После освобождения заложников в Москве международная
общественность обязана заявить, что любое
использование биологических и химических средств в
военных целях недопустимо.

Война без мертвых — это иллюзия, даже если во времена
CNN и глобализации воздушные налеты называются
«хирургическими операциями», мертвые —
«сопутствующими потерями», а химическое оружие
проходит под рубрикой «нелетальное». Уже многие годы
предпринимаются попытки использовать всю мощь языка,
чтобы приукрасить ужасы войны и беспрепятственно
легализовать новые виды вооружения. Но гуманной войны
не бывает, так же как и химического оружия, которое
не убивает.

Ведь насколько лучше, таков часто приводимый
аргумент, лишь на время вывести противника из строя,
чем застрелить его. Тем не менее газовая атака в
Москве недвусмысленно дала понять, что любое
применением химического оружия всегда повлечет за
собой жертвы. Почти каждая химическая субстанция в
случае передозировки может стать смертоносной. При
использовании ее в военных целях дело неизбежно
доходит до смертельной передозировки — иногда только
для некоторых, но чаще — для многих: ведь театральный
центр — это не операционная, в которой для пациента
индивидуально подбирается правильная доза анестетика.

Здесь появляется еще один вопрос: что происходит с
потерявшими сознание противниками, которых газ не
убил? Еще два года назад высокие американские военные
чины на конференции о нелетальном оружии открыто
обсуждали именно этот вопрос. Расстрел — это был один
из вариантов. С ним полностью смыкаются сообщения
очевидцев в Москве, которые говорят о том, что
российский спецназ расстреливал террористов, когда те
находились без сознания.

Окончание драмы заложников в Москве высветило еще
один факт: Россия продолжает работать над программой
по химическому оружию, нарушая тем самым соглашения,
ратифицированные в 1997 году. Эксперты считают
невероятным, что спецназ без проработки деталей
подобной операции применил медицинский препарат.
Точный выбор вещества, необходимое количество,
противоядие и способ производства — все эти моменты,
как считают военные, должны разрабатываться и
испытываться в течение многих лет.

Однако русские — не единственные, кто занимается
запрещенной программой разработки химического оружия.
В конце сентября немецкое отделение организации
Sunshine Project представило обширные доказательства
реализации аналогичной программы в США. Пентагон
исследует ряд химических веществ снотворного или
судорожного действия на предмет их возможного
использования в качестве оружия и параллельно
разрабатывает газовые гранаты для военных целей.
Такие программы являются незаконными, даже если они
касаются «нелетальных» веществ. В соглашении о
химическом оружии не содержится разделения на
«разрешенные» и «запрещенные» субстанции. Запрещено
любое использование химических соединений в военных
целях. На фронте не может применяться даже
слезоточивый газ.

Не прошло еще и десяти лет с тех пор, как был наложен
принципиальный запрет на химическое оружие. Однако
сегодня стремительное развитие биомедицины и генных
технологий пробуждает у военных на Востоке и Западе
новые устремления. Изменение технических возможностей
открывает перспективы для ряда новых видов
вооружения, которые до сих пор были вовсе
непредставимы. Это относится также к биологическому
оружию. Грибок для уничтожения наркосодержащих
растений, таких, как мак, и генетически
модифицированные микроорганизмы для разрушения ряда
материалов уже находятся на продвинутой стадии
развития.

В то время как еще несколько лет назад был установлен
принципиальный запрет на использование химического и
биологического оружия, США и Россия все еще пытаются
отыскать прорехи в соглашениях, а создание нового
оружия оправдывают творческими толкованиями
международного права. В результате мы наблюдаем
опасную эрозию запрета химического и биологического
оружия. Вместе с тем протагонисты провоцируют крайне
опасное развитие, которое может очень быстро
закончиться новой гонкой биологического и химического
вооружения. Потому как развитие «нелетального» оружия
легко можно использовать как прикрытие для программ
по созданию смертельных видов.

Системы носителей большой дальности можно без проблем
применять, в частности, для доставки биологического
оружия или таких химических соединений, как
смертельные нервно-паралитические отравляющие
вещества. Развитие новых систем распространения,
строительство производственных мощностей или даже
тестирование производственных методов — всех
центральных элементов развития смертельного оружия —
может осуществляться в будущем без проблем, если это
будет проходить под кодовым обозначением
«нелетально».

Каким еще аргументом можно предотвратить работу над
программами разработки биологического и химического
оружия в других государствах, если США и Россия
показывают плохой пример? Кто в будущих войнах сможет
различить, какое применялось оружие — смертельное или
«нелетальное», если внезапно все вооруженные силы
свалятся без сознания? Здесь кроется чрезмерная
опасность эскалации, которая может быстро перерасти в
широкомасштабную химическую войну.

Сегодня мир стоит на распутье. Если он допустит
военное использование новых биомедицинских процессов,
через несколько лет или десятилетий во всем мире нас
будет разделять обширный арсенал биологического и
химического оружия. Чтобы предотвратить возможность
низведения соглашения по химическому и биологическому
оружию до положения беззубого тигра, сейчас эти
соглашения следует безотлагательно укрепить.

Скоро в Женеве начинается совещание по проверке
действия конвенции о биологическом оружии, еще через
полгода на повестке дня окажется проверка соглашения
по химическому оружию. В рамках этих конференций
страны, подписавшие конвенции, должны недвусмысленно
объявить, что какое-либо использование биологических
и химических средств в военных целях запрещено в
принципе и без исключений. Если американские и
российские программы не будут остановлены, это
означает начало конца обоих соглашений — еще до того,
как будут ликвидированы химические арсеналы «холодной
войны».