В выставочном зале Иркутского областного художественного
музея (ул. К. Маркса, 23) открылась очередная осенняя областная
художественная выставка. Художники подводят годовой
итог сделанного, и у каждого он свой. У каждого
неповторимый индивидуальный почерк, а это значит, что у изобразительного
искусства в Иркутске твердые позиции. Тем более что
ядро по-прежнему представляют представители старшего
поколения.

В верхнем зале главенствуют ностальгические кони Евтея
Симонова («Сумерки»). Природа мудрая и живая, клонящаяся
к закату, горящему на красных боках животных, перекликается
с другими полотнами зала. Также значим «Портрет художника
А. Костовского» кисти Геннадия Семенова, решенный сдержанно
и благородно. Отсвечивает тонким золотом «Морозное утро»
Евгения Шпирко.

Женщины-художницы тоже поработали в теплых тонах:
жарки написала Валентина Пархоменко-Седых («Иркутский
дворик») и оранжевую осень на Байкале — Анна Юшкова («Байкал»).
В «оппозиции» к ним находится молодая Наталья
Сысоева — со снежным и холодным «Иркутом».

Молодежи на выставке мало. Не доросли? У выставки —
традиционной, очередной — и зритель традиционный, следящий
за новинками искусства на протяжении десятилетий. Для
такого зрителя есть ряд привычных имен, за которыми стоят
их всегда сделанные профессионально, уверенной рукой
холсты. Зритель увидит Байкал и тоннели, иркутские дворики
и рыхлые мартовские снега. И скажет: «Слава Богу, мы
еще живы».

В развитие лирической темы старших собратьев вступает
Сергей Казанцев со сдержанной недосказанностью «Байкальского
утра 23 июня». Его «Когда цветет черемуха» камерно продолжает
тему народной жизни, текущей в тесноте ветхого иркутского
дворика. В этом к нему присоединяется Дмитрий Лысяков.
Юрий Карнаухов написал человека («Утренний
кофе Валерия Чупрова») за обдумыванием своих проблем.
Где-то рядом — Лев Гимов с «Православным художником
из Нижнеудинска». Эти две картины — о людях, ответственных
за жизнь, со сложным внутренним миром, не сломанным
«коммерциализацией», «глобализацией» и прочими напастями.

Валерий Ерофеевский и Сергей Осинцев показали сибирскую
хмурую весну с ее скромной радостью пробуждения («Вербное
цветенье» и «Хмурый день»). Николай Башарин представил
тонкий, красивый портрет «Ира» — идеализированный,
но без тени слащавости.

Там же, в верхнем зале музея, выставлена и керамика
— как бы на одной волне с соседствующей живописью:
естественный материал побеждает, авторы не изощряются
в поиске, а находят формулу гармонии в подчеркнутой простоте
и лаконизме форм.

Далее зритель спустится вниз, на первый этаж музея,
в пошатнувшийся мир, где выставлены художники, перестроившиеся
в авангард. И здесь в разнообразии представлены знакомые
уже мотивы, а также графика.

Иркутский авангард — большей частью фигуративный, не
слишком далеко ушедший от реализма, больше «темой»,
чем собственно формальной стороной дела. «Чистую» классическую
абстракцию представил Андрей Юшков, где полный уход
от реального мира зафиксирован и в названии «Сад грифонов»
(мифических существ). Эта картина — своеобразный камертон
в зале, ее графическая, выверенная хищность «парит»
над человеческой надломленностью многих композиций.

Николай Вершинин («Мой десятый Новый год»), Сергей Элоян
(«Девочка, курочка и петушок»), Александр Самарин («Умельцы
глядеть в небеса») почти в равной мере доносят до зрителя
отпечаток грусти, известной по эпохе «Мира искусства»
с ее культурологической направленностью. Герои картин
тонко надломлены в силу их хрупкости, отрешенности от
вещественного реального мира.

Напротив, Сергей Жилин и Анатолий Пурлик овеществляют
обнаженную натуру, эстетичную вполне и взывающую к
органам осязания. На одной чувственной ноте с ними неожиданно
оказывается «Утро у костра» Г. Мариина, где грубый мужик-таежник
греет тяжелые руки у костра.

Обращает на себя внимание и декоративный «Привязанный
натюрморт» А. Копалкина — его предметы скомканы, нелепы,
они как бы в оппозиции к миру рекламы в своем совершенно
непродажном, иронической качестве. Старые предметы быта
изображены и на картине Натальи Шуньковой «Иркутский
чердак» — там тоже ничего не продается, за этим пределом
и черный кот, возлежащий рядом с забытым богатством,
и он беспредельно мудр.

Каждый художник на осенней выставке подтвердил себя,
свое имя, свой имидж, ничем особенным не удивил… А
никто и не хотел удивляться. Устали уже. Даже во времена
бума авангарда в начале 90-х, когда столичные художники
привязывали к заду кастрюли и кололись возле своих холстов,
— это выглядело скучновато. Суть произведения
искусства не в том, чтобы увидеть, а в том, чтобы в
душу запасть. Вот для этого, для нетленки, и работали
художники. Дух коммерции не прижился в залах музея, и
вечным пахнет больше — осенью, весной, снегом. И всякие
смешные чебурашки на ножках, а порой и со сломанными
конечностями, как у Валерия Мошкина, тоже выглядят по-домашнему.

Когда будет зональная выставка, до которой осталось
чуть менее года, вот тогда наши авторы повытаскивают
такое, чего уж никто не ждал. Тогда надо будет непременно
удивить зрителя, чтобы он забыл обо всем, но помнил
об одном искусстве, которое, как и он сам, неповторимо
и оригинально.