубу да как закричу наш «пароль» юности:

– Варкалось. Хливкие шорьки…

Видно было, что Толя мой обалдел. Он бросил ковёр и уставился на меня, как на инопланетянку.

– Это я, Толя, не удивляйся, не три глаза. Это точно я!

– Вижу, – он явно был в ступоре. Подтянув свои спортивные штаны, оглянулся на окна.

А я уже тянула его со двора. Не помню, как мы сели в подвернувшееся такси и уже через десять минут были у крыльца гостиницы. Миновав удивлённого швейцара и дежурную, махом взлетели на второй этаж. В номере мой любимый скинул валенки и оказался босой и совершенно потерянный. Почти ничего от моего прежнего Толи. Но разве это имело значение через бездну потерянного времени? Мы упали на широкую казённую кровать, и то, что я много раз представляла в своих воспалённых мечтах, наконец-то свершилось!

– Вот так, мой хороший, а ты уж и имя моё забыл. А я вот примчалась к тебе, как Снегурочка, из самого Иркутска. Смотри-ка, татуировку на руке сделал. У тебя ведь не было этого якоря…

– Так я на флоте служил.

Что за фантазия, ведь сама в ракетную часть к нему приезжала.

Господи, слово за слово, обнаружилось, что это вовсе и не мой Толя. То есть Толя, но другой! И адрес был почти правильный: квартира та же, только дом без корпуса.

– Так что же ты не сказал мне сразу?!

– А зачем? – незнакомец посмотрел на меня внимательно и как-то по-детски улыбнулся. – Жизнь протекала так скучно, и вот ко мне спускаешься с небес ты – мой большой подарок. А такие подарки принимают с благодарностью и не задают лишних вопросов.

Анатолий Иванович всё жалел, что не смог проводить меня до вокзала. Я выдернула его из «стойла» в полуголом виде, и домашние, наверное, уже начали волноваться.

Опустошённая, будто из меня вынули сердце и душу, я качалась в поезде, а потом в самолёте. Прожитые годы со всеми своими морщинами, унынием, беспросветностью навалились на меня, я вдруг почувствовала себя смешной и жалкой старухой. И всё гнала эту историю от себя прочь. Из вежливости мы обменялись тогда телефонами. И он позвонил в новогоднюю ночь ровно через год. Я сидела за праздничным столом с детьми и внуками. Говорить было абсолютно не о чем, и я спросила его про ковёр. Остался ли в сохранности? Оказывается, ковёр тогда кто-то постелил на скамью, а рядом воткнул ёлочку. И Анатолий Иванович долго ещё сидел на этой скамейке и не хотел идти домой. Он поздравил меня, пожелал всего-всего, а потом добавил:

– Не грусти. Как ты там говорила: «Хливкие шорьки»? А я тогда почувствовал, что мне двадцать лет. И тебе – тоже.