Нас было восемнадцать. Пятеро из Иркутска — это Катя
Воронина, Таня Малышева, Клара Говорова, Маша Соловьева,
а также Полина (забыла ее фамилию), воспитательница детского
сада села Куйтун, и остальные девушки из Куйтунского
района. В январе 1943 года вся группа была отправлена
в 23-й отдельный полк связи ЗабВО. В Чите прошли хорошую
подготовку, стали радистками, и нас направили в действующую
армию, на запад — на фронт. Но обернулось иначе. Обстоятельства
были таковы, что пришлось надолго задержаться в Иркутске.
Здесь, на одном из кайских холмов близ Синюшиной горы,
формировался 70-й отдельный полк связи резерва главнокомандования,
и мы были в него зачислены. С этим подразделением, его
личным составом связана вся мои оставшаяся часть военной
службы. Здесь и встретили День Победы.

А потом… Я не предполагала, что придется служить в
армии прославленного земляка, полководца Великой Отечественной
войны Афанасия Павлантьевича Белобородова.

…Наш полк разместился на территории западного военного
городка около Ворошилова — Уссурийска. У нас новейшая
радиостанция — РАТ, кстати, выпуска Иркутского радиозавода,
смонтирована на трех «студебеккерах»: в первой машине
находится передатчик, во второй — приемник, а в третьей —
силовая установка. По всем правилам мы должны входить
в связь за два часа. Этого добиться нелегко. РАТу необходимо
большое антенное поле. Как правило, мы отрабатывали эти
действия в лесу. Машины вкапывали в землю, оставляя
только двери и верх, забрасывали ветками. Антенны размещали
на полянах, обеспечивая их скрытность. Естественно,
сначала не могли уложиться в отведенное время, но потом
входили в связь даже за полтора часа. Сколько было радостей,
когда это удалось сделать в первый раз. Но это была
учеба, обычная служба армейских радистов.

* * *

8 августа 1945 года был обычный день, но вечером нас,
пятнадцать радисток, подняли по тревоге, и со всем имуществом
мы заняли свои обычные места в машинах радиостанции.
Сколько и куда едем, понять было невозможно. Строго
соблюдаем тишину. Когда приехали в Гродеково, было уже
темно, моросил дождь. Вскоре вылезли из машин — кругом
лес, танки и тишина. Начальник РАТ лейтенант Яровой
шепотом подает команду: «Всем спать, надо будет — поднимем».
Действительно, с рассветом подняли. По-прежнему тишина.
Команды подаются знаками. По шоссе идет лавина войск:
танки, артиллерия, моторизованная пехота.

И вот быстротечный бой за Пограничный — первый населенный
пункт на Маньчжурской территории. Мы в машинах, в руках
заряженные автоматы, приказано не высовываться. Со
всех сторон нескончаемый грохот боя, невозможно разобрать
команд. Пристроившись у оконца, увидела наши танки,
они двигаются вверх на сопку, откуда били японские минометы.
Потом все покрылось дымом — загорелись два наших танка,
ничего не видно, но расслышала хриплый голос: «В машинах
под сеткой! Не открывать окон и дверей, всем лечь
на пол!» А грохот боя все нарастал, и тут раздались залпы
«катюш».

Вскоре стемнело. То слева, то справа, то далеко впереди —
раскаты грома непрекращающегося боя. И так до утра.
А мы всю ночь на шоссе, где стояли, где медленно двигались
и около девяти часов утра остановились вовсе. Впереди
мост, взорванный японскими бомбардировщиками.

Впервые за эти сутки появилась походная кухня и нас
накормили. Повар попросил принести ему ведра четыре
воды. И когда мы спустились к реке, я увидела страшное
зрелище. До сих пор знобит. Берег реки был устлан убитыми
солдатами, нашими и японскими.

* * *

Нам приказали взять кирки и лопаты, идем к разрушенному
мосту. К вечеру переправа была готова. А с противоположного
берега уже подавали какие-то сигналы белыми флажками.
Четыре солдата бегом направились туда, получив приказ
выяснить, в чем там дело. Врач, сопровождающий четыре
машины с ранеными бойцами, просит пропустить первыми.
Когда последняя из них остановилась около нашего «студебеккера»,
лейтенант медицинской службы попросил напоить раненых.
Вдвоем с Татьяной Малышевой мы взяли ведра и кружки.
Походной кухни уже не было. Помню, как меня поразили
слова одного из бойцов. Он все время охал: «Как обидно,
что пострадали от своих самолетов». Я говорю: «Не может
такого быть!» Он продолжал: «Не может, а случилось. Мы
и сигнальные ракеты пускали, но летчики снова разворачивались
и сыпали бомбы на нас»… Пока я поила раненых, узнала,
что это был бой за город Муллин, от которого, как они
говорили, мало что осталось.

Наконец, машины одна за одной следуют по переправе.
Запомнился мне офицер: как дирижер, он управлял переправой.
Был он в сером плаще и с охрипшим голосом. Я вспомнила
этот голос, подавший команду: «В машинах под сеткой…»

Войска продолжали бой, и слева и справа била артиллерия,
к сопкам уходили танки. Справа остался Муллин, а вдоль
по шоссе войска двигались на Муданьдзян.

Теперь и мы двигались, на отдельных участках войска
обходили наши машины, артиллеристов, и тогда нас задерживали.
Дело в том, что «машины в сетках», как назвал нас командующий,
стремились всеми силами сохранить, поэтому артиллеристы
свои сетки и набросили на наши «студебеккеры». Мы пока
еще не входили в связь, не разрешали. Как говорил наш
лейтенант, «еще ох как будем нужны». Мы понимали: главное —
сохранить РАТ. Но на подступах к Муданьдзяну все же
подверглись бомбежке японской авиации, но вовремя свернули
в лес и затихли, пока не услышали генерала Крылова.
Он заглянул в нашу машину. Впервые мы разглядели
близко его осунувшееся лицо, усталые глаза и серый
весь в пыли плащ — даже погон не видно. Он был обеспокоен,
целы ли мы после налета авиации.

От Муллина до Муданьдзяна пятьдесят километров. Здесь
шли особенно ожесточенные бои. Нашим войскам предстояло
прорвать четыре рубежа обороны противника. Стоял зной,
духота, висела пылища. Стенки наших машин, в которых
мы находились безвылазно, нельзя тронуть рукой. Спасались
тем, что на лицо накладывали мокрые марлевые повязки.

Заслон японцев особенно крепок был на подступах к городу.
Одиннадцать раз переходили эти рубежи из рук в руки.
В одну из контратак противника мы оказались в их кольце.
Спасло только то, что в этой роще мы успели хорошо закопать
машины, а антенное поле еще не развертывали. Низко кружил
над нами японский разведчик, не обнаружил, и все обошлось.
А потом не повезло: снаряд угодил в машину с боеприпасами,
что оказалась недалеко от нас, были ранены две радистки
на посту у силовой машины. Так мы и остались в этой
роще.

Когда город был взят нашими войсками, мы развернули
антенное поле, вошли в связь и стали регулярно работать.
Мы обслуживали штаб 9-й танковой бригады и другие войсковые
соединения армии, которой командовал генерал Белобородов.

Бои продолжались, войска шли вглубь Маньчжурии. Мы
дежурили сутками, 12 часов отдыха и опять сутки в машине.
Иногда не отходили от своего рабочего места по двое,
а то и трое суток. Связь была непрерывной, шифровка
за шифровкой. Я только успевала оформлять их и отправлять
в штаб на расшифровку. Переговоры комбрига с командармом
были нередки. Я всегда удивлялась их лаконичности.

(Окончание следует).