В следующем году — 90 лет со дня рождения и 35 лет со дня злодейского, так и не раскрытого убийства священника церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Петровском-Алабине, выдающегося православного проповедника и богослова протоиерея Александра Меня.

В 1962 году поэт-фронтовик Евгений Агранович написал о нём стихотворение, которое, разумеется, нигде не было опубликовано и ходило в списках.

Одна строфа из него до сих пор приписывается в сети даже Пушкину, хотя слово «жрать» в ней должно бы заставить сомневаться:

Мы пальцами показывать не будем,

Но многие ли помнят в наши дни:

Кто проповедь прочесть желает людям

Тот жрать не должен слаще, чем они.

Герой стихотворения чуть отличен от настоящего Меня — отец Александр был крещён не взрослым, а младенцем вместе с матерью, но действительно в Загорске, и вовсе не случайно обратился к православию: не «закончил институт в 50-ом», а был исключён в 1958 году за свою религиозность с последнего курса охотоведческого факультета Иркутского сельхозинститута, в котором три года доучивались студенты из подмосковной Балашихи.

Евгений Агранович

Еврей-священник

Еврей-священник — видели такое?

Нет, не раввин, а православный поп,

Алабинский викарий, под Москвою,

Одна из видных на селе особ.

Под бархатной скуфейкой, в чёрной рясе

Еврея можно видеть каждый день:

Апостольски он шествует по грязи

Всех четырёх окрестных деревень.

Работы много, и встаёт он рано,

Едва споют в колхозе петухи.

Венчает, крестит он, и прихожанам

Со вздохом отпускает их грехи.

Слегка картавя, служит он обедню,

Кадило держит бледною рукой.

Усопших провожая в путь последний,

На кладбище поёт за упокой…

Он кончил институт в пятидесятом —

Диплом отгрохал выше всех похвал.

Тогда нашлась работа всем ребятам —

А он один пороги обивал.

Он был еврей — мишень для шутки грубой,

Ходившей в те неважные года,

Считался инвалидом пятой группы,

Писал в графе «Национальность»: «Да».

Столетний дед — находка для музея,

Пергаментный и ветхий, как талмуд,

Сказал: «Смотри на этого еврея,

Никак его на службу не возьмут.

Еврей, скажите мне, где синагога?

Свинину жрущий и насквозь трефной,

Не знающий ни языка, ни Бога…

Да при царе ты был бы первый гой».

«А что? Креститься мог бы я, к примеру,

И полноправным бы родился вновь.

Так царь меня преследовал — за веру,

А вы — биологически, за кровь».

Итак, с десятым вежливым отказом

Из министерских выскочив дверей,

Всевышней благости исполнен, сразу

В святой Загорск направился еврей.

Крещённый без бюрократизма, быстро,

Он встал омытым от мирских обид,

Евреем он остался для министра,

Но русским счёл его митрополит.

Студенту, закалённому зубриле,

Премудрость семинарская — пустяк.

Святым отцам на радость, без усилий

Он по два курса в год глотал шутя.

Опять диплом, опять распределенье…

Но зря еврея оторопь берёт:

На этот раз без всяких ущемлений

Он самый лучший получил приход.

В большой церковной кружке денег много

Рэб батюшка, блаженствуй и жирей.

Что, чёрт возьми, опять не слава Богу?

Нет, по-людски не может жить еврей!

Ну пил бы водку, жрал курей и уток,

Построил дачу и купил бы ЗИЛ, —

Так нет: святой районный, кроме шуток

Он пастырем себя вообразил.

И вот стоит он, тощ и бескорыстен,

И громом льётся из худой груди

На прихожан поток забытых истин,

Таких, как «не убий», «не укради».

Мы пальцами показывать не будем,

Но многие ли помнят в наши дни:

Кто проповедь прочесть желает людям

Тот жрать не должен слаще, чем они.

Еврей мораль читает на амвоне,

Из душ заблудших выметая сор…

Падение преступности в районе —

Себе в заслугу ставит прокурор.

1962 год.