Итак. Жил на свете, перебиваясь с хлеба на воду, но
все же жил и кормил несколько сот людей, леспромхоз
«Сосновский». Пока его директор Голубев неразумным
хозяйствованием не довел его почти до ручки. А
в Иркутске жила-была компания «Торговые системы —
Байкал». И решила она заключить с леспромхозом брак.
О пылкой любви речи не шло — брачный союз по расчету.
Но по расчету, как теперь, спустя почти два года после
гибели леспромхоза, выяснилось, детально и
беспроигрышно выверенному. 6 октября 2000
года компания «Торговые системы — Байкал» становится
исполнительным органом леспромхоза
«Сосновский». Спустя ровно неделю, 13 октября, собрание
учредителей этой компании создает некое ООО «Кешево». И
уже в начале ноября между этим едва родившимся
«Кешево» и леспромхозом «Сосновский» подписывается и вступает в силу
контракт, объединяющий их в «Простое товарищество». И все!
Ноябрь двухтысячного года можно считать датой смерти леспромхоза.
Конечно, как «мертвая душа» он еще существует во всяких
бумагах. Но вся его материальная база
уже перешла к ООО «Кешево». «Кешево» копит на своем счету
денежки, а леспромхоз «Сосновский» — былые и внове
объявившиеся убытки и долги. И, чтобы больше уж не
отвлекать вас скучными частностями, дополню картину
последней деталью: генеральным директором убиенного
леспромхоза стал один из учредителей компании «Торговые
системы —Байкал», быстренько родившей «Кешево»,
господин Каньков. Весь кульбит: рождение
внебрачного «Кешева», оформление товарищества
«Кешево» — леспромхоз «Сосновский», смерть
последнего, — все произошло у всех на глазах
в течение одного месяца. Каких-то тридцати дней хватило на то,
чтобы обездолить, заставить искать работу на стороне
квалифицированных рабочих. Как-никак при своей жизни
леспромхоз «Сосновский» способен был отгружать до 40
тысяч кубов леса в год, а «Кешево» для его безбедной
жизни такие объемы ни к чему. Сами понимаете, с
уходом леспромхоза на семи ветрах остался поселок,
десятки безработных и живущие в нем старики.

Разумеется, необходимые формальности были соблюдены:
весь фарс освящен действующим законом о банкротстве.
Вообще-то вступивший в силу еще в 1998 году этот
второй по счету (первый был принят на шесть лет
раньше) закон изначально должен бы обеспечивать
равную защиту имущественных прав как должника, так и
его кредиторов. Но кто же не знает, что благими
намерениями вымощена дорога в преисподнюю?

Эхо приключившейся в Чунском районе трагедии
докатилось до областного центра. Пока здесь, в
Иркутске, я шла на его зов, пришлось обить не один
высокий порог, постучать не в одну глухую дверь.
побеседовать со многими служителями Фемиды и
чиновниками, обладающими нужной мне информацией.
Кстати, об одном субъективном и врезавшемся в память
впечатлении, которое сложилось после всех этих
встреч. Государство в лице своих властных структур
словно находится в постоянной обороне, стараясь
укрыться от заинтересованных, но не посторонних
глаз. Во многих присутственных местах мистический
ужас вызывал положенный на стол диктофон (со мной
просто отказывались разговаривать), хотя что ярче
свидетельствует о чистоте помыслов журналиста, чем
не спрятанный в карман, а готовый в открытую к записи
диктофон? Такое недоверие и такой страх порождены, как
мне кажется, лишь тщательно маскируемой слабостью, что
в отношении государства крайне обидно. Но,
повторюсь, впечатление чисто личностное, не
претендующее на обобщение. Хотя, по-моему, и
бросающее свет на психологическое состояние
общества. Но это — попутное замечание. Возвращаясь к главному,
замечу: кто-то из власть предержащих склонен видеть
в юридических лицах типа компании «Торговые системы — Байкал»
или бойкого «Кешево» всего лишь «недобросовестных
приобретателей». Но кто-то называет их открыто
хищниками. Выбирайте любое.

Скажу лишь, что ныне действующий закон о банкротстве
помогает «играть в одни ворота». Стоит предприятию в течение трех месяцев
не погасить перед кредиторами долг в размере пятисот
минимальных зарплат — оно покойник! Что там
какой-то леспромхоз под Чуной, если так же бесславно,
без надежды на спасение сложили свои головы куда
более крупные, значимые предприятия. Тот же
Иркутский завод «Эталон», не успевший в отведенный
срок отдать 59 тысяч рублей долга «Иркутскэнерго».
Тот же Ангарский хладокомбинат, имевший к пищевой
промышленности области куда меньшее отношение, чем к
иным важным сферам. Кстати, само
государство владело более чем половиной акций этого
предприятия общероссийского значения. И — не смогло
спасти! Ангарский хладокомбинат стал собственностью
частных лиц, хотя, по идее, вообще не должен был бы
уплывать из рук государства. А уникальное,
единственное от Урала и до Дальнего Востока
предприятие «Байкалкварцсамоцветы»? Сумевшее уцелеть
даже в год дефолта, но не нашедшее силы сейчас
противостоять энергичному, известному в Приангарье
дельцу от политики, которого интересовали не сами
цеха»Байкалкварцсамоцветов» в
Смоленщине, а «всего лишь» принадлежащее
им здание на одной из центральных улиц Иркутска.
А я толкую о леспромхозе в Чунском районе! Хотя какая разница:
оставшиеся без работы люди страдают и отчаиваются одинаково,
какие бы цеха их ни кормили. Чтобы до конца уяснить,
насколько удобен хищникам ныне действующий закон о
банкротстве, насколько им комфортны его
постулаты, позволю себе небольшой экскурс в
юридическую ткань. В идеале попавшее под банкротство
предприятие имеет право на 18 месяцев заморозить
выплаты по всем своим долгам, чтобы попытаться
поднятся с колен. Но вы много встречали кредиторов-доброхотов,
согласных ждать два с половиной года?
Само убийство банкрота может длиться годами. Это
нашему леспромхозу «Сосновский» повезло: по крайней
мере, не мучился долго. Но, как мне объяснили в
областном арбитражном суде, второй этап банкротства
— внешнее управление попавшим в беду предприятием,
если к тому же оно из разряда градообразующих,—
может длиться до десяти лет. Когда же наступает так
называемое конкурсное производство и все до
последнего гвоздика идет с молотка, обратной дороги
уже нет. Вернуться из конкурсного производства
обратно во внешнее управление невозможно. Хотя
законом утверждается и такой благостный исход:
собрал банкрот деньги, погасил долг — дыши! Только
никому это еще не удавалось. По крайней мере у нас
в области. Приведу краткую скорбную статистику, а
вы уж по ней судите о том, как просто катиться
жертве в тартарары, и как удобно везунчикам
торжетствовать победу.

В 1999 году в Приангарье было возбуждено всего 185
дел о банкротстве, из них конкурсным производством,
то есть казнью, закончилось 98 дел. В двухтысячном
году дел о банкротстве было уже 231, а погибло в
процессе конкурсного производства 149 предприятий.
В минувшем году в процессе банкротства находилось
320 предприятий, а «к стенке» поставлено 245 из
них. И, наконец, в первые три месяца текущего года
банкротится 405 предприятий, из которых уже никогда
не вернутся к жизни 293. С какой же бешеной
скоростью несется по городам и весям Приангарья (да
и всей страны) этот каток, с какой беспощадной
жадностью подминает он под себя тысячи судеб! И
как слепо, кромсая по живому, вершится передел
собственности! Нынешнее законодательство устроено
таким образом, что, во-первых, некоторые определения
арбитражного суда, возникающие в процессе банкротства,
вступают в силу немедленно, но их обжалование возможно
лишь спустя два месяца. И, во-вторых, арбитражному суду
фактически без разницы, кто становится от его имени управляющим
убиваемого предприятия: опытный, сведущий,
порядочный человек или, простите, проходимец.
Случайная, отнюдь не бескорыстная личность, часто без
работы, но с деньгами. Ей достаточно
прослушать полуторамесячные курсы при экономической
академии, объявить себя «частным предпринимателем» и
найти деньги, чтобы оплатить лицензию на такой вид
деятельности: где-то в порядке 25 тысяч рублей. И
все! Сегодня в Приангарье приблизительно триста
арбитражных управляющих. Не хочу бросить тень на
всех, но как и кому дано распознать под ликом
деятельного, грамотного, здравомыслящего менеджера,
кто есть кто? Кстати, компания «Торговые
системы — Байкал», став исполнительным органом леспромхоза
«Сосновский», уже имела до появления под Чуной лесопромышленное
дело в Куйтунском районе, откуда ушла не совсем гладко.
Перебралась на новое место — на ее век леса хватит.

Ну вот, произнесено ключевое для нашего рассказа
слово: лес. Юристы, знакомые с историей банкротства
«Сосновского», комментируют это грустное происшествие
в один голос: «Потеряет любой леспромхоз, не только «Сосновский»,
свою лесосырьевую базу — и перестает жить».

От себя же замечу: чаще банкротят тех, у кого есть что
взять; голь перекатная никому не интересна. Но что
было «взять» у самого что ни есть заурядного
лесоперерабатывающего предприятия? Оставшиеся без работы
жители Сосновки написали о четырнадцати тракторах, о
двух козловых кранах, о цехе лесопиления, о гараже и
пятнадцати автомобилях. Всего имущества на 400 тысяч
рублей. Все прилипло к рукам новых хозяев, но это
не главное! Потому что мертвые железки — ничто в сравнении
с живой, доступной и беззащитной тайгой. Сколько их, крохотных
Сосновок, Еловок, Кедровок рассыпано по карте Приангарья!
Сегодня селения эти только своими названиями напоминают о
былом лесном богатстве. Нелепо, сиротливо, уродливо
коптят они небо среди расползающихся вырубок —
плешин. О том, как доступен и беспомощен сибирский
лес, свидетельствуют не только тома уголовных дел,
пылящихся по всем районным отделам милиции,
прокуратур и прочих правоохранительных органов.
Об этой разыгрывающейся на наших глазах трагедии
кричат письма, приходящие в редакцию из умирающих
поселков. Цитировать строки из них можно бесконечно.
Мы взяли одно — от жителей Чунской Сосновки. Нам
показалось, что их жалоба особенно «грубо, зримо»
иллюстрирует ситуацию в области. Впрочем, не только
в Приангарье, но, я уверена, во всех лесных регионах
России. Ведь только подумать: лишь спустя два года
возбуждено уголовное дело по статье 196-й
УК РФ — преднамеренное банкротство. Оно было направлено
для расследования в Тайшетскую налоговую полицию.
И … дважды (дважды!) прекращалось ею за отсутствием
состава преступления!

Как кривое зеркало уродует нормальные лица, так
случившееся в одной из бесчисленных Сосновок
ломает привычную логическую связь. Только представить
себе: сейчас долг заглотнувшего леспромхоз «Кешева»
перед местным лесхозом, сдающим в аренду свои
деляны, более миллиона рублей. Когда только
затевалась история с банкротством ЛПХ «Сосновский»,
у партнера «Кешева» долг был в два раза меньше.

Но даже при всем несовершенстве закона о банкротстве
могла ли эта драма разыгрываться иначе, не
столь гротескно? Могла бы, не окажись люди,
обратившиеся сейчас за помощью, в том числе, и к губернатору
Приангарья, столь доверчивы. Когда многих,
суля златые горы, уговаривали переходить из
леспромхоза в ООО «Кешево» и голосовать «за», никто у
них за спиной с автоматом не стоял. Сами отправились
на поиски своей «синей птицы». Не в упрек им,
растерянным, обобранным, обозленным и спивающимся,
будь сказано. Не над одной отдельно взятой
Сосновкой, над всей Россией висит тьма всеобщей
юридической безграмотности, Не в одном затерявшемся
в сибирском безбрежье поселке люди понятия не имеют,
как, оставаясь в правовом поле, отводить от себя
беду…

Но даже при всем лукавстве нынешнего закона о
банкротстве могла ли быть у леспромхоза иная, более
счастливая планида? Могла бы, не окажись местная
власть столь податлива и, мягко говоря,
недальновидна. Знаете, кто стал временным управляющим
ЛПХ «Сосновский? Бывший председатель комитета по управлению
муниципальным имуществом Чунского района господин Каверзин.
Одна не последнего ранга чиновница в комитете по
управлению имуществом, только не районном, а
областном, на мой вопрос о том, как можно
столь лихо распоряжаться нажитым десятилетиями,
ответила (дословно): «Муниципальное имущество —
собственность районной администрации. Хочет — на свалку выбросит,
хочет — на божничку повесит…»

Лес — не икона. Ему не молятся, им питаются. И
сытно. Нужно только с умом, грамотно сочинять
рецепты блюд и составлять из них меню. К примеру, бывший мэр
Чунского района господин Иванов 21 декабря 2000 года
(напомню — почти сразу после кончины леспромхоза)
вынес постановление «О передаче участков лесного
фонда в платную аренду «Кешеву» сроком на пять
лет». Хотя, если чтить Лесной кодекс, преимущественное
право на аренду участков лесного фонда предоставляется
лесопользователям, длительное время работающим на данной
территории. А «Кешево», помните, когда объявилось? В октябре
двухтысячного. Но ведь и это не все! Сдача лесных делян в аренду —
одна из прерогатив областной, а не районной
администрации. Мэр Чунского района просто не имел
права самовольничать. Но разве мы уже не убедились в
том, что право у нас — понятие очень туманное?

Сейчас развернулась жесткая дискуссия о
том, каким быть третьему закону о банкротстве,
который, возможно, примут уже нынешним летом.
Президент России в своем ежегодном послании
специально обратился к парламенту с просьбой как
можно быстрее принять этот закон, потому что
ныне действующий, по мнению главы государства,
«ПООЩРЯЕТ КОРРУПЦИЮ И ЗАХВАТ СОБСТВЕННОСТИ».
Наверное, как считают специалисты, в новом законе
кое-что будет трактоваться иначе: к примеру, строже
начнут подходить к подбору временных и внешних
(одним словом — арбитражных) управляющих, достойней станет
роль государства. Но действие любого закона в
реальном преломлении всегда далеко от идела, лазейки в
частоколе параграфов никуда не денутся. Час
мародеров вползает исподволь, оглянуться не
успеваешь, как оказываешься под его пятой…