Сын полицейского чиновника стал литератором демократического толка, достаточно известным в стране — его роман рецензировал даже Салтыков-Щедрин, давший ему хоть и критическую оценку, но отметивший тонкий лиризм автора.

Омулевский несколько раз возвращался в Иркутск из Петербурга — три года работал в газете «Амур», год жил в 1879-1880 году, попав в Большой иркутский пожар, в котором и он и родители потеряли всё имущество. Правда, полученные страховые выплаты позволили ему вернуться в Петербург, но не добавили ни достатка, ни здоровья.

Омулевский умер в 1884 году, 47-летним, а его последняя публикация в «Восточном обозрении», увы, нерадостная, была посвящена Иркутску конца 70-х годов.

Наброски сибирского поэта. III.

«Всю сегодняшнюю беседу я намерен посвятить пресловутой столице Восточной Сибири. «Коли сказался грибом, так полезай в кузов» — говорит пословица. Вот в силу этого-то русского афоризма я и хочу потолковать о тебе, мой родной город, насквозь пропитанный омулями, обывательской ленью и полицейской безурядицей, о тебе, кичливый Иркутск, не сумевший до сих пор завести у себя сколько-нибудь порядочного освещения, не собравшийся вымостить своих пыльных и грязных улиц, даже не позаботившийся водворить на своих стыках уличной безопасности среди белого дня, не говоря уж о том, что творится у тебя под покровом ночи… Если бы это означало только заурядное коснение, стояние на одной и той же точке, то куда бы еще ни шло; но ты, очевидно, регрессируешь. У тебя не может быть отговорки относительно недостатка хороших преданий. Напротив, резко выделяя себя из семьи сибирских городов, ты знавал лучшие времена, обнаруживал жизненную энергию, и название столицы носилось тобой тогда недаром. Я помню, как под железной рукой графа Муравьёва-Амурского ты держал себя, что называется, «руку под козырёк»; я помню блестящую плеяду европейски-образованных людей, дававших тон твоему обществу, вносивших в его жизнь осмысленное уважение к личности, нравственную чистоплотность и благопристойность. Стало быть, тебе было у кого научиться, мой почтенный Иркутск…

Могу сказать, что в те года

Всё жизнью умственной кипело.

Учились юноши тогда

Смотреть на будущее смело;

Стремилась дружно молодёжь

Усвоить лучшие заветы,

И мы не ставили ни в грош

Корыстной мудрости советы.

Бывало, с гордостью какой,

С какой сердечностью печали

Мы на чужбине вспоминали

Тебя, о город мой родной!..

А теперь? Теперь оказывается, что ты или ничему не выучился, или же всё перезабыл. Через восемнадцать лет отсутствия я навестил тебя всего два года тому назад — и нашёл, по правде сказать… мерзость запустения. Весь твой прогресс за то время выразился для меня лишь разросшимся числом водочных заводов и резко бросающимся в глаза количеством «продаж и белых харчевен», как называешь ты, из приличия, свои грязные притоны пьянства и всяческого безобразия. Замечательно, что подобная конкуренция даже не улучшила, а скорее изгадила производство отравляющего напитка: от твоих «продаж» разило за полверсты сивушным маслом. И, однако ж, пьянство расцвело у тебя махровым цветом: пьют все, даже бабы и дети, чего не замечалось прежде. Последний нищий, которому удалось выпросить под окном медную монету, сейчас же нахально несёт её в кабак, тут же напротив этих окон. Рядом с разгулом идут беспрестанные грабежи, и каждый житель, возвратившийся благополучно домой поздно ночью, испытывает чувство человека, избавившегося от неминуемой опасности. Мелкое воровство дошло до курьёзных размеров; в мою бытность, по крайней мере, воровали болты у ставен, отдирали даже крючки, на которые днём застегиваются эти ставни. А полиция? — спросит читатель. Грешный человек, я в течение года, проведённого в Иркутске, видел только раз какого-то пристава, сунувшегося не в свое дело, видел одного квартального надзирателя, выезжавшего верхом и навеселе в ворота местной гостиницы под вывеской «Звёздочка», да ещё раз посчастливилось мне созерцать на углу улицы какое-то жалкое подобие городового, ковырявшего у себя в носу с такой сосредоточенной серьёзностью, как будто в этом, собственно, и заключались все его полицейские обязанности. Результаты такого именно отсутствия полиции на иркутских улицах уже в самое последнее время читатель мог усмотреть в предыдущих №№ «Восточного обозрения». Как тут не скажешь:

Хоть, положим, не обидно,

Что полиции не видно,

Но немного будто стыдно

Так скрываться очевидно,

когда на этих улицах совершается явно, на глазах толпы, бесшабашное смертоубийство…»

1884

Примечание

«Наброски сибирского поэта». Печатается по первой публикации в газете «Восточное обозрение» (1882, 9, 23 сент., № 24, 26; 1884, 12 янв., № 2), подписанной анонимом «Сибирский поэт». Авторство определяется нa основании библиографии, составленной П.В.Быковым, и примечания от редакции, сопровождающего посмертную публикацию последнего в цикле очерка:

«Редакц. На этом прервался последний фельетон нашего покойного поэта И.В.Омулевского. Мы часто говорили с ним о жизни этого города, лучшего в Сибири, где пробуждалась умственная жизнь, и где так мрачно мне живётся. Он застал этот город погоревшим, причём погибло и его имущество….»