В Ангарске закрылась школа-интернат N15. В ней
учились и фактически жили четыреста ребят. Из
которых 26 — сироты. Событие грустное, но как бы не
выбивающееся из ряда, перед которым можно ставить
общий знак минуса. Я узнала о случившемся из
коллективного письма воспитателей этого учебного
заведения. Точнее было бы сказать: от бывших
воспитателей, поскольку детей в интернате нет уже
полгода, так что и «воспитывать» некого. Но написать
«бывшие» значило бы формально погрешить перед
истиной. Потому что все шесть минувших месяцев
авторы письма получали среднюю зарплату и будут ее
получать еще два, уже после фактического
увольнения. Согласно Трудовому кодексу. Так что,
казалось бы, сетовать им не на что. Но подробное, на
четырех больших листах, письмо — все-таки самая настоящая
жалоба. Только отличающаяся от тех, что обычно
пишутся обиженными подобными обстоятельствами
людьми. Потому что эта жалоба — не о личных
разочарованиях и потерях; она — о детях. О том,как
все складывается в их жизни. Хотя, на первый взгляд, авторов письма
логично было бы упрекнуть в предвзятости: что же
волноваться за ребят, если все они не отданы улице,
а определены в другие учебные заведения города?

В управлении народного образования Ангарска сразу дали
мне список всех, начиная от второклашек и кончая выпускниками,
для кого школа-интернат N15 навсегда осталась в
прошлом. Список сам по себе особенный: против
каждой фамилии — подробная информация о том, где в
данный момент (на январь 2003 года) и как учится
ребенок. Значит, что же — тридцать пять
женщин, поставивших свои имена под письмом в
редакцию (а также в главгуно, в правительство
России) не смогли все-таки совладать с чувствами?
Значит, писали под диктовку своего уязвленного
самолюбия и тревоги за свой завтрашний день?
Предположим, что не без этого — кто бросит в них
камень? Но в том-то и дело, что в главном они
правы. Когда закрывали школу-интернат N15, о детях
подумали в последнюю очередь. По сути получилось
именно так, несмотря на формулировки в официальных
документах и справках, оправдывающие случившееся:
«Заключения органов пожарного и энергетического
надзоров и постановление главного государственного
санитарного врача Ангарска предупреждают о том, что
в данном образовательном учреждении нет условий,
обеспечивающих охрану здоровья и жизни работающих и
воспитанников».

Первое, о чем подумалось: если условия в
школе-интернате N15 были столь ужасны, почему не
закрыли ее раньше, а не иначе, как в самый канун
нового учебного года? Разве пожарники и энергетики
ни разу за все время существования школы не посещали
ее, а сделали это впервые в середине августа
прошлого года? В одночасье ни одно здание, даже
не имеющее фундамента, не рушится — а тут капитальные
кирпичные трехэтажные корпуса. Сегодня, в конце зимы,
разумеется, полностью размороженные и «обглоданные» людской
«саранчой». Главный санитарный врач
Ангарска, если судить по дате его постановления
(март 2002 года), свой вердикт вынес девять месяцев
назад. Но и в этом случае логично спросить:
почему же тянули с закрытием так долго? Разве это
нельзя было сделать сразу с наступлением
летних каникул? Хотя бы для того, чтобы все
произошедшее не было таким неожиданным для родителей
и опекунов ребятишек и не столь драматичным для них
самих? Теплым августом приказ закрыть школу
свалился на всех, как снег на голову. Сужу об этом
по тому, что удалось узнать, услышать, увидеть, идя
по следу жалобы. Решение было озвучено в
коллективе, когда директор школы-интерната N15 находилась
в отпуске. Просто попросили учителей и воспитателей
искать другую работу. Педагоги в своем большинстве
ее нашли; воспитательницы, среди которых есть и
женщины предпенсионного возраста, — нет. Но, повинуясь
распоряжению, они спешно начали отдавать документы
родителям и опекунам, вместе с ними подыскивая
другие школы. Однако изо всех так или иначе пострадавших от
внезапного удара именно ребята оказались
самыми беззащитными. Мне при встрече рассказывали о теперь
уже бывших своих воспитанниках сами авторы письма.
Изменю только имена детей, не меняя ничего в
рассказе об обстоятельствах, в которых они
оказались. Разумеется, не все, но многие.Лена: мама ложится
на онкологическую операцию, денег не оставила. Коля: от него,
узнав о случившемся, отказался опекун. Катя: оба родителя
— алкоголики. Таня: не хочет ходить в новую школу,
потому что «там девочки лучше одеты». Ну и так
далее. Тот ребячий список, который и сейчас, когда
пишу этот материал, лежит передо мной, сам по себе очень
обстоятельный, свидетельствующий о большой работе,
проделанной работникамии городского управления
наробраза. Но за ним тем не менее лишь часть
правды. Формально все ребята определены по другим
школам. Но ребята-то эти из малообеспеченных, из трудных
семей! Вынужденно совершенный ими «прыжок» вряд ли
пройдет бесследно. Интернат для таких, как они, — особая среда
обитания. Как бы ни жилось на этой «территории» (в школе-интернате
N15 тоже неприятностей хватало), здесь
существует какая-то стабильность; пусть относительное, но
благополучие. Как-никак, каждому воспитаннику
положены государством 62 тысячи в год. А это
трехразовое питание, учебники, пригляд взрослых.
Словом, все, что страхует ребенка от чувства
интеллектуальной и социальной неполноценности. Не
так и мало! Тем более если учесть, что среди воспитанников
двадцать шесть круглых сирот. Если следовать за списком,
то и с ними, с двадцатью шестью, ничего
особенного не стряслось. Все распределены в соответствии
с их сиротским статусом. Несколько ребят
попало в областной детский дом и в интернат N7 здесь
же, в Ангарске. Остальные песчинками рассеялись по
области. Но, пожалуй, на их, на сиротском, примере
полнее чувствуешь всю холодную
отчужденность казенщины при решении ребячьих
проблем. Больше повезло тем, кто остался в Ангарске.
Им сразу нашлись койка, ложка, книжка. Хотя, если
уж совсем начистоту, то несколько «счасливчиков» все
равно «потерялись», ударившись в бега. Документы на этих
мальчишек лежат в кабинете директора интерната N7
Ирины Георгиевны Бурындиной, но их самих она пока в
глаза не видела. Меньше удачи досталось тем, кому
предстоял дальний путь. Их, путешественников,
поселили сначала всех вместе, мальчишек и
девчонок, в изоляторе седьмого интерната. И пока
согласовывалось их будущее, пока подыскивались им места,
они так общаком и жили с сентября по середину
декабря. Хотя понятие «жили» к образу их существования
на птичьих правах в седьмом интернате не очень-то
подходит. Ночами почти все койки в изоляторе
пустовали: ребята убегали. Кто — «просто так», а кто
— «домой», в насквозь промороженный, с лопнувшими батареями
и выбитыми окнами «свой» корпус школы-интерната
N15. Как вы думаете, если бы ее закрытие
планировалось заранее и не было столь спонтанным, разве
мытарились бы так ребята в ожидании новых направлений?

Однако во имя чего жертва? Когда в августе
минувшего года в первый раз прозвучали слова о
необходимости «срочного и длительного капитального
ремонта», никто не предполагал, что
это лишь простая уловка. К такой часто прибегают
доктора, чтобы не бить наотмашь ни
самого умирающего, ни его близких. Вот зимой уже ни
о каком временном «приостановлении образовательного
процесса» в школе-интернате N15 речь не шла. В
постановлении, подписанном в начале декабря 2002
года мэром Ангарска Е.П. Канухиным, говорится о
создании в стенах пятнадцатой школы-интерната
коррекционной школы для обучения детей с
отклонениями в развитии.

Конечно, проблема очень горькая. В Ангарске
обделенных природой детей школьного возраста более
шестисот. Условий же для их обучения, реабилитации,
подготовки ко взрослой жизни в городе — никаких. И
рассказывая сейчас о злоключениях ребят, с которыми
природа обошлась более милостиво, чем с их
слабослышащими, плоховидящими или больными церебральным
параличом сверстниками, я вовсе не хочу
противопоставлять одних другим. Хочу лишь высказать
свое мнение: ни в августе минувшего года, когда
речь шла о «срочном ремонте», ни в декабре, когда в
повестку дня была включена коррекционная школа, ни
сегодня, в конце зимы 2003 года, ни даже в обозримом
будущем денег на столь кардинальные преобразования не было и не
будет. Сужу об этом по тому, как мучительно медленно,
с огромными долгами ремонтируется, что называется «на ходу»,
седьмой интернат. Я была и в нем, чтобы узнать о
судьбе переданных ему сирот. Точно знаю: на то,
чтобы ремонт длился не годы, как это происходит,
а хотя бы месяцы, средств нет. Как не было их и у
школы-интерната N15; иначе дошла бы она до состояния,
при котором «находиться в здании опасно для жизни»?
Что же всерьез говорить об открытии не сегодня-завтра
коррекционной школы в помещениях, которые не просто нуждаются в
ремонте, а требуют принципиальной перестройки,
возможно, перепланировки с учетом потребностей
больных детей? И не просто говорить, а вольно или
невольно выдавать желаемое за действительное! Если
судить по изданному в минувшем декабре ангарским
мэром постановлению, можно подумать, будто такая школа
уже существует в самом деле. Мэр так и требует: «Заключить с
ВНОВЬ СОЗДАННЫМ муниципальным специальным
(коррекционным) образовательным учреждением
соответствующий договор». На бумаге, а также в мечтах
и планах можно «вновь создавать» какие угодно воздушные
замки. В подобном «созидании» у всех у нас богатая
практика. Опыт же ничему не учит: в столкновении с
реальностью замки рассыпаются…

… Стараясь найти место, где можно было бы спастись
от холода, чтобы поговорить, вместе с авторами письма
поднялась на третий этаж теперь уже бывшей школы-интерната.
В одной из дальних комнат на корточках вокруг консервной банки,
полной окурков, сидело несколько мальчишек лет четырнадцати.
Оказывается, «откомандированных» выносить и грузить на машину все
«ценное», что осталось. На полу валялись обрывки
школьных тетрадей, книг, обгрызанные карандаши, вполне
на вид пригодные, видно, впопыхах забытые фломастеры.
Одно слово, разор. Ничего достойного «эвакуации» не
заметила. Да ребята ничего и не делали. Просто сидели
на корточках и курили молча. Была пятница, обычный учебный
день. Последний в январе…