До того, как в 1979 году приступить к работе в должности
заведующего отделом пропаганды «Восточно-Сибирской правды»,
я был приглашен в один из самых высоких кабинетов «серого
дома» к секретарю обкома партии Евстафию Никитичу Антипину. Процедура
такого «собеседования», вероятно, считалась обязательной
в то время — нелишне было еще раз напомнить нам, бедолагам,
на чьем поле мы щиплем травку, кто здесь пастух, а кто
овечка. Слово «собеседование» я поставил в кавычки,
поскольку звучал лишь монолог главного идеолога области.
Евстафий Никитич сидел в кресле вальяжно, нога на ногу,
говорил артистично, откидывая назад гривастую голову.
Об ошибках и упущениях, которые имеют место в иркутских
изданиях, о непростительных просчетах в деле коммунистического
воспитания трудящихся, об «идеологической импотенции»
отдельных товарищей, забывающих известную ленинскую
установку, что газета, дескать, не только коллективный
пропагандист и агитатор, но и коллективный организатор.
И он, Антипин, очень даже надеется на мое правильное
понимание политики партии, и линии обкома в частности.
Помнится, мне в ходе того «собеседования» не удалось
даже рта раскрыть — да и для чего? Установку я получил
изрядную: небось, долго буду помнить нынешнюю промывку
мозгов, трепетать от осознания своей малости перед лицом
этакого-то величия. Знал ли я, что здесь, в этом кабинете,
мне придется побывать еще и еще, но уже в качестве чуть
ли не вероотступника.

Как вспомнишь, так вздрогнешь. Это я о стиле и методах
партийного руководства газетой говорю. Сколько окриков,
истерик, разносов приходилось выслушивать нашему брату.
С чего обычно начинался рабочий день редактора газеты?
Правильно, со звонка из обкома. Дескать, почему вы
эту заметку поместили на второй полосе, а не на первой.
Или наоборот. А что это за снимок: четвертовали вы,
что ли, человека, подумать только — ведь это же кандидат
в члены бюро обкома! Да и сфотографирован он на фоне
какой-то свалки. Послушайте, а что за заголовок у статьи,
на что вы намекаете? Словом, на то и щука, чтобы карась
не дремал. Это нам напоминали ежедневно. И, как цепная
реакция, редактор вызывал «на ковер» работника, по
вине которого в газете была искажена фамилия или пропущена
запятая… А уж если в газете проходила опечатка типа:
«Первыми в области сожрали урожай хлеборобы такие-то»
(вместо «собрали»), тут такое могло прилететь! Твое счастье,
если ты сумеешь объяснить, что это всего лишь досадная
опечатка, а не контрреволюционный происк. Был даже
такой смехотворный случай. В одной из моих публикаций
проскочили «ладони с бугорками мовзолей», вместо мозолей,
конечно. Слава богу, там, наверху, хватило ума не показать
в сем случае злого умысла. Но звонок был серьезный.

Увы, многие и многие годы нас, журналистов, величали
не иначе как «подручными партии», «приводными ремнями»,
«колесиками и винтиками» огромной пропагандистской машины.
Этим самым строго регламентировались место и пределы, в рамках
которых нам надлежало действовать, резвиться, но в меру,
не высовываясь. Карьера напрямую зависела от степени
вашей лояльности к властям, послушания и угодливого
«чего изволите?». (Впрочем, и сегодня эти стереотипы срабатывают
не хуже). Но не будем отвлекаться. Жить нам полагалось
в свете указаний, понятно, чьих, испытывая при этом два
канонизированных партией чувства — законной гордости
и глубокого удовлетворения. И не приведи господи, если
природа сподобилась наделить вас ершистым характером,
если вы не умели ходить в строю: что ж, драчливый петух
жирен не бывает. Сами виноваты. Вспоминаются случаи,
когда даже непреднамеренная оплошность, ошибка влекли
за собой самые серьезные последствия, порой крах.

Журналисты конца 70-х помнят совершенно дикий случай,
когда в одночасье была сломана судьба хорошего парня
— редактора «Иркутской недели» Петра Шугурова. Ко дню
рождения вождя мирового пролетариата он подготовил специальный
выпуск газеты, где на первой странице крупным шрифтом
набрал цитату, если мне не изменяет память, из Погодина.
Она звучал примерно так: «Лениным владела неуемная
идея переделать мир». Так вот, из слова «неуемная» вылетела
буква «е». Неумная идея! Сколько слетело голов из-за
этого несчастного «е» — сие мне не известно. Но вот
творческая судьба талантливого журналиста была сломлена.
С вердиктом: «Изгнать из газеты, из партии, без права
работы в печатных органах». Хотя, с моей точки зрения,
благодаря ошибке цитата приобрела новый, более правильный
смысл. Но это так, к слову. А тогда…

Тогда и вашему покорному слуге довелось испытать на
себе тяжесть и строгость руководящей длани. Вскоре после
нашей милой беседы в «сером доме», скажем прямо, изрядно
меня позабавившей, написал я плановую передовую статью
«Социолог на предприятии». Тема новая, скажем так,
модная. Тогда только-только заговорили о планировании
социальных процессов на производстве, роли в этом социологических
служб. Отметив важность и актуальность нововведения,
я высказал ряд критических замечаний. Дескать, социологи
отнюдь не социальные алхимики, способные решить острые
проблемы производства — текучесть кадров, нарушение
дисциплины, трудовой активности людей и т.д. Здесь без
тесного взаимодействия с администрациями, партийными
и общественными организациями не обойтись. Практика
же показывает, что нынче социологов на предприятии
всерьез и не воспринимают, считают за нахлебников,
загружают какой угодно работой, часто весьма далекой
от их профессиональных обязанностей. Долг партийных
комитетов, писал я, переломить эту ситуацию.

Не знаю, эта публикация или еще что-то подтолкнули главного
идеолога области посетить редакцию, поучить нас уму-разуму.
Не исключаю, что одной из причин была и та, что он
сам являлся автором идеи сплошной «социологизации»,
составления так называемых комплексных планов социального
развития предприятий как в городе, так и на селе.

В ту пору, на свою беду, я был секретарем партбюро
редакции. Представьте себе: за столом президиума собрания
сидим мы с редактором (В.П. Никольским), а в центре
он, наш всесильный Евстафий Никитич. Я предоставляю ему
слово — и тут началось такое! «Некомпетентность, политическая
близорукость, попытка принизить одно из важнейших направлений
в идеологической работе». Он, Антипин, стоит между нами,
перед притихшей в оцепенении аудиторией, статный,
с львиной седовласой гривой, виртуозно играя голосом
— оратор он был отменный, от гремящего водопада до
полушепота лесного ручейка: дескать, трепещите и знайте,
кто перед вами, вы, приводные ремни!

Выдал он всем нам по первое число. От передовой статьи,
которая его так рассердила, он перешел к облику газеты
в целом. Словом, взбучку я, хотя Антипин ни разу не
назвал меня как автора передовицы, и все мы получили хорошую.
Выполнив свою руководящую миссию, он позволил себе улыбнуться,
обмякнуть. Донельзя перепуганные, повеселели и мы.

Дело прошлое, но те дни я вспоминаю без какого-либо
раздражения. Даже с улыбкой. Да и тогда, говоря откровенно,
не испытывал какого-то особого пиетета в отношении высоких
руководителей, видел в них не более чем функционеров.
Способных, правда, отодвинуть тебя, задвинуть — мы
все это знали.

Еще один случай, хотя их было немало — хоть книжку пиши.
В ту пору, о которой идет речь, вышла в свет книга
Е. Антипина «Компас поведения», разумеется, об идеологической работе, ее
успехах и проблемах. В качестве положительного примера
автор приводил деятельность парткома завода карданных
валов. Сегодня уже бывшего. В помещениях цехов этого
передового когда-то предприятия разместились многочисленные
торговые центры, фирмы, рынок «Новый» и т.д.

Что ж, опыт так опыт. Нелишне, думаю, раскрыть его
на страницах газеты. И отправился на завод. То, с чем
я столкнулся здесь, при ближайшем рассмотрении оказалось
блефом, пустой говорильней. Как, впрочем, многое из
того, что именовалось у нас политико-воспитательной
работой. Я взял в парткоме многостраничный так называемый
перспективный комплексный план идеологической работы
и, тщательно его проанализировав, увы, не нашел в нем
ничего конструктивного — одни общие ничего не выражающие
фразы. Ни реализовать, ни проконтролировать ход его
выполнения, конечно же, не представлялось возможным.
В итоге в «Восточке» появилась большая и весьма зубастая
статья «Формализм… по плану».

Что тут началось! В обкоме партии была создана специальная
комиссия по проверке изложенных фактов. Еще бы, я затронул
образцово-показательный коллектив! Свел на нет многотрудную
деятельность парткома и т.д. Примерно через неделю Е.
Антипин собирает в своем немаленьком кабинете весь
идеологический актив обкома, включая членов специально
созданной комиссии, и в качестве ответчиков меня, как
автора «пасквиля», и главного редактора газеты Валерия
Павловича Никольского (царство ему небесное). Не менее
часа Евстафий Никитич вслух читал злополучную статью,
тряс своей гривой, комментируя каждый абзац. «Зубоскальство!
Идеологическая несостоятельность! Близорукость! Нагнетание!
Самолюбование! Оппортунизм!» и т.д. В одном случае,
едва я попытался что-то сказать, почувствовал под столом
ногу сидящего рядом заведующего отделом пропаганды добрейшего
Петра Федоровича Московских. Дескать, молчи, не рыпайся.
Я подумал: а правда, чего перечить?

Закончив художественную читку, хозяин кабинета поднял
председателя комиссии Анатолия Титова. Бедный, добросовестный
Анатолий Васильевич ничего не мог сказать, кроме того,
что все факты, изложенные в статье, соответствуют действительности.
Такое заключение изрядно рассердило Антипина. Тогда
он обратился к редактору: «Валерий Павлович, что вы
можете сказать о статье?». Я замер. И надо отдать должное
Никольскому, он не стал юлить, изворачиваться, а сказал
прямо и простодушно: «Нормальная статья!»

Теперь вся тяжелая артиллерия обрушилась на незабвенного
нашего редактора. Газета не ведет, газета не выполняет,
и все это результат благодушия и попустительства редактора.
А ошибки в газете, а ляпы, несуразицы и, наконец, до
каких пор, Валерий Павлович?

Разнос прошел на должном уровне. В своей обычной манере
хозяин высокого кабинета с видом хорошо поработавшего
человека отложил в сторону газету со статьей, бумаги
и обратился ко мне: «Ну как, дорогой Олег Васильевич,
усвоил урок? Понял свою ошибку?»
«Понял», — ответил я. И все, облегченно вздохнув, заулыбались.

Конечно, я понял тогда раз и навсегда: никто и никогда
не заставит меня маршировать в строю, угождать кому-то,
подстраиваться. И, честное слово, это мироощущение
помогало и помогает «держать» форму. Кажется, у Ницше
есть такой афоризм: «Если узы не рвутся, попробуй их
раскусить…»

Думаю, что мне это удалось.