В электричку мы заскочили, можно сказать, в самую
последнюю секунду. Виной тому оказался племяш
Ивана Васильевича школьник Вова, который по дороге
на станцию вспомнил о позабытых дома елочных
игрушках. «Всяких фокусов за полвека рыбалки
насмотрелся, но чтобы елочные игрушки… — ухмыльнулся
Василич. — На спиннинг, что ли, цеплять будешь?» Но
парень не унимался. «Я мигом», — пробормотал он,
сбрасывая нам под ноги тяжеленный рюкзак.

— Нам они как зайцу стоп-сигнал, — костерил
умчавшегося в темноту мальца Руслан Брянский. — Так и
на электричку недолго опоздать.

И опоздали бы,
но, к счастью, та задержалась, пропуская вперед
скорый поезд.

В вагоне нас бурно приветствовали уже успевшие
расположиться по-хозяйски рыболовы-любители.
Полдесятка угловых скамеек были завалены шубами и
рюкзаками, удочками и спиннингами. На возвышавшихся в
проходах горбовиках красовались горки хлеба, сало,
румяные пирожки, термосы с дымящимся чаем.

— Все в сборе, можно отправляться? — ухмыльнулся
выглянувший из кабины электропоезда помощник
машиниста Виталий Собенков. — Гидромет ветром грозится,
волнением до полутора метров.

— Дай-то Бог, — откликнулись из угла. — Тогда, может,
и ехать далеко не стоит. Как мыслите, господа,
товарищи и прочие джентльмены? Где сходить будем?

Мы шумно закусывали, толкуя об удачливых
днях и местах, клевых мушках и настроях. Да и
мало кто из нас представлял конечный путь маршрута,
садясь в электричку Слюдянка — Мысовая.

Каждый из сидящих напоминал пловца, который входит в
воду, не видя противоположного берега. Он только
знает, что берег есть. А что ждет его в пути — штиль,
шторм или тайфун, — неизвестно. И каждый
прекрасно понимал, что вчерашняя ситуация никогда не
повторится. Все будет по другому — и погода, и
удача. Одно это уже закручивало фабулу предстоящей
рыбалки до высочайших нот, щекотало нервы даже
самым опытным и хладнокровным.

Меня обычно «хватает» до старого железнодорожного
моста, прозванного из-за его овальной конструкции
«горбатым». Однако на этот раз знакомые уговорили
ехать с ночевой аж до Мишихи. «В зимовьюшке и Новый
год встретим, — убеждал Руслан Брянский. — Дров
побольше наготовим — не замерзнем».

Когда добрались до этой самой Мишихи, со стороны
Байкала потянуло ветерком, задула поземка. Хорошо, до
пристанища рукой подать. Пока пилили-рубили сухие
березы да осины, с гор спустились свинцовые тучи,
пошел снег. Одна надежда — на клев.

Надежда эта, между прочим, оправдалась. Клев был
отменным. Но какое-то неосознанное, подспудное
чувство притупляло эту радость. Особенно тоскливо
стало под вечер, когда рыбаки стали сматывать свои
снасти и потянулись к последней электричке. Спешили к
новогоднему столу. А мне торопиться было некуда, и
от этого становилось как-то грустно. Пронзительный
свисток и шум удаляющегося электропоезда
окончательно повергли в уныние.

Когда уже совсем стемнело, я поплелся в сторону
зимовья, рассуждая о том, как буду коротать
длиннющую ночь. Но уже на подходе к пристанищу
увидел такое, что сразу отбросило в сторону грустные
мысли. В окошке горел свет, сквозь приоткрытую дверь
доносились оживленные голоса, смех. И каково же было
мое удивление, когда, переступив порог, я увидел
почти всех ехавших утром в электричке. Они буквально
облепили украшенную снежинками маленькую елочку.
«Ну, Вова, молодец. Вот это удружил! Спасибо», — рыбаки
хлопали по плечам раскрасневшегося паренька, совали в
руки сладости. А Руслан Брянский одарил его самой
«клевой» мушкой.

— Мужики, я считаю, что сегодня перед Новым годом
здесь собрались самые настоящие, самые отъявленные
рыбаки, — торжественным голосом произнес 70-летний
дед Прокопий. — Предлагаю первый тост за нас.

Чувствовалось, что собравшиеся ощутили связующую
всех общность. Да, немало приезжает осенью рыболовов
на Байкал. Но чтобы вот так, под Новый год, — это уж
исключение. И это чувство исключительности витало
над всеми нами.

— За Байкал, за батюшку! Пусть он всегда будет
щедрым для нас, и пусть сгинут все его недруги! —
призносили сокровенные тосты собравшиеся. — Айда
на берег, угостим его, чем Бог послал.

На полянке, где Вовка разжег огромный костер и куда
вскоре мы перебрались, витало чувство
торжественности и необычности. Суровое безмолвие
казалось прекрасной страной из необъятного,
окруженного заснеженными горами «славного моря» и
бездонного черного неба. В такие минуты забываешь
мелочи быта, растущие тарифы, безденежье,
инфляцию и прочую гадость. Хотелось лишь одного —
слушать и созерцать.

И это чувство, а также по-детски взволнованные лица
«отъявленных», рыбацкие были и небылицы, лившиеся из
их уст, считай, до самого утра, запечатлелись на всю
жизнь. Была у меня после этого еще пара десятков
новогодних встреч, но ни одна из них так не
запомнилась, как та, на пустынном берегу Мишихи.