— Вообще, притяжение Иркутска в моей судьбе косвенно проявилось давно. И, конечно, через культурный код, — отмечает мой собеседник. — Легендой драмтеатра Тихоокеанского флота, где я служил более двадцати лет, был удивительный актёр и режиссёр, ученик Всеволода Мейерхольда Николай Николаевич Буторин. Для театрального Иркутска это почти забытое имя тоже ценно и дорого. Именно Николай Буторин в 1934 году привёз сюда из Красноярска Сибирский экспериментальный театр. Новаторский СЭТ и стал основой первой постоянной труппы краевого театра драмы в Иркутске – теперь Иркутского академического. А Николай Николаевич стал творческим учителем будущего директора Иркутского драмтеатра Осипа Волина. Такая вот перекличка через годы и километры.

— Вы даже провели прогулку по старому Иркутску, посвящённую Николаю Буторину, приобщившись к сообществу молодых учёных «Альянс» и к иркутским гидам-энтузиастам. Это было в августе 2019 года. Сбор группы назначили у памятника Вампилову.

— Этот замечательный памятник встретил меня, когда я первые приехал в город на Ангаре по приглашению Охлопковского директора Анатолия Андреевича Стрельцова. Я стал гостем на Вампиловском фестивале 2017 года, который проводится вот уже в течение десятков лет, окунулся в его удивительную атмосферу и ощутил мощное дыхание культурной матрицы Иркутска. И это ощущение потом многократно усиливалось от знакомства со знаковыми местами города, с его культурной средой. Меня очаровал, конечно, сам театр. То ли храм, то ли искусная игрушка в самом «парадном», живописном уголке. Он притягивает человека своей гармоничной, не помпезной красотой – красотой, доступной каждому, приглашающей к ней приобщиться. Наверное, не ошибусь, если скажу, что это самый красивый из театров за Уралом. Когда я впервые попал в партер, в нарядное и вместе с тем очень уютное, по-родственному тёплое пространство Основной сцены, мне показалось, что ярусы будто обнимают вошедшего, а вся обстановка, всё убранство располагает к доверию и доброму настрою. Позднее я убедился, что похожее чувство испытывают здесь многие гости из других городов и стран. Даже очень искушённые и щедро повидавшие красот.

— Понятно, что с Охлопковским святилищем вы сроднились. А какие-то другие объекты и места открыли вам свои тайны и сокровища? 

— Мне очень хорошо в доме Трубецкого, в усадьбе Волконского. У этих музеев удивительно живое, не застывшее во времени пространство, оно воспринимается, как историческая часть единой духовной среды города. Конечно, мой переезд в значительной мере оправдал Байкал. Не шутка – оторваться от громады Тихого океана, от волшебства Японского моря. Невероятная магия Байкала помогла мне решиться. Теперь я уже заправский байкалец, побывал в самых разных уголках озера, очень люблю, с нетерпением жду каждой новой встречи. И всё-таки самое поразительное в Иркутске – это его культурный, интеллектуальный контекст.

— В чём это проявляется?

— Например, в том, каков здешний зритель. И, конкретно, зритель академического театра. Он готов и способен вслушиваться в текст, впитывать смысл, воспринимать и оценивать богатство языка. Сегодня такой зритель становится редкостью. Это драгоценное качество нашего зрителя испытано на таких сложных, полифоничных текстовых структурах, как пьесы Шекспира, произведения мировых и русских классиков, творения авторов-земляков – Вампилова и Распутина.

— С Распутиным вас, можно сказать, связали крепкие творческие узы.

— В самом деле. Здесь, на родине Валентина Григорьевича, я по-новому переосмыслил глубину и силу его произведений. Заново его открыл. Он стал одним из моих, «приручивших» меня, кровных авторов. Мне драгоценны его авторская сдержанность, чуткость и скромность, которые удивительным образом сочетаются с бескомпромиссностью, с верностью высочайшим нравственным канонам. Я глубоко прочувствовал его боль, его кровоточащую центральную тему творчества – тему утраты сакральных связей, священных заповедей, корневых устоев, которые дают нам право называться людьми. В этом смысле каждая его история – продолжение единого пророческого послания. Вот и мои две постановки по Распутину – «Живи и помни», «Деньги для Марии» — это, в каком-то смысле, дилогия. Когда я работал над ними, погружался в мир писателя, слышал его негромкий голос, не мог от него отключиться. В эти месяцы я просто жил Распутиным, уверен, что такое же погружение переживали и артисты, занятые в спектаклях. Иначе не получилось бы ничего.

Главный успех трагедии «Живи и помни» на Камерной сцене – не Губернаторская премия, а то напряжённое, горячее внимание, с каким зритель смотрит на двух актёров, проживающих центральную линию многолюдной повести, смотрит два часа, без отрыва, на одном дыхании, с общим сердцебиением. Вслушивается в серьёзный, многомерный, философски наполненный текст, сопереживает смятению чувств, столкновению ценностей, смертельной схватке света и мрака в душе человеческой, такой беззащитной под ударами века и судьбы, но всесильной в своём внутреннем выборе. Каждый раз, когда я наблюдаю этот унисон между сценой и залом, я чувствую в этом огромную ретроспективную работу театра и всей культурной среды Иркутска, чувствую единение автора и земли, его выстраданного слова и народа, которому оно адресовано. Это великое таинство искусства, его перпетуум-мобиле, вечного, как само Творение.

— Возникает подозрение, что своё призвание вы считаете самым важным?

— Служение культуре, искусству мне представляется и счастьем, и привилегией, и ответственностью, и нелёгкой ношей. Вложения в культуру – это приоритет. В конце концов, что мы знаем об эллинах, о канувших в небытие египтянах, кроме их культуры? Народы ушли с планетарной сцены, но отсвет их представлений и образов, устремлений и идеалов сопровождает человечество вот уже тысячелетия. А миссия именно театра сформулирована словами сказочника из «Обыкновенного чуда» Шварца: живое сделать ещё более живым! Что может быть невероятней и прекрасней?

— Вернёмся к вашему диалогу с Иркутском.

— Думаю, мы с городом легко «признали» друг друга. Сердце восточносибирской столицы отстраивали в девятнадцатом веке питерские архитекторы, как и центр Владивостока. Чудом это благородное пространство не утонуло под высотками, сохранилась линия горизонта. Это человечно, камерно, уютно. Причудливо и гармонично соседствуют приметы и стили разных времён, эпохи мирно уживаются в тесном контакте, образуя баланс «слоёного пирога», который хорош на вкус. Есть ещё одна особенность, редкая, подкупающая. Деревянное зодчество, чудом дожившее до наших дней. Оно говорит об Иркутске очень много. И об удивительных умениях мастеров, и о капризах заказчиков – не самых богатых жителей, а рядовых горожан, мещан, ремесленников, мелких торговцев. Человек в этом суровом краю хотел жить не просто добротно и тепло, но и красиво, с выдумкой, отлично от соседа.

У Иркутска всегда был высокий эстетический запрос. То, что драматург Анатолий Сафронов продекларировал в названии своей пьесы «Миллион за улыбку». Не всякий готов вкладывать средства и усилия, чтобы человек просто улыбнулся. А между тем, потребность «сделайте нам красиво!», над которой подшучивал Маяковский, потребность нерациональная, может быть, и выделяет нас из животного мира. Вот эти деревянные теремки, эти «преданья старины» раскрывают романтичную, фантазийную, небудничную закваску города. Я целый год жил здесь в разлуке с семьёй, конечно, скучал, но мне было тепло в этом задушевном оазисе. Это город с воспоминаниями, с удивительными секретами, которые хочется узнавать, с накоплениями, которые хочется приумножить. Город, где гнездятся легенды и воспаряют мечты.

— А как тут угнездилась ваша семья?

— Жена Юля работает в одном из цехов театра, влилась в дружную охлопковскую команду. Близнецы Лиза и Миша прибыли сюда пятилетними, поначалу скучали по родному «гнезду», тосковали по большому дубу у нашего дома во Владивостоке. Но время летит. Здесь они пошли в школу, обзавелись новыми друзьями, полюбили и город, и наши поездки на Байкал. Наш круг общения в Иркутске – это, понятно, круг театральный, литературный, вузовский, музейный. Но не только. Настоящими добрыми друзьями стали нам, например, мастер, который курировал ремонт в нашей новой квартире на Пятой Армии, мужчина, который кухню нам собирал, родители ребятишкиных однокашников – люди самых разных профессий и занятий. Они тоже с удовольствием приходят в театр и часто становятся ценными экспертами постановок. Тут я вновь возвращаюсь к вопросу о плодоносном культурном слое Иркутска. Его почва пропитана талантами, красотой, сознанием, любовью. И это отражается в иркутянах по-разному обаятельно и колоритно. Поэтому мне в этом городе, уже ставшем моим обжитым домом, интересно, тепло и комфортно.