Вымирание видов и таксонов на Земле происходило и происходит в подавляющем большинстве случаев под воздействием естественных, природных причин и катаклизмов. Пять самых массовых установленных наукой вымираний биологических видов в истории Земли произошли вообще до появления на планете человека разумного. Во время Пермского вымирания, которое, по расчётам учёных, произошло примерно 250 миллионов лет назад, с лица планеты исчезло (не одномоментно, а в течении 60 тысяч лет) около 96 процентов всех существовавших в то время видов живых существ.

В настоящее время вымирание отдельных видов происходит в том числе и по антропогенным причинам. «По неосторожности», – вежливо говорит наука, чтобы не оскорблять человека разумного такими словами, как невежество и разгильдяйство. Это происходит, когда, не задумываясь о последствиях, человек переустраивает природу «под себя», лишая животных и растения их естественной среды обитания. Вырубает леса, к примеру. Осушает болота. Распахивает степи. Загрязняет озёра и реки. Это приводит к вымиранию живых организмов, которых люди порой даже не замечают и сильно удивляются, когда наука устанавливает факт исчезновения ещё одного биологического вида.

Ещё хуже, когда человек вполне осознанно, умышленно и целенаправленно – для удовлетворения собственных прихотей или наживы – изымает из природы какой-то конкретный биологический вид, будь то животное или растение, в таких больших объёмах, которые природа воспроизвести не в состоянии. Это уже не вымирание, а истребление. Очевидное и вполне осознанное истребление по принципу «На мой век хватит, а потомки пусть сами разбираются». В процессе подготовки этой публикации ни один из моих собеседников, представляющих разные области знаний о Байкале, не назвал ни одной естественной причины сокращения омулёвого стада. Но в числе многих природных и антропогенных факторов (перестройка климата, периоды маловодья, плюс загрязнение притоков и самого озера, к примеру), негативно влияющих на состояние вида, каждый счёл важным упомянуть о браконьерстве.

Беда в том, что байкальский омуль не только самый известный и популярный эндемик, но ещё и самый вкусный, деликатесный, а для многих видов бизнеса (туристического, ресторанного, рыболовного и др.) – ещё и самый прибыльный байкальский товар или продукт.

Плавник друга

Омулёвый аквариум в Байкальском музее Иркутского научного центра СО РАН – самый, пожалуй, жизнеобильный. Самый густонаселённый. Но не потому, что омуля в Байкале много и поймать его для аквариума особого труда не составляет, а потому, что рыба эта по образу жизни – компанейская. Одинокий омуль (в отличие от одинокой щуки, к примеру) – нонсенс. Не терпит он одиночества. Для полноценной жизни ему нужен коллектив. Вот и постарались сотрудники музея создать в аквариуме условия, максимально приближенные к естественным. Чтобы и здесь, за стеклом, омуль в любой момент чувствовал рядом плавник друга. Чтобы ощущал себя как в родном косяке на просторах Байкала.

– Наши аквариумы проточного типа, это просто часть Байкала, – рассказывает Анна Нижегородцева, старший экскурсовод Байкальского музея. – Вон там, через дорогу, наша насосная станция. Забор воды происходит на глубине 400 метров. Там до дна ещё несколько сотен метров. Это глубинная вода из толщи, не со дна. Самая чистая и естественная. Она проходит систему наших аквариумов и отправляется обратно в Байкал. В течение суток вода во всех аквариумах меняется полностью примерно четыре раза.

Мимолётное желание пересчитать омуль в аквариуме пресёк в корне. Внешне не отличимые друг от друга рыбы находятся в постоянном движении, меняются местами. Наверняка запутаюсь среди считанных и не считанных. Анну Владимировну, которая назубок знает всё об аквариумном комплексе музея и его обитателях, тоже не стал перебивать вопросом о количестве рыб в аквариуме. Степени точности слова «много» мне достаточно. В голове крутится другой вопрос: не повторит ли омуль печальную судьбу байкальского осетра, который до 1945 года считался промысловым, а теперь, несмотря на многолетний запрет на его добычу, внесён в Красную книгу России как исчезающий вид? Но и об этом не спрашиваю экскурсовода, потому что ответить на вопрос хотя бы не однозначным утверждением, а на уровне научной гипотезы могут только учёные-ихтиологи и профессиональные рыбоводы.

– В принципе, всё можно довести до критического состояния, – не исключает худшего исхода научный сотрудник Лимнологического института Сибирского отделения РАН Павел Аношко, но тут же оговаривается, полагая это маловероятным: – Омуля очень сложно довести до критического состояния. По крайней мере, если мы будем охранять нерестовые притоки, с омулем ничего катастрофического случиться не может.

– Путь осетра может пройти кто угодно: и омуль, и хариус, и сиг, и все-все остальные виды промысловых рыб, – подхватывает и развивает мысль Леонид Михайлик, начальник Байкальского филиала ФГБУ «Главрыбвод». – Осетра сильно выбили, когда вылавливали его в нерестовых реках, куда производители шли, чтобы отложить икру, чтобы продолжить существование своего вида. Но с омулем такой ситуации нет и не будет, потому что прилагаются большие усилия к его сохранению, к его охране. Особенно нерестовых запасов. Одна из действенных мер – это как раз запрет его промысла, о действенности и эффективности которого вы спрашиваете. Запрет говорит о том, что государство думает о воспроизводстве омуля, об омуле в целом. Не только о сохранении того, что осталось, но и о восполнении запасов с помощью искусственного разведения.

Виктор Матанцев, директор Большереченского рыбоводного завода (Республика Бурятия), крупнейшего из числа действующих «роддомов для омуля», с мнением коллег в целом соглашается, но с уточняющими нюансами. Дело в том, что в озере обитают как минимум четыре, а многие исследователи выделяют пять популяций байкальского омуля. Не все они чувствуют себя одинаково.

– На мой взгляд, посольская придонная глубоководная популяция байкальского омуля находится на стабильном уровне. Этого омуля добывать сложнее – он осваивает глубины до 300 метров. Поэтому и в браконьерских сетях так сильно изъятиям не подвергается. А вот селенгинская пелагическая и прибрежная северобайкальская – эти популяции, конечно, в угнетённом состоянии. Если раньше в Селенгу, Верхнюю Ангару и Кичеру заходило по 2–2,5 миллиона омулей на нерест, то сейчас, перед запретом, заходило меньше миллиона особей-производителей.

Эффект от запрета

Если даже в аквариуме подсчёт плавающих рыб омуля мне показался делом сложным, то что уж говорить обо всём Байкале. Омуль – не бюллетени на политических выборах, где, несмотря на кажущуюся простоту и очевидность, тоже немало и ошибок, и умышленных махинаций при подсчёте случается. С подсчётом живой рыбы в крупнейшем пресноводном озере планеты всё многократно сложнее. И дороже. А деньги на подсчёт омуля (в отличие от подсчёта выборных бюллетеней) государство выделяет нерегулярно. Тем не менее исследователи Байкала обитающих в озере считать пытаются. Разными способами, по разным методикам и технологиям. Потому и данные существенно разнятся. Росрыболовство накануне введения запрета оценивало общую биомассу омуля в озере всего лишь в 10–13 тысяч тонн, а по подсчётам Лимнологического института 2015 года, омуля в озере было в два раза больше – около 23 тысяч тонн. Без ошибок, а может быть, и без махинаций разного толка и уровня дело, наверное, тоже не обходится, но более-менее объективные ориентиры для оценки реального положения дел всё-таки вырабатываются. Сегодня и те и другие склоняются к мнению, что запрет на лов омуля, вступивший в силу с октября 2017 года, уже приносит хоть и не глобальный, но заметный положительный эффект.

Для рыбоводов главный ориентир самочувствия вида – количество рыбы, идущей в реки на нерест, и количество икры, которую удалось заготовить для искусственной инкубации. Не столько её абсолютное количество, сколько тенденция к увеличению или сокращению поголовья производителей. Сегодня эти показатели растут. èèè

Думаю, что дата введения запрета на лов омуля – 1 октября – была выбрана не случайно: это время массового хода омуля на нерест. Первые косяки производителей начинают нерестовый ход и в сентябре, но ответственные ведомства и законодатели в процессе дискуссий о целесообразности введения запрета, видимо, не успели подготовить и согласовать к сентябрю все нужные документы.

– А знаете, сколько времени икра омуля должна лежать на дне реки, пока из неё начнут проклёвываться личинки? – спросила у аквариума Анна Нижегородцева и тут же, удовлетворившись моей растерянностью, ответила: – Личинки проклюнутся только через семь с половиной месяцев после нереста! Вы можете представить, чтобы больше 200 суток крохотная икринка, отличная пища и даже лакомство для многих подводных обитателей, пролежала на дне и никем не была съедена? А ещё чтобы те икринки, которые никто не съел, не занесло песком или илом. Чтобы при колебаниях уровня воды в реке они не оказались на берегу…

Процент превращения отложенной икры и проклюнувшихся личинок во взрослую рыбу бесконечно мал ещё и потому, что личинка омуля – в первую очередь тоже пища для подводных обитателей. И только в самую-самую распоследнюю очередь она может вырасти и стать не просто взрослым омулем, а омулем-производителем, который через 4–6 лет после своего рождения отправится на первый в своей жизни нерест в родную реку. По мнению Павла Аношко, первый нерест омуля очень часто, даже в большинстве случаев, может оказаться последним. Если вообще произойдёт. Отнереститься производитель сможет лишь в том случае, если повезёт ему обойти многочисленные браконьерские ловушки.

В отличие от дальневосточных лососей байкальский омуль после нереста не погибает и может дожить до 20 лет. Значит, в теории у него есть возможность отнереститься и второй, и пятый раз. Беда в том, что с нереста в озеро рыба возвращается предельно уставшей, ослабленной. И тут новая напасть. Кроме браконьеров отнерестившегося омуля поджидает ещё и нерпа. Павел Аношко говорит, что убеждение местных жителей о том, будто бы нерпа круглый год питается омулем, ошибочно. За нормальным, здоровым омулем в озере ей не угнаться. Другое дело – больной или ослабленный. Такой обречён стать добычей и нерпы, и баклана, и чаек, и, конечно же, человека. В научной литературе читал, что за всю свою жизнь омуль способен отнереститься до шести раз. Павел Николаевич не отрицает этого утверждения категорически, но полагает, что на практике оно верно лишь для отдельных «везунчиков» некоторых популяций байкальского омуля.

– Фактически же большинство особей нерестятся один раз в жизни, – рассказывает ихтиолог. – Селенгинский омуль на верхние нерестилища заходит очень высоко, до Монголии, а некоторые и в Монголию заходят (примерно 500 км в один конец. – Авт.). Отнерестившийся омуль спускается в Байкал уже не вполне жизнеспособным. Нерпа его караулит… А вот прибрежный северобайкальский омуль – тот да. Там 20–30 процентов встречается в числе повторно нерестующихся. Но в целом на нерест идёт меньше пяти процентов обитающего в Байкале омуля. И если мы вот эту небольшую часть будем постоянно уничтожать, у нас не будет происходить пополнения запасов омуля… В сегодняшних социально-экономических условиях желание побраконьерничать, половить нерестового омуля у местных жителей, естественно, всегда будет возникать…

Выход Павел Николаевич, как понял я из общего контекста нашего разговора, видит в максимально строгой охране омулёвых нерестилищ и одновременно в искусственном инкубировании икры.

«Самая чистая рыба»

На Байкале действуют три омулёвых рыбоводных завода. Все в Республике Бурятия: Большереченский в Кабанском районе, Селенгинский в Прибайкальском районе и Баргузинский на реке Ине, притоке реки Баргузина. Заводское воспроизводство омулёвой молоди хоть и называется во всех документах искусственным, но на самом деле всё происходит максимально естественно: та же река, та же вода, то же медленное и долгое вызревание икры. Всё происходит как в природе, только не на дне реки, а в аппаратах Вейса, которые обеспечивают её полную защищённость от поедания, заиливания и пересыхания. Благодаря накопленному рыбоводами опыту даже отловленные для забора икры производители при этом не сильно страдают.

– Главрыбводом было принято решение о выпуске тех производителей, которые уже отдали свою икру, – рассказывает Леонид Михайлик, начальник Байкальского филиала Главрыбвода. – Мы возвращаем их в Байкал. Наукой на сегодняшний день практически не замечена роль повторно нерестующего омуля, и выпущенные нами производители на повторный нерест не вернутся, но будут радовать и промысловиков, и рыбаков-любителей. Порядка 50 тонн крупного омуля в год Главрыбвод возвращает обратно в озеро.

В 2016 году, за год до введения запрета на лов омуля, когда байкальские рыбоводные заводы были приняты в состав Главрыбвода, они все суммарно, по рассказу Леонида Алексеевича, смогли заложить на инкубацию 55 миллионов икринок. Кому-то это число покажется большим, но в действительности это ничтожно, даже катастрофически мало. Но собрать икры больше тогда не смогли. Не хватило омулей-производителей, которых, скорее всего, браконьеры вычерпали, не допустив до заводов. Тогда, помнится, омулёвая икра на всех иркутских рынках продавалась.

– А после введения запрета и усиления охраны нерестовых реку нас было заложено уже сто с лишним миллионов икринок, – рассказывает руководитель Байкальского филиала Главрыбвода. – Спустя 2 года после запрета нам удалось заложить уже более 300 миллионов икринок. На сегодняшний день в аппараты Вейса на байкальских рыбоводных заводах заложено уже более одного миллиарда икринок. Сравните: 55 миллионов в 2016-м – и более миллиарда штук прошлой осенью.

Существенный рост объёмов икры, заложенной на искусственную инкубацию, Леонид Алексеевич объясняет пока ещё не стремительно растущей численностью омуля в озере, а изменениями в организации охраны нерестового стада эндемика от его истребления браконьерами. А миллиард икринок – пусть даже полтора или два миллиарда – хоть и больше 55 миллионов, но для фактического и полного восстановления численности знаменитого байкальского эндемика этого, скорее всего, недостаточно.

– Раньше три завода наших собирали по 3,5–4 миллиарда икринок на закладку, на инкубацию и около 3 миллиардов личинок выпускали по всем популяциям, – напоминает Виктор Матанцев. К сожалению, не спросил, какое время он подразумевает под словом «раньше», но, скорее всего, это было в период первого запрета (с 1969 года) на лов омуля. А вопрос, заметил ли он лично положительный эффект от сегодняшнего запрета, действующего с октября 2017 года, заставил Виктора Юрьевича задуматься. Ненадолго. Буквально на пару секунд.

– Во всех источниках рапортуют, что да, положительные сдвиги есть. Хотя я осенью видел, что браконьеров сколько было, столько и осталось. Понимаете? А пишут совсем другое, что их жёстко прижали. Просто браконьеры стали хитрее. И работают по-другому.

Я считаю, что запрет как таковой, как отдельный фактор, тоже положительно повлиял на состояние общего омулёвого стада, но незначительно. Может быть, процентов на 10 в общем комплексе проблем и мер по их разрешению.

По мнению директора завода, важнее и эффективнее были бы совершенствование правил рыболовства и самый жёсткий контроль над их неукоснительным соблюдением. Тогда и запреты не потребуются, потому что кризисов с численностью омуля возникать не будет.

– Вы про печальную судьбу байкальского осетра вспоминали. Байкальские рыбоводы пытаются ему помочь. Этим занимается Селенгинский рыбоводный завод. Каждый год выпускаем в Байкал около миллиона штук осетрят, подращённых до 3, 5 и до 10 граммов. У подращённой молоди выживаемость гораздо выше, чем у личинок. Ловить осетра в Байкале нельзя, но если сегодня кому-то очень захочется байкальской осетринки, то купить её он сумеет. Правда, не с прилавка, а «из-под полы».

Всё верно. Потому и не может осётр выбраться из Красных книг, что запрет на его лов есть, а мер, гарантирующих исполнение запрета, нет. И байкальский омуль пока в точности повторяет его судьбу. Его сегодня тоже нельзя ловить и нельзя продавать с прилавков магазинов. За нарушения – наказания вплоть до уголовных, до реальных сроков лишения свободы. Но это в теории. А на практике…

Ради интереса сделал запрос в поисковой системе: «Купить омуля байкальского в Иркутске». Предполагал, что предложения будут, но не ожидал такого их количества. На одном только «Авито», где публикуются частные объявления «продаю-покупаю», байкальского омуля в отличие от самого Байкала хоть и дорого (от тысячи рублей за кг), зато о-о-очень много. Привлекло прямо-таки «просветительское» и богато иллюстрированное объявление. Начинается оно с гордого заявления о том, что байкальский омуль – это «самая чистая рыба с самого чистого озера на планете», и с сообщения, что «сейчас запрет на омуль, рыбы очень мало». С предупреждением (сохраняю орфографию автора): «Вам не честные продавцы могут продать пелядь или Индигирский омуль и заверить что это Байкальский омуль». И с утверждением: «У меня только омуль, настоящий, Байкальский. Другую рыбу не ловим».

Не более двух минут потребовалось мне на поиск номера телефона «честного браконьера и продавца», который не ловит другую рыбу, кроме запрещённого к вылову и обороту байкальского эндемика, и ни от кого не прячется. Потому что запрет – это теория, а браконьерство – реальная практика. Хотел найти ещё и номера телефонов честных чиновников, чтобы их спросить, повторит или не повторит байкальский омуль судьбу байкальского осетра. Сделал запрос в поисковую систему, но компьютер завис. А вместе с ним и мой вопрос.