Я постарше Марии. На поколение почти. И обитаю не в Москве, а в Иркутске, где Распутин учился, писал, жил и похоронен. В ограде той церкви, куда я ходила с бабушкой в детстве. Представить, что он забыт, для меня нереально.

Дозреть до Распутина

Но вот я представляю молодого и юного зрителя на спектакле «Живи и помни», премьера которого состоялась в Иркутском академическом 13 октября, и мне становится тревожно. Мне трудно угадывать, какие чувства и мысли вынесут зелёные сердца и умы из этого театрального опыта. Как воспримут они трагедию героини распутинской повести Настёны, что сполна разделила с мужем-дезертиром не только всю нечеловеческую боль войны, но и «суровый, истошный грех» предательства, и невыносимую тяжесть вины, оторванность от мира живых людей. Разделила, любя и жалея, жертвуя собой. Разделила до последнего края, погибнув сама и погубив нерождённого ребёнка. Настёна, самый светлый, высокий и самый трагический женский образ у Распутина, чья судьба и чей страшный конец потрясли меня, студентку восьмидесятых, до самых донных глубин сознания, на несколько дней лишив сна и беспечности, – какой она видится им, миллениалам, и тем, кто ещё моложе? Тем, кто потребляет контенты, выстраивает личные границы, провозглашает саморазвитие и самодостаточность, зарекается от абьюза, жаждет быть успешным?

Настёна – сирота, в которой каким-то необъяснимым чудом, возможно, чудом генетической памяти сильны корневые истины рода, родства, связи с предками, с вековыми заповедями далёких поколений. Но признают ли в ней свою кровную родню, сокровенную душу так широко и далеко шагнувшие потомки? Нужен ли им Распутин, писатель-мистик, философ, символист, великий мастер духовидческого письма? Нужна ли эта повесть с названием-императивом «Живи и помни», о которой другой титан русской прозы Виктор Астафьев сказал, что «Валя написал что-то совершенно не поддающееся моему разуму, что-то потрясающее по мастерству, проникновению в душу человека, по языку и той огромной задаче, которую он взвалил на себя и на своих героев»? Произведение, которое литературовед Сергей Беляков справедливо назвал «недостижимой вершиной» Распутина, эпическая быль, до которой надо дозреть.

Не отрекаться от любви

В Иркутском драмтеатре эту огромную задачу взвалил на себя и на четырёх актёров главный режиссёр Станислав Мальцев. В начале восьмидесятых на охлопковской сцене с оглушительным успехом шла одноимённая постановка режиссёра Александра Ищенко. Её ещё помнят иркутяне постарше. Совсем недавно в последний раз был сыгран распутинский «Последний срок», ушло в архив «Прощание с Матёрой». Эти яркие сценические полотна немыслимы без главной исполнительницы – народной артистки России Наталии Королёвой. Отрадно, что живое, пророческое слово русского гения будет звучать с трибуны театра вновь, теперь уже из уст молодых героев и воплотителей.

Мужчина и женщина. Он и Она. Андрей (Человек) и Анастасия (Возрождающая). Две живые души, испытываемые жестоким веком, искушаемые почти при конце времён, в годину глобальной катастрофы – Второй мировой войны. Он героически воевал, не раз был ранен, выстоял в разведке, в танковых сражениях, в Сталинграде. Она ждала, тянула тяжкую лямку труда и лишений в глубоком сибирском тылу. Он надорвался и дезертировал. Она не отвернулась, не бросила, укрывала, спасала и снова ждала – невозможного исхода из безысходной ситуации, возрождения духа, падшего безвозвратно. Он, оторвавший себя от судьбы отчизны, от общей судьбы и доли земляков, расчеловечивается, развоплощается и, наконец, исчезает, «как прошлогодний снег». Она, спешащая поддержать, отогреть, выкупить мужа любовью, крамольной и святой, у страшной расплаты, плывущая к нему с правого берега Ангары на левый, точно на тот свет, находит погибель и вместе с ней искупление.

Вечером премьеры эту пару играли Инна Королёва и Антон Залетин. Играли предельно искренне и бесстрашно. Распутинские образы, метафизические смыслы повести, её глубина, где не видно дна, – ответственное испытание для артистов. И для зрителей тоже. Но парадокс в том, что мучительные испытания – это и возможность духовного обновления, роста и просветления. Для героев вдруг становится возможным запредельное парение подлинного чувства, не расцветшего в прежние, мирные и благополучные, годы. «Ничего они до войны не понимали, жили, не ценя, не любя друг друга, – разве так можно?!» Только теперь супруги по-настоящему обретают друг друга, только теперь им благословляется долгожданный ребёнок. Только любовь может явиться спасением перед лицом разрушений и бесчеловечности, только она побуждает выстоять и жить, показывает нам милосердный писатель. Но пророк Распутин заклинает ещё и помнить: перед вызовами страшных времён, как никогда прежде, необходима духовная опора на вечные ценности, важно единство с миром, с родной землёй, с народом. Человек живёт в миру, крепнет и совершенствуется в единении с людьми. А в одиночестве он сходит с ума.

Встретить вызовы века

Объясняя своё желание обратиться к глубочайшему произведению Валентина Распутина, Станислав Мальцев вспомнил, как выдающийся режиссёр современности, знаменосец «театра жестокости» Питер Брук определил самую животрепещущую тему в искусстве двадцатого века. Тема эта – испытание человека в экстремальных ситуациях, в космического масштаба катастрофах новейшей истории. Через такое испытание не смог героически пройти горький, потерявший душу, но любимый, не заклеймённый герой Распутина Андрей Гуськов. Человек, которого надорвала и опустошила война, дезертир поневоле.

Душевная деформация на войне, дезертирство, уклонение от сакрального долга. Увы, сегодня для нас это темы не исторические, не ретроспективные. Перед суровым, бесчеловечным выбором ставит россиян бескомпромиссный текущий момент. Таков реальный «театр жестокости», где не получится отсидеться в зрительском кресле или просто покинуть представление, где каждый становится персонажем и взыскует ответа на собственные гамлетовские вопросы. И тут, как хлеб, как воздух, насущно дорого распутинское вещее слово, распутинское отчее плечо, распутинская исповедальная правда. Благословение, что есть у нас, – это великое наследие, этот надёжный оплот. Можно прийти на спектакль, родившийся не всуе, не отдохновения ради. И можно, вернувшись домой, открыть заповедную книгу, прислушаться к негромкому голосу земляка, к исконной народной, сочной и точной речи великой русской литературы, так бегло и поверхностно, так неблагодарно и второпях нами прочитанной.