Тревожно, конечно, нынешней осенью. Волнуешься за мировую финансовую систему, за банковские вклады, за потребительские кредиты, за цены на нефть, рубль, доллар, евро, за рабочие места, за рейтинг властей. Не жизнь, а сплошное беспокойство, когда мировое хозяйство лихорадит системно, а не в каких-то его отдельных секторах. Оно, конечно, понятно, что расплата должна была наступить рано или поздно. Когда выяснилось, что пресловутый «золотой миллиард» существовал не совсем по средствам, то стало понятно, что «позолоченным миллионам» тоже придётся попрощаться со многим из того, что успело стать родным и приятным.

Попрощаться и с символом недавней эпохи – гламуром. С ним, родным, точнее, со своеобразным синтезом стиля жизни, мировоззрения, системы ценностей, коммерческой инфраструктуры, тусовочного статуса – со всем тем, что называлось этим иностранным словом, красивым, как и всё то, что под ним понималось. Теперь уже не найти автора и не спросить, шутил ли он или был совершенно серьёзен, когда поименовал так целую жизненную философию, в которой жизненный успех толковался как определённый тип досугового времяпрепровождения и потребления.

Добиться места в топ-менеджменте транснациональной корпорации не означало в перспективе философии гламура добиться жизненного успеха. Можно было быть бездельником или студентом, однако, имея возможность потреблять определённые товары, проводить свободное время дорого и демонстративно, легко обходить в рейтингах гламурности буржуазию всего мира. Гламур не был философией зарабатывания денег и извлечения прибыли, это была философия и определённое искусство траты денег. В каком-то смысле он был самым серьёзным вызовом капиталистической морали со времён марксизма-ленинизма.

Разрывающийся между тяжёлой офисной работой и выходными в дорогом электронном дансинге, находящийся из-за этого в состоянии лёгкой шизофрении человек начала двадцать первого века был главным потребителем гламурного стиля жизни. Подобная «раздёрганность» вообще характерна для психологии современного человека. Так что можно утверждать, что гламур был настоящей квинтэссенцией современной цивилизации.

Гламур опознавался достаточно легко – по соединению молодёжности и дороговизны. Появление карманных денег у молодых людей в 1950 – 1960-е годы породило в своё время целую индустрию молодёжной субкультуры. Появление денег у подростков в 1980 – 1990-е – особую субкультуру тинейджерства. Однако беспрецедентная для истории труда и потребления ситуация, когда многие молодые люди очень рано начинали зарабатывать больше своих родителей, рано начинали чувствовать себя людьми с более надёжным социальным статусом, нежели родители, когда высокие доходы совпадали с доминированием сугубо молодёжных потребностей в жизни, и породила гламур.

Опять же старшее поколение, чувствуя эту символическую власть молодых, начинало стремиться к показной и дорого оплаченной «молодёжности» (что было вполне реально, учитывая успехи косметологии и тренды в моде). В результате всего этого гламур оказывался и как бы межпоколенческим феноменом.

С некоторым оттенком гордости можно сказать, что такое положение дел, характеризовавшее современный мир в целом, было особенно выпуклым в России. Так что гламур в каком-то смысле представлял собой очередное «наше всё», был национальном ответом на вызовы современности и глобализации.

Наверное, в российской провинции гламур был скорее карикатурен, нежели фундаментален, но он тоже был. Здесь встречались и свои глянцевые издания, и увеселительные заведения, ориентированные на производство гламура, и светские мероприятия с неподражаемым гламурным оттенком. Конечно, провинциалам, плотно подсевшим на гламурный образ жизни, рано или поздно приходилось перебираться в столицы, но в малых родинах своих они оставались живыми легендами. Хочется заметить, что наша столица уверенно претендовала на роль досуговой столицы Европы, тесня другие европейские мегаполисы, в силу некоторых юридических тонкостей, правда, уступая пальму первенства Амстердаму.

Было нетрудно предположить, что гламур не будет вечен. Удовлетворение базовых потребностей в демонстративном потреблении, которому рано или поздно суждено было произойти как с молодыми, так и с более старшими поколениями, должно было привести к постепенному изживанию гламура. Однако любой серьёзный экономический кризис мог привести к его катастрофе.

И вот зловещая тень самоограничений в потреблении нависла над миром. Колосс на глянцевых ногах может рухнуть.

В гламур можно продолжать верить. Наверняка гламур не сдастся без боя. Он будет вести себя мужественно, как самурай в проигранном сражении, вести себя гордо, как капитан на тонущем корабле. Но ему придётся отступить или даже исчезнуть. А всем нам – подумать о жизни после гламура. Психологически было бы легче, если бы демонстративная потребительская умеренность стала «модной», а не вынужденной, как, например, так называемое экологически ориентированное потребление давно стало модным на Западе.

Помню, как одна дамочка в замечательных выражениях поведала мне об очередном состоявшемся в её жизни шопинге: «Забралась я сегодня в один неизвестный мне бутик, и эти хлопчатые твари там окончательно одолели меня».

Ну что же? Возможно, теперь подорванные мировым финансовым кризисом «хлопчатые твари» перестанут быть столь агрессивными.