Екатерина Мурашова – практикующий семейный психолог, писатель, автор книг для подростков. Дважды лауреат российской национальной премии в области детской литературы «Заветная мечта» за повести «Класс коррекции» (2005) и «Гвардия тревоги» (2007). В 2010 году её произведение было в списке номинантов Международной литературной премии памяти Астрид Линдгрен. Гостья Иркутска — автор книг «Ваш непонятный ребёнок…», «Дети-тюфяки и дети-катастрофы…», «Дети взрослым не игрушки», «Экзамен для родителей» и других. Много лет является колумнистом «Сноба».  О себе Екатерина Вадимовна говорит: «Я скорее даже не психолог, я больше хороший рассказчик». И действительно, два часа с ней пролетают в один миг.

Несмотря на то, что 23 марта публичные мероприятия «Дня Ч» в Иркутске были отменены из-за трагических событий в «Крокусе», фестиваль всё-таки завершился успешно, пусть и в изменённом формате. «День Ч» начался 19 марта, Екатерина Мурашова и другие гости фестиваля провели встречи в Киренском районе. Психолог сумела также провести лекцию для педагогов начальных классов Иркутска, дала несколько интервью.

Современные родители, по мнению Екатерины Мурашовой, достаточно продвинуты в области психологии, однако это так называемая «жёлтая грамотность». «Люди прочитали в каком-нибудь журнале статью с условным названием: «Что делать с вашими детьми?». Статья, скорее всего, написана прекрасной молодой журналисткой, — рассказывает Екатерина Мурашова. – Эта журналистка каким-то образом  что-то переработала. Не Выготского, конечно, его она не читала. Максимум, прослушала лекцию Е. Мурашовой. В таком виде это доходит до родителей, они приходят и говорят мне: «А вот пишут, что на детей нельзя кричать. Это наносит им психологическую травму. А я уже три недели пытаюсь не кричать, и чувствую, что скоро лопну». Дело в том, что психологическая грамотность населения уже прошла границу от нуля, когда люди вообще не представляли, о чем говорит наука психология, до разумного предела знаний. Разумный предел – это тот уровень, который мы все должны знать о любой профессии, не будучи специалистами. И вот эту грань, на мой взгляд, население уже прошло. И теперь лишние знания высыпаются из самых неожиданных мест». Причём, идут на приём как родители совсем маленьких ребят, так и среднего возраста – 7-11 лет, и подростков.

«Как вернуть мотивацию?» — «Никак»

Родители маленьких детей всегда задают довольно похожие вопросы: «Как сделать, чтобы он меня слушался?», и второй – «Нормальный ли он? Будет ли нормальным?». Причём во втором вопросе родительская тревога зашкаливает, потому что как грибы, множатся детские диагнозы. «Все в своих детях раньше подозревали СДВГ, теперь подозревают СДВГ плюс аутизм. Иногда приходят уже с готовым диагнозом – какой-то специалист сказал, что у моего ребёнка аутизм», — рассказывает психолог. На фоне сообщений в СМИ кажется, что больных детей, особенно аутизмом, становится в мире все больше. Психолог говорит – количество детей с СДВГ и аутизмом достаточно стабильно, и не увеличивается. Однако количество тех, кто готов ребёнку поставить «модный» диагноз по статье в интернете, растёт. Тут нужна холодная голова и разумный подход.

— Как относиться к этим новым-старым болезням? Есть люди, которые никоим образом не хотят, чтобы диагноз СДВГ был прописан в карточке у ребёнка, считая, что это испортит его будущее и заставит учителей соответственно относиться к ребёнку, как к «дебилу».

— Да, диагноз СДВГ реальный. И да, есть родители, которые его отрицают. Они точно есть. Бывает ли так, что это отрицание играет во вред ребёнку? Бывает. Бывает, что это идёт на пользу ребёнку? Да. Бывает ли так, что это никак не отражается на судьбе ребёнка? И так тоже бывает. Единственное – все работающие с этим ребёнком люди должны учитывать – признают родители этот диагноз, или нет. Готовы сотрудничать, не готовы. Я видела варианты, когда папа и мама, отрицая очень серьёзные, в том числе медицинские состояния детей, вытаскивали ребёнка. Видела шизофреников, у которых не распадалась, сохранялась личность до 40 лет. Именно потому, что родители не приняли тот факт, что он психически болен, и обращались с ним как с нормальным. И обратное я видела, когда ребёнка клали в ватку как пасхальное яичко, потому что кто-то поставил ему диагноз. И этот ребёнок терял социальную адаптивность. Видела, как лечение от СДВГ помогало. Но надо учитывать, что на Западе СДВГ корректируют амфетаминами, а у нас они запрещены. То есть тот корректор, который прописывают на Западе, у нас до сих пор под запретом. Итог какой? Вы можете признать диагноз ребёнка, но корректора-то, принятого на Западе, у вас нет, и вы уже его в нынешних условиях не привезёте. Так что мы принимаем любое решение в зависимости от обстоятельств. Каждое из принятых нами решений имеет свои плюсы и минусы. Но это решение – за родителями. Важно помнить, что интеллект, как правило, никак с СДВГ не коррелируется. Дети с СДВГ могут быть умные, средненькие, глупые. Как любые дети вокруг нас. Это не «дебилы», как часто опасаются родители. К 15 годам они могут сравняться с обычными детьми. Очень часто гипердинамический и гиподинамический синдром компенсируется во время подростковой перестройки.

— Часто от родителей слышишь, что дети «началки» стали совсем другими, они не хотят учится, у них нет мотивации. Они действительно изменились?

— Если говорить о детях среднего возраста, от 7 до 11 лет, то проблемы, на мой взгляд, остались теми же. Но изменился, и пожалуй, в здравую сторону, подход к их решению. Проблема такая: «Он не хочет учиться, не может учиться, не делает уроки». Но если раньше ребёнок убегал во двор, то теперь убегает в Интернет. До этого подход родителей был таким: «Скажите ему, что учиться надо. Сделайте с ним что-то!». Сейчас же, за счёт повышения психологической грамотности населения, возник перенос локуса контроля. И родители спрашивают: «Что лично я могу сделать, чтобы улучшить ситуацию?». Это, на мой взгляд, очень правильно. Однако теперь это выродилось в дебильный совершенно вопрос: «Как вернуть моему ребёнку мотивацию к учебе?». Сами родители такого родить не могут, они где-то прочитали. Честно? Мой ответ на этот вопрос: «Никак».

— Как родителям справляться с противоречивыми советами. С одной стороны тебе говорят: «С ребёнком надо обязательно заниматься», с другой: «Не надо никакой опеки, вы вырастите беспомощное существо». Получается, что бы ты ни делал с ребёнком, ты всегда виноват.

— Да, эксперты говорят разное, а что делать родителям? Приведу простенький пример. Ребёнок только родился. И мать думает – а положить-то его куда? Она открывает Интернет. И вот первая ссылка, в которой написано: «Ребёнок должен спать с матерью». Он слышит её сердцебиение, это успокаивает. Матери не нужно вскакивать к нему ночью, только покормить и все. Кроме того, у матери и ребёнка общее биополе. Если убрать ребёнка в кроватку, ему будет нанесена страшная психологическая травма. Мама думает: «Да, это очень убедительно». Но на всякий случай, у нас же современная мама, она открывает вторую ссылку. А там написано: «Ребёнок должен с самого начала спать один». Аргументы: мать может заспать малыша. Такие случаи есть, кто не верит, посмотрите фильм «Великолепный век». Там эта трагедия показана в полном объёме. Второй аргумент — матери нужно высыпаться, усталая мать – это очень плохо для ребёнка. Кроме того, маме необходимо быстро восстановить сексуальную жизнь. И вот наша мама прочитала эти два мнения экспертов. А у неё на руках ребёнок, близится вечер, и она по-прежнему не знает, куда его положить? Где же правильный ответ? Есть ответ совершенно конкретный.

Все остальные вопросы решаются так же, тем же алгоритмом.

— И с подростками тоже?

— И с подростками тоже. Детство человечества разнообразно настолько в плане того, куда класть младенцев, что наш новорожденный ребёнок готов приспособиться к любому «Как?». Главное, чтобы это «как» было стабильно. На что опираться матери? Если бы она жила 150 лет назад, надо было бы опираться на традицию и на материнское окружение. Если мать кочевница, то она положила бы ребёнка рядом с собой на кошму и так бы они спали до его 18 лет. Пока ребёнок не поставит себе свою юрту. Параллельно у матери шла бы личная жизнь, и тут же появлялись бы новые члены семьи. Все они лежали бы тут же, в этой юрте. Если бы ребёнок родился у английских аристократов, то в первый же день его положили бы в отдельную кровать. В английских высших классах отсутствует идея наличия ребёнка в кровати родителей. Её нет в принципе. Есть у нас какие-то претензии к кочевникам? А к английским аристократам? Очевидно, нет. Современная мать уже не может опираться на традицию. Большинство из нас не являются ни кочевниками, ни английскими аристократами. Что делать матери? Ответ очень простой. Надо делать то, что ей самой кажется удобным. То есть если ей хочется положить ребёнка в чемодане в коридоре, чтобы удобно было ходить и мимо и видеть, что с малышом, она ставит чемодан и кладёт туда сына или дочь. И ребёнок спит в чемодане совершенно спокойно. Если вдруг мама, в период, когда Россия поднимается с колен, осознала себя носительницей традиционных ценностей, и ей хочется подвесить люльку к потолку хрущёвки – пусть. Ребенок будет спать и в этой люльке. Удобна кошма на полу – пожалуйста. Никто матери не судья. И так всегда, в любой ситуации с детьми.

«Подростковая картина изменилась кардинально»

По мнению Екатерины Мурашовой, за последние годы малыши и дети среднего возраста особенно не изменились. Изменились скорее подходы к их воспитанию, методики, в России родители около 10 лет назад прошли пик детоцентризма и теперь двигаются к более здоровому отношению к своим чадам. А вот ситуация с подростками стала совсем иной. Изменились сами подростки.

— Что происходит с нынешними подростками?

— Когда я начинала работать около 30 лет назад, то родители приходили ко мне с подростковым протестом. Это ситуация, когда папа говорит: «Будешь делать вот это!» А подросток отвечает: «Не буду! И заткнитесь, уройтесь, вы отстой!». Позиция родителей против позиции подростка. В 9 случаях из 10 приходили именно с этим. Сами подростки являлись ко мне с экзистенциальными вопросами: «Я уже три недели встречаюсь с мальчиком, и меня очень волнует, настоящая это любовь или нет?». Где-то в середине моей работы подростки стали ходить меньше. По одной простой причине — они выяснили, что в интернете всё можно найти. А сейчас они, видимо, поняли, что там всего не найдешь, плюс появилась мода на психологов: «Меня-то к Мурашовой водили, а тебя?». Фраза «Я не буду делать то, что вы говорите, я буду делать другое!» — исчезла полностью. Я вдруг осознала, что лет пять уже с этим никого не приводили. Нет, конечно, у меня есть сильные подозрения, что если в деревне Кривошапкино подросток пришёл протестовать против уготованной ему судьбы, то это будет тот самый протест, что я 30 лет назад встречала у себя на окраине Петербурга. Где в этом смысле находится Иркутск, не знаю, у меня нет информации. В Москве точно знаю – так же, как и Питере, потому что много раз спрашивала у родителей. С чем приводят сейчас? «А он ничего не хочет,  перестал учиться и говорит: «А зачем учиться? Я выпилюсь из жизни, если вы будете ко мне приставать. Наверное, у меня депрессия, социофобия, или панические атаки». И являются к психологу прямо с диагнозами. Теперь картина подростковости вот такая. Я не могу сказать, что это клиническая картина, потому что у них нет никаких депрессий, социофобии, панических атак как диагнозов. Они просто начитались интернета. Это, скажем так, психологическая картина. И она изменилась кардинально.

— Тогда на что ориентироваться при воспитании, на желания детей или желание родителей? Подросток, который был зажат родителями, протестовал, а свободный – депрессирует.

— Я по базовому образованию биолог. Детёныши птицы и млекопитающих приспособлены следовать за самкой, или за самкой и самцом, если воспитание совместное. Тащить детеныша на себе просто не хватит ресурсов, потому естественным воспитанием является такое, когда детёныш идёт за взрослыми. Когда дети вырастут, то могут пойти своей дорогой. То есть человека родители привели к инженерному образованию, а потом он сказал, что станет лингвистом. Ну и отлично. На одном этапе он нуждался в том, чтобы его вели, потом выбрал свой путь. Но нужно понимать, что мы приспособлены не только следовать примеру родителей, но и изменяться. Если вы каждый день делаете зарядку, помешаны на ЗОЖ и едите шпинат, это вовсе не означает, что ребёнок посмотрит на вас, и будет делать так же. Конечно, если вы с детства бросали с ним бумажки в урну, он скорее всего, вырастет и будет делать так же. Но при этом он может вырасти и выстроить жизнь совершенно не так, как вы выстраивали. А бумажки в урну бросать всё равно будет. То есть у нас всех, понимаете, есть база и надстройка. Базу закладывают родители, школа, её формируют значимые люди, например, спортивный тренер. Это остается в нас. Но мы развиваемся совершенно другими подчас. Мы сейчас шли с руководителем Гумбольдт-центра Любовью Окладниковой, и я заметила, что в Иркутске много низких окон. Я взглянула на них, и вспомнила бабушку, она у меня была дворянкой, вышла замуж за пролетария, чтобы спастись от репрессий. Когда я была совсем маленькой, в Петербурге ещё не были расселены полуподвалы. Ты идешь по мостовой, а в окнах у ног – чья-то жизнь. Мне маленькой интересно, я заглядываю, а бабушка говорит: «Идёшь и смотришь перед собой! Тебе бы было приятно, если бы вот так совали нос в твою жизнь?». И вспомнилось это сейчас, в Иркутске. Представляете, сколько лет прошло? То, что заложили наши родные, в нас живёт, мы помним. Но развиваемся совершенно по-другому.

— Но как современные подростки пришли к тому, что ничего не хотят? Виноваты родители, среда?

— Это достаточно сложный, многокомпонентный вопрос. Если ответить просто, то это будет примитивизация. Я могу назвать пару факторов, которые на это повлияли. Первое — информационная избыточность современного мира. То есть на них падает такое количество неструктурированной информации, что они в ней просто тонут. Причём падает она с самого раннего детства. И по полочкам не складывается. В детстве на это не особо обращают внимание. Но подросток – это другое, это экзистенциальное измерение. Как устроен мир, и кто я в нем? Как я сам устроен, кто я? Как меня видят? Это самопознание. Оказывается, что они не представляют, кто они сами такие, и главное – как устроен мир? Хотя вроде бы информации много, если ты не знаешь, сходи в интернет и спроси. Но не складывается общая картинка. Средневековый крестьянин знал, что мир создан Господом за 7 дней, школьник моего времени знал, что мир работает по законам природы и соответственно, есть два класса: эксплуатируемые и эксплуататоры… И скоро будет коммунизм. А Бога вовсе нет, его придумали для отвлечения рабочих от классовой борьбы. А у современных подростков нет вообще такой ситуации, когда они могли бы сказать: «А вот мир устроен так!». А это знание подростку нужно, чтобы вписать себя в этот мир. Поскольку они не знают, как устроен мир, они и не находят ответ на вопрос: «Кто я?». Им же не говорят, как юному королю, или юному крестьянину – ты будешь землю пахать, а  ты – править. А им вместо этого: «Мы в тебя столько вложили. И мы тебя всегда поддержим. Ты скажи, ты что выбираешь?».

Средневековый мальчик из семьи сапожника имел основную дорогу – стать сапожником, и две боковых – сбежать с бродячими акробатами, пойти в услужение к военному и остаться при армии. Всё, больше выбора нет. А современный подросток  попадает в ситуацию, когда ему говорят: «Выбирай, зайчик! Мы тебя поддержим!». А он не знает, что выбрать. «Мы тебя не загружали, мы репетиторов нанимали, — говорят родители. — Ты, как я деревне, дров не рубил, воду не носил. Ты должен знать, чего ты хочешь!» И подросток внутри себя понимает, что должен. «Должен. Но я не знаю». И это его дико невротизирует. Почему так сложилось? Никто не даёт ему ответа. И очень компромиссным выходом получается вот что. Подросток думает: «Может быть, потому что со мной что-то не так? Может быть, я болен чем-нибудь?». Дети часто на приёме у психолога говорят: «Я устал». А есть интернет, можно поискать, и вот оно. Оказывается, у меня депрессия! Все очень просто. Вот почему со мной всё так. А потом подросток идёт и говорит: «Родители, а у меня депрессия». — «С чего вдруг?» — «А вот смотрите, все симптомы». Мать читает – точно, сходятся симптомы. Бежит к отцу, закручивается вот эта история. Но это я вам не все источники и составные части изложила, понятно, что феномен более сложный.

— Что делать родителям?

— Если ребёнок уже попал туда, ничего. Профилактировать очень легко. Скажем так, создать дефицитарное детство. Если ребёнок задал вопрос про лошадку, не надо сразу засовывать его в конно-спортивную школу. Он спросил, сколько планет в Солнечной системе? Не стоит бежать с ним сразу в планетарий или астрономический кружок. Это он должен захотеть и сильно. Ребёнок должен сказать: «Мам, ну пожалуйста, отведи, я тебе сапоги почищу, пол помою! Пожалуйста!». В этом случае он понимает, чего хочет и проговаривает это. Не надо бежать впереди паровоза, надо давать ребёнку возможность самопроявиться. А когда они уже попали в то самое состояние, когда уже не понимают, что хотят, то если мне удаётся выйти с подростком на контакт, он честно говорит: «Я хочу, чтобы меня не трогали. Я лежал бы на диванчике и тупил в телефончик». И это уже как бы, исход ситуации. Да нет, у него нет клинической депрессии. Просто он отсутствует в природе. Он как личность уже потерян. Он уже в ванночке. Если вы смотрели «Марицу», то видели таких существ в ванночках. И выламываться он может оттуда с кровью, как Нео. А профилактировать ванночку очень просто – если ребёнок с детства ориентируется, чего хочет и знает, как это заслужить, он живой.

Как Кармен победила школу

— Если, к примеру, соседей, или бабушку можно мягко ограничить, если они лезут в жизнь семьи, то есть институты, которые уже так легко «послать» нельзя. Школа диктует условия, и пытается выровнять жизнь семьи под себя. А то и ставить диагнозы детям.

— Рассказываю историю. Много лет назад ко мне пришла женщина, имя я уже забыла, я её называю Кармен. Она тогда была матерью-одиночкой, воспитывала ребенка с СДВГ. Диагноз у него был. Но интеллектуально ребёнок был абсолютно сохранный, как и сама Кармен. Он пошёл в школу, и началось. То он встанет, то выкрикнет, убежит. Поскольку у него лидерские наклонности, то ещё и за собой детей увлечёт. Ей вскоре заявили: «Он у вас больной, мы с ним не справляемся». И каждый день стали ей писать и звонить: «Сделайте что-нибудь!». Она пришла ко мне, я дала ей свою книгу «Дети-тюфяки и дети-катастрофы», она прочитала и уже понимала, с чем имеет дело. Книга, кстати, доступна в интернете, можно бесплатно скачать. Она спросила: «Кроме СДВГ он здоров?» — «Да». – «Ему показана массовая школа?» — «Да». «Но они мне говорят: «Он дебил, отдайте его в коррекцию». Я ответила: «Нет, это не так». Я отправила мальчика на тест Векслера, он показал очень хорошие значения. Интеллект в порядке. Но учился он плохо – не слушал, пропускал буквы при письме, не записывал решения, писал сразу ответы. Но с учёбой справлялся, условно учился на 3,5 балла. У него был совершенно нормальный интеллект, и если бы не синдром, то учился бы на 4,5.

Кармен выслушала меня, пошла в школу к учителю и сказала: «Вы знаете, я Кармен, я работаю на табачной фабрике на конвейере. Мне нельзя во время работы пользоваться телефоном. У меня нет педагогического образования. Специалист сказал, что ребёнок нормальный. Он будет учиться в вашей школе. И когда он находится в пределах вашей компетенции, можете делать с ним то, что хотите. Я понимаю, что мой ребёнок — это катастрофа. Я даю вам право. Но и мне не звоните, потому что я не буду отвечать. Дома я с ним справляюсь. В школе – справляйтесь вы». И вы знаете, последний раз я видел ребёнка Кармен, когда ему было лет 14. У мальчика всё стабилизировалось. Он не стал прекрасным учеником, разумеется. По-прежнему средне учился и что-то нарушал. Но вписался в обычную общеобразовательную школу. Кармен к тому моменту вышла замуж, родила дочку. И он бы идеальным старшим братом для этой девочки. Вот эта позиция Кармен оказала терапевтическое влияние на педагогический коллектив школы.

— Что делать, если ребёнок не воспринимает учителя?

— Ваш ребёнок считывает с вас. То есть, если вы согласны с тем, что учитель не заслуживает уважения, ребёнок будет вести себя соответственно. Если мать хлопает по столу, и говорит: «Как Марья Петровна сказала, так и делай!» — ребёнок считывает и делает. То есть вы принимаете решение. Если вы говорите: «Что-то эта Марья Петровна какая-то вообще никакая» — сын или дочь считают это. И будут относиться к учителю вот так. Помните историю с Кармен? Ситуация подстраивается под самого сильного человека. Если бы она начала неврастерировать: «Боже мой, у него же диагноз, что мне делать, его к дебилам отправят!», учителя бы начали давить, оказались бы сильной стороной, и мальчик начал бы борзеть, поскольку его завели бы в ситуацию конфликта. Кармен оказалась самой сильной стороной, погасив конфликт, разрешив учителям сына «асфальтировать». Эти учителя в дворовой школе оказались не самыми сильными педагогами, хотя, наверное, каждый  из нас мечтал об идеальных. Но обстоятельства таковы – учителя не идеальны. Вы приняли решение отдать ребёнка именно в эту школу к этой Марье Петровне. А ситуация подстраивается под того, кто самый сильный и умный. Будьте этим самым сильным и умным. Но ни в коем случае нельзя делать самым сильным ребёнка. Он не может выбирать между сомневающейся матерью и неврастеничной учительницей, которая чувствует, что не справляется. Он не должен выравнивать эту ситуацию своими детскими мозгами. Такого ему не снести, он либо невротизируется, либо впадет в агрессию. В любом случае решение принимать вам. А алгоритм я сказала – смотрите, как вам удобнее.