Долгий миг короткой встречи был анонсирован ещё в мае. Билеты расхватаны иркутскими театралами практически в первую же неделю. До самого дальнего на галёрке. Немудрено. В последний раз масштабный десант Российского государственного театра «Сатирикон» имени Аркадия Райкина, которым руководит сын легенды, народный артист РФ Константин Райкин, состоялся в столице Приангарья чёртову дюжину лет тому, в 2011 году. Тогдашняя высадка у Байкала, подарившая нам пять изумительных спектаклей, до сих пор помнится подробно и ярко. Нынешний приезд ознаменовался лишь тремя вечерами и двумя выступлениями. Москвичи показали малоизвестную пьесу Островского «Шутники» и поэтический моноспектакль «Константин Райкин. Своим голосом».

Тет-а-тет с акулами пера

А преамбулой к ним стала пресс-конференция с предводителем труппы. Актёр, танцор, режиссёр, педагог, профессор, ректор «Высшей школы сценических искусств», Константин Аркадьевич вышел на встречу с иркутскими медиа один, без свиты и апостолов. Говорил много, щедро, умно и красочно. Признался, что Байкал для него – родное место, ещё со студенческих лет. Впервые он попал на Ольхон с концертной бригадой очень давно. И бывает здесь чаще, чем отражается на афишах. «У меня здесь близкие люди, — рассказывает наш гость. – И не только в Иркутске, в Черемхово, Байкальске, Шелехове». Вспоминал нашего земляка Александра Вампилова. Привилегию называть его Сашей извиняет тесным творческим знакомством.

— Один из драгоценных подарков моей жизни – это то, что я был с ним хорошо знаком, — делится мастер. – Я только пришёл в «Современник», где мы репетировали сразу две его пьесы – «Провинциальные анекдоты» и «Старшего сына». Я был назначен на Васеньку, влюблённого в соседку-профурсетку. Помню, как этот скромный кудрявый парень робко надоедал Валере Фокину, который тоже ещё не был Валерием Владимировичем, ну, когда же, решится, мол, с «Анекдотами»? А Валера отмахивался: да будет, в самом деле, тебе, сейчас не до этого. И вдруг мы узнаём, что Саша утонул. Поди знай! Вот как бывает… Вот как надо – с любимыми не расставаться. Есть грандиозные драматурги советской поры. Но для меня лично… Кто самый? Кто пик? – Вампилов. А тогда он был весь запрещён. «Провинциальные анекдоты» у нас пережили восемь сдач в попытках преодолеть цензурные барьеры. И шли потом много лет с огромным успехом. «Старший сын» — непревзойдённая пьеса, великий библейский сюжет. Это кажется только, что житейская история. В ней все начала и концы. Школа драматургии Вампилова – непревзойдённая вершина. При этом, он невероятно коварный автор. Ясный, очень понятный в разборе… И почти никогда не получается. Ни у кого…

О том, что у театрального мэтра не прекращается «запой по Островскому», наглядно свидетельствует афиша и эмоционально говорит сам народный артист:

— Русский артист обязательно должен пройти глубокое погружение в Островского. Это лучший драматург, писавший на русском языке. Не в обиду Пушкину, Чехову, Гоголю… Островский лучше всех знает законы театра, он писал только для сцены и в совершенстве владеет психологией зрителя. Как сделать, чтобы зритель затих – а потом вдруг расплакался, умилился – и внезапно расхохотался. А ещё Островский – изумительный сказочник. Два полюса: любовь — и деньги. И побеждает любовь! Где вы это видите? Да почти нигде. И только великий драматург может сделать так, что наши надежды, наши чаяния, наши сны воплотятся какой-то очень правдивой, но на самом деле сказочной историей. Хеппи-энд в «Шутниках» свершается в последнюю секунду! Сам автор говорил, что эта комедия должна быть в репертуаре всякого русского театра, если он претендует быть русским. Очень сердечно относился к этой пьесе, считал её одним из лучших своих достижений. В текстах Островского нет неправды, нет плоских персонажей. За каждым стоит такой объём, такое право на существование, такая интересная судьба, достоверная жизнь, социальная правда! Играть это – одно удовольствие.

Нокаутические шутки сверхОстровской остроты

Смотреть – тоже захватывающее приключение. Два вечера зритель в нетерпении спешил к парадному подъезду Иркутской драмы, готовый к неожиданностям и встряске от спектакля-парадокса Евгения Марчелли. Режиссёр, известный своими авторскими прочтениями хрестоматийных текстов, сумел иркутян заинтриговать и отчасти даже обескуражить. Тем более, что в зале случались и те, кто ещё помнит постановку «Шутников» 2002 года, решённую заслуженным артистом РФ Геннадием Гущиным. Жизненные превратности «маленького человека» – мелкого чиновника Оброшенова – вызывали в той давней истории жгучие слёзы и горький, гоголевский смех, местами достигая почти трагического звучания. Столичные «Шутники» оказались совсем другими, по современной стилистике, упругой молодой энергии, по иронии, звучащей оглушительно и хлёстко.

Островский был в избытке, благодаря красноречивому приёму «театр в театре» в действие причудливо встроились архетипы самых титульных пьес драматурга. Марионеточки своеобразной «музыкальной шкатулки» кукольными голосами произносили хрестоматийные реплики Ларисы и Паратова, Катерины и Бориса, Счастливцева и Несчастливцева, Снегурочки и Мизгиря. И эти фантомы, и персонажи основного текста демонстрировали острый конфликт между мечтой и нуждой, любовью и меркантилизмом, душевной жаждой и запросами бренной плоти. Островский был неузнаваем. С ним никак не  ужились бы понятия «старомодный», «патриархальный», и, прости господи, «ископаемый».

Комиксовая стилистика постановки, построенной преимущественно на внешнем рисунке, щедро апеллирующая к залу движением, пантомимой, жестикуляцией, динамикой подробных бессловесных сцен и взаимодействий, заставила выйти из зоны комфорта театральных консерваторов, приковала к сцене немигающее внимание, не раз исторгла бурные спонтанные реакции. Моему сыну очень понравился и спектакль, и театр. «Он серьёзно отличается от Иркутского драматического. В нём какая-то будоражащая острота, краски яркие, как в рекламе. Захочешь — не заснёшь. Артисты работают с намеренным плюсом — и это воспринимается органично, круто. Три певицы в красном — убийственно хороши. Райкин — красавец, равных нет. Намёк на Майкла Джексона — выстрел в сердце! Мне было захватывающе интересно», — таков вердикт представителя поколения около сорока.

Возможно, демиург комического ревю Евгений Марчелли пытался актуализировать дискурс пьесы именно в сознании зрителя неоперившегося, которому классическое молоко по усам текло, да в рот, не то что в кровь, — не попадало. Получилось лихо, зубасто, пряно и смачно. Финал пригвоздил абсолютным созвучием текущему моменту, новой цивилизационной матрице торжествующего Вавилона. И это, на мой взгляд, каюсь, взгляд уже ветхозаветный, совсем не сказочный счастливый конец. А именно хеппи-энд по правилам Великой Лотереи, в которую уверовал современный мир. Чтобы младшая дочка главного героя вышла замуж по любви, старшая приносит себя в жертву чудовищу. Но все ликуют. В том числе и сомнительная жертва. У неё же будет бабло! Вся нищебродская братия пьесы ликует: толстосум хотел бесприданницу купить, а оказался сам даже не купленным, а снятым ни за грош, потерпевшим рейдерский захват этой самой старой девой, чудом перескочившей целый марш социальных ступенек. Тут между строк Александра Островского видится мне на пиру Валтасара цитата из Пелевина: «Сколько бедняг в России запивает сейчас водочкой преступление, совершённое ради колбасы!». И блазнится булгаковский Шарик из «Собачьего сердца», утвердившийся в профессорской квартире. Неописуемо свезло. Правда, голову зачем-то располосовали, но… Нам на это нечего смотреть.

Триумф мега-артиста

Венцом гастрольного блица стал моноспектакль народного артиста. Маэстро два часа не читал, нет — отыгрывал, отстреливал пулемётную очередь стихов сокрушительной силы, неотразимой красоты, запредельной глубины. Пушкин — фантастически живой, через великое почитание присвоенный артистом, жгучий, африканский, озорной, как вечный лицеист, и одновременно зрелый, умудрённый, вневременно вещий и просветлённый. Он ожил в нас, он присутствовал в зале, он порхал самовольно влетевшим на сцену мотыльком, делавшим круги вокруг всесильного пламени, которое излучал вдохновенный Райкин. Как его Гвидон оборачивался комаром и шмелём. Следом звучал Давид Самойлов. Поэт, сам артистически «игравший в Пушкина», философствующий шутя, умудрявшийся виртуозно венчать разочарование с надеждой, скепсис с верой в добро, прозрения одиночества с непобедимой любовью. Для многих, особенно молодых, это было первое свидание с потрясающим художником слова. Энергия чтеца, его сумасшедшая исполнительская мощь владели публикой безраздельно. Зал мыслил, чувствовал, дышал по мановениям царившего на сцене «дирижёра». Кто видел, не скажет, что не был очевидцем чуда. Здесь избыточен фимиам. Достаточно шквала аплодисментов, взорвавших охлопковские своды, помнящие многие триумфы.

«Сатирикон» — слово звонкое, игривое, неугомонное, заводное. Так озаглавлен самый древний сатирический роман античного автора Гая Петрония Арбитра. Собрание комических текстов, так можно перевести название. Прямая связь тут с сатирой, а дальше — с сатирами. Лесными шалунами, неутомимыми плясунами, пылкими преследователями нимф, шумной свитой жизнелюбивого Вакха. Идеальное имя для уникального театрального явления под руководством Константина Райкина. Намёк прозрачен. Райкин похож на сатира. У него мифическая выносливость, недюжинная творческая плодовитость, сверхчеловеческая пластика и немыслимо богатая мимика. У него неопровержимый магический дар.

А на логотипе название театра разорвано на три части. Сат — на санскрите значит «бытие», подразумеваем — «грехи наши тяжкие». Ири — тут есть варианты. Можно вспомнить славянский Ирий — светлые области тонкого мира. А ещё недалеко — иризация — радужная игра от интерференции световых волн. Завораживающее, волшебное мерцание, редкое и ценное в природе. Кон — это ежу понятно. На кон бросают козыри. На кон бросают всё, что за душой. Когда претендуют на супер-выигрыш. Выигрыш нашего восторга. И выигрывают! Мы платим, не скупясь! До свидания, «Сатирикон»! До нового свидания!