Через всё это с выслушиванием обвинительного приговора в Свердловском районном суде Иркутска прошла теперь уже бывший дознаватель отдела​ полиции № 1 МУ МВД России «Иркутское» Наталья Тонкова (здесь и далее фамилии изменены). По званию она майор полиции, имеет немалый опыт в своём деле – является пенсионером по выслуге лет в правоохранительных органах. Для справки: работа следователя и дознавателя во многом схожа – оба проводят досудебное расследование. Но дознаватели чаще ведут дела по преступлениям небольшой и средней тяжести. Именно такое обычное уголовное дело и приняла к производству Тонкова. Она должна была провести дознание в отношении Александры Чащиной, которая после освобождения из мест лишения свободы уклонялась от административного надзора.​ ​ ​

Когда шёл суд по делу Чащиной, выяснилось, что некоторые доказательства были сфальсифицированы в ходе дознания. И тогда уже в статусе обвиняемой оказалась сама дознаватель. Выяснен и мотив её личной заинтересованности: в целях экономии своего времени майор полиции решила ускорить производство по уголовному делу и быстрее направить его в суд, поэтому и составила протокол допроса свидетеля Бабушкина, которого на самом деле в глаза не видела. Нет, «свидетельские показания» не были взяты дознавателем с потолка: она переписала их из объяснений Бабушкина, уже имевшихся в деле. В изготовленное таким способом «доказательство» дознавателю пришлось внести заведомо ложные сведения о дате, месте, времени следственного действия, которое проводилось якобы в её кабинете. Да и по существу отображённые в документе показания несколько различались со словами свидетеля. Кроме того, майор сама расписалась за Бабушкина и внесла за него рукописное подтверждение: «С моих слов записано верно». Состряпанный таким образом протокол был приобщён к материалам уголовного дела,​ липовое доказательство оказалось в обвинительном заключении, которое утвердила прокуратура Свердловского района Иркутска, не осведомлённая о действиях Тонковой.

Подсудимая прекрасно понимала, что её действия являются, по сути, преступлением против правосудия: согласно ст. 75 УПК РФ, доказательства, полученные с нарушением процессуального законодательства, считаются недопустимыми и не имеют юридической силы. Они никак не могут быть положены в основу обвинения – суд всё равно такие «улики» не примет, поскольку от их достоверности в полной мере зависят законность и обоснованность вердикта. И тут уже не имеет значения, насколько сведения, отражённые в сфальсифицированном протоколе допроса, соответствуют истине – сам факт такого грубого нарушения уголовно-процессуального законодательства очень опасен. Он открывает простор для нечистых и корыстных намерений и может привести к тяжким последствиям.

Всегда интересно проследить, как выстраивают свою защиту и находят​ аргументы для оправдания профессионалы силового ведомства, попавшие на скамью подсудимых. Ведь им до мельчайших подробностей и психологических нюансов известна «кухня» этого процесса. В ходе судебного разбирательства Тонкова свою виновность в совершении преступления не признала. Рассказала, что она лично ездила к Бабушкину в больницу, где он находился на лечении. Там ознакомила его с ранее взятыми у него объяснениями, и он с их содержанием согласился, пояснил, что всё так и было. Потом они якобы договорились, что к больному в стационар приедет сотрудник полиции или она сама и Бабушкин подпишет заранее изготовленный протокол, в который будут внесены сообщённые им сведения. По словам подсудимой, так всё и произошло, протокол с подписями свидетеля вернулся к ней. Вот только вспомнить фамилию сотрудника, который ездил в больницу по её устной просьбе, дознаватель не смогла. Во всех затруднительных случаях Тонкова заявляла в суде: «Не помню». Тот факт, что следственное действие производилось не в кабинете дознавателя, а в больничной палате, она якобы просто упустила. Но не из корысти, это была всего лишь техническая ошибка: забыла внести исправления в шаблон бланка. Мотив ускорить производство по уголовному делу Тонкова категорически отрицала. Она заверяла, что при необходимости просто продлила бы срок дознания – ведь это предусмотрено действующим уголовно-процессуальным законом и негативных последствий не вызывает.

Свидетель Бабушкин в отличие от майора полиции на память не жаловался. В судебном заседании он уверенно заявил, что показания дознавателю не давал, никакая женщина его сроду не допрашивала и в больницу к нему не приходила. Беседовал он только с инспектором по административному надзору. Подписи, как и рукописная запись на документе, сделаны не им – и этот факт подтверждён двумя почерковедческими экспертизами.

Кстати, по этому уголовному делу в вину Тонковой вменялись ещё три эпизода фальсификаций протоколов следственных действий. Но суд так и не смог прийти по поводу них к определённому мнению, настолько противоречивы были исследованные доказательства. Дознаватель опять не могла толком вспомнить, когда и кого именно из сотрудников полиции просила отвезти на подпись свидетелям протоколы их допросов. Сами свидетели запутались в показаниях. Экспертам же не удалось решить вопрос о подлинности рукописных записей в категоричной форме: их выводы носили предположительный характер. А по закону, как известно, все сомнения трактуются в пользу обвиняемого.

Одно подсудимая помнила точно: данные в протоколах не были искажены, когда она переписывала их из очень подробных объяснений, отобранных у свидетелей участковым инспектором. Благо, что сотрудник, осуществлявший административный надзор за судимыми, очень добросовестно отнёсся к своим служебным обязанностям. Обнаружив в действиях Чащиной признаки преступления, подал об этом рапорт, приложив к нему все необходимые документы. При этом, как и положено, потрудился лично побеседовать с каждым свидетелем, после чего заставил прочитать документ и удостоверить его подписью.

Доводы стороны защиты как раз и основывались на том, что никакой фальсификации протоколов не было. Да, дознаватель нарушила установленный порядок составления документа, но смысл показаний свидетеля не исказила. Разве не это главное? Только суд с таким доводом не согласился. Кстати, защитники обычно стремятся ослабить позицию обвинения, обнаружив нарушения уголовно-процессуального законодательства. Это конёк адвокатов. Но в данном уголовном деле обстояло всё как раз наоборот: закреплённый законом порядок действий дознавателя признавался вторичным на фоне содержания показаний свидетеля.

Коллеги Тонковой, выступая в суде, давали очень осторожные и обтекаемые «свидетельства», как правило, не относящиеся к делу. Зато информация о служебной деятельности подсудимой, представленная отделом полиции, оказалась «исключительно положительного характера». Суд посчитал действия Тонковой на служебном посту общественно опасным деянием, которое дискредитирует правоохранительные органы и подрывает доверие к ним. При вынесении приговора были учтены смягчающие обстоятельства, в том числе наличие у неё двух малолетних детей, многочисленные награды за службу, проблемы со здоровьем. Но и отягчающее обстоятельство сыграло свою роль – ведь умышленное преступление было совершено сотрудником органов внутренних дел. Наказанием за фальсификацию доказательств лицом, производящим дознание (ч. 2 ст. 303 УК РФ), стало ограничение свободы на 6 месяцев с лишением на год права занимать государственные должности в органах внутренних дел. Свобода бывшего дознавателя была ограничена запретом на выезд из муниципального образования и смену места жительства без согласия уголовно-исполнительной инспекции, а также необходимостью ежемесячно являться на регистрацию. При этом по трём эпизодам фальсификации Тонкова была оправдана с предоставлением ей права на реабилитацию.

По иронии судьбы, наверное, лучше всех в этой уголовной истории себя почувствовала Александра Чащина, в отношении которой первоначально было возбуждено уголовное дело за уклонение от административного надзора. Уклонение действительно было: женщина без разрешения покинула место жительства, скрывшись от надзора. Но суд вынес ей оправдательный приговор, поскольку протоколы допросов свидетелей оказались недопустимыми доказательствами.