Часть жизни в газете

– Архив Николая Георгиевича хранила его дочь Ирина Николаевна, – рассказывает Марина Камбалина. – Но после её смерти всё это наследство перешло ко мне, потому что я была единственной самой близкой её родственницей. Вот и я уже в возрасте, меня не станет, и кому это всё будет нужно? Мой младший сын, конечно, бережно следит за семейным архивом. Я сама занимаюсь историей семьи и понимаю: в поколении один-два человека могут интересоваться этим. У остальных свои заботы. Я сама сделала семейный архив, что смогла – записала. Историю семьи по маминой, папиной линии. А вот архив дяди Коли мы решили передать в музей. Оказалось, что есть совсем мало документов. Когда я разбирала архив после смерти Ирины Николаевны, очень надеялась, что там будут ещё документы – по прабабушке, по прадедушке, их брату. Но увы. Мне просто будет жалко, если всё это пропадёт. У нас, к сожалению, нет дома с чердаком, где можно было бы поставить сундук и хранить эти фотографии. Мы с родными много раз разбирали фото, с удовольствием смотрели. И обнаружили, что на обратной стороне есть подписи и отметки. Стало ясно, что это редакционные фото, потому что были пометы «Срочно!», указание, на какую полосу идёт фотография. Стало ясно, что это не просто фотографии, сохранившиеся в семье, а часть работы дяди Коли, часть его жизни в «Восточно-Сибирской правде».

Некоторые фотографии датированы 1947-1948 годами, много фото пятидесятых, шестидесятых годов. На некоторых указаны другие авторы, не Николай Левин. Среди сохранившихся фотографий – виды Иркутска, портретные и групповые снимки. Один панорамный снимок сделан прямо с крыши здания, в котором сейчас находится Музей истории Иркутска… Многие фото отретушированы рукой Николая Григорьевича. Вероятнее всего, на портретных и групповых фото запечатлены сотрудники «Восточно-Сибирской правды». Той редакции, которая существовала в войну и сразу после войны. «К сожалению, на обороте фотографий не указано, кто эти люди, но наверняка дядя Коля снимал своих коллег по редакции «Восточки», – говорит Марина Игоревна.

Согласно листку по учёту кадров, сохранившемуся в семейном архиве, Николай Левин родился в 1905 году в г. Гомеле в семье плотника. «Документы часто не верны, часто там записывалось что-то неточно, а что-то и скрывалось после революции, – говорит Марина Камбалина. – Как мне рассказывала дочь дяди Коли Ирина, папа его был унтер-офицером, полковым ветеринаром». В семье осталось свидетельство об окончании Николаем Левиным двухклассной образцовой школы при Иркутской второй учительской семинарии в 1919 году. И в свидетельстве чётко написано: Левин – сын старшего унтер-офицера Абхазского полка.

«У нас сохранилось фото Григория Левина с женой, – рассказывает Марина Камбалина. – Но это не мама, а мачеха. Николай очень рано потерял мать, и она полностью её заменила. Это была очень добрая женщина, любила мальчика сильно. Совсем маленьким его привезли в Иркутск». Ханженковское одноклассное училище он окончил в Украине, а потом семья, видимо, отправилась в Сибирь. В 1917 году Коля, если верить документам, уже работал в слесарно-жестяных мастерских братьев Вороновичей. В самом начале 1920-х перебивался наёмным трудом, в 1925-1926 годах был пионервожатым в детдоме… С 1923 года – в комсомоле. В семье сохранилось его удостоверение ЧОН (частей особого назначения). В 1923 году комсомолец Левин был зачислен в пулькоманду Иркутского батальона ЧОН ездовым. Ему сразу выдали трёхлинейную пехотную винтовку. «Один раз дядя Коля мне даже немного рассказал об этом, – говорит племянница. – Я была школьницей, а тогда продавались наборы открыток с различными революционными песнями. Нам они очень нравились, была и песня «Тачанка-ростовчанка». Мы её разучивали. Я пришла в гости к дяде Коле, принесла открытки похвастаться. И он, рассматривая их, сказал: «А я ведь на тачанке-то был!» Глаза у меня загорелись. ЧОН! Неуловимые мстители, тачанки! Но тогда он ушёл от ответа, а позже к этой теме не возвращался никогда. Люди того поколения очень о многом молчали». Надо сказать, что в 1923 году и позже в Сибири было очень сложно, бродили многочисленные банды. И не исключено, что будущему художнику «Восточки» пришлось поучаствовать в стычках. Но родные так и не узнали ничего.

Уже в 1926 году он решил расстаться с тачанкой, поступил в художественный техникум, и судьба его совершила поворот – винтовку он сменил на карандаш, кисточки, перо. Окончив в 1930 году техникум, он до 1933 года преподавал там же рисунок и заведовал учебной частью. Работал он и у знаменитого иркутского художника Ивана Копылова на государственных курсах по изобразительным искусствам. И тут началась его «газетная» биография. В сохранившейся трудовой все годы до 1945-го обозначены лаконично: «Общий трудовой стаж – 16 лет». И записано, что в 1945 году Левин принят в редакцию «ВСП».

Но за предшествовавшие 16 лет Левин уже не один раз работал с «Восточкой», в 1945 году, скорее всего, было его возращение в редакцию. В 1934 и 1935 годах художник сотрудничал с газетой «Восточно-Сибирский комсомолец», с 1934-го по 1936 год – с «Восточно-Сибирской правдой». Мы нашли в «Восточке» 1935 года его рисунок «Рыбаки-любители на Ангаре», сделанный к материалу о рыбной ловле. С 1936-го по 1937 год Николай Левин сотрудничал с газетой «Восточно-Сибирский путь», с 1937-го по 1939-й – с журналом «Колхозник Восточной Сибири». А Борис Абкин, который написал в 2002 году материал о Левине в «Восточке», и вовсе утверждал, что первый его рисунок появился в «ВСП» в 1929 году, художник нарисовал делегатов слёта молодёжи.

Во дворце у Елены Николаевны

В 1937 году художник поступил на рабфак, отучился, в 1939-м уехал в Новосибирск, где два года учился в некоем вузе (в документах не указано, в каком). Почему-то, так и не получив диплом, вернулся в Иркутск, преподавал в восьмой и девятой школах до начала войны. В конце 1941 года был призван на восток, должен был из Абакана ехать в составе сформированной дивизии на фронт, однако в марте 1942 года его отправили в Новосибирск в офицерскую школу. Но воевать не пришлось. Поскольку зрение у Николая Григорьевича было очень плохое, его признали негодным к службе и сняли с воинского учёта уже в мае 1942 года.

Вернувшись в Иркутск, он работал в Облпотребсоюзе и одновременно в 1943 году поступил в Учительский институт, который успешно окончил в 1945-м. И с 1943 снова пришёл в «Восточку». Мы нашли его карикатуры и рисунки, датированные 1944 годом. Он работал, например, с Константином Седых. Седых писал стихи, Левин – иллюстрировал. В нашей газете он проработал вплоть до ухода на пенсию в 1965 году. Левин был удостоен звания «Ветеран труда». По словам Бориса Абкина, Николай Григорьевич публиковал свои карикатуры в «ВСП», и выйдя на пенсию. «Клишированная газетная шапка и заголовок, иллюстрации к многочисленным рассказам и отрывкам новых произведений иркутских писателей, которые были частыми авторами «Восточки», карикатуры к критическим материалам – всё это принадлежало перу редакционного художника, украшало газету», – писал Борис Абкин.

– С супругой Еленой они поженились в 1931 году и прожили до самой смерти в 1991 году, – рассказывает Марина Камбалина. – Сначала в марте умерла тётя Лена, дядя Коля до 40 дней не дотянул, тоже ушёл. Сейчас бы я многое расспросила, если бы они с тётей Леной были живы. Понимаете, когда ты маленький, ты думаешь, что родня, которая тебя окружает, – на всю жизнь. Есть ощущение, что всегда можешь что-то спросить. А потом раз – и они все куда-то исчезли. И спросить некого. Супруга дяди Коли Елена Николаевна Левина была очень интересным человеком, тоже художником. Училась в Омском училище имени Врубеля. Старшая сестра уговорила её переехать в Иркутск. Елена Николаевна преподавала в школе, а уже после войны ушла во Дворец пионеров и вела там очень долгое время художественный кружок.

В 2005 году в газете «Культура» художник Борис Дмитриев рассказал журналисту Татьяне Ясниковой о своём друге – художнике Юрие Селивёрстове. Он вспоминал, что встретился с Селивёрстовым в изостудии Дворца пионеров на курсе у Елены Левиной. «Елена Николаевна была очень душевной женщиной, притягивала нас к себе», – вспоминал Борис Дмитриев. В числе её учеников были известные потом художники Лев Гимов, Александр Шипицин. «В изостудии нам прививали учение рисовать, работать с акварельными красками, делать композиции на литературные сюжеты. Елена Николаевна читала книги Репина и Чистякова в процессе рисования. Таким образом, мы полностью погружались в жизнь искусства». Елена Левина выезжала с детьми на пленеры, перед ними ставились трудные задачи: запечатлеть, например, работу юных балерин в балетном классе…

– Дядя Коля был очень спокойным человеком, я никогда не слышала, чтобы он повышал голос, – рассказывает Марина Камбалина. – Речи не шло о том, чтобы были какие-то скандалы в семье. Хотя тётя Лена была творческим человеком, эмоциональным. Но решающее слово было опять-таки за дядей Колей. Он говорил тихим голосом, но его слушали. У нас была интеллигентная патриархальная семья. Сначала они жили в переулке Пионерском, а потом дяде Коле дали квартиру на улице Советской, дом 75. И вот с этим Пионерским связана трагедия в их семье, случившаяся после войны. Им было около 40 лет, родился у них мальчик Серёжа. И тогда тётя Лена совершила главную ошибку в своей жизни. Они с дядей Колей жили отдельно в районе 9-й школы. Их дочери Ире было 14–16 лет, они решили, что перейдут с малышом к матери, моей прабабушке. А в это время самый младший брат, Костя, вернулся с японского фронта. Оказалось, что он болен туберкулёзом. Его подлечили, и он должен был встать на учёт в Иркутске, у нас была очень сильная противотуберкулёзная школа. Но он ничего не сделал. И они все вместе оказались в квартире в Пионерском. В результате, заразившись, умер маленький Серёжа, а Елена Николаевна некоторое время пребывала между жизнью и смертью. И Костя прожил недолго. Эта трагедия в семье дяди Коли была очень тяжёлой. Я, конечно, всё записывала. Но эти воспоминания отнимают много сил. Я помню их всех живыми, и иногда бывает просто физически больно.

Имя Николая Левина связано с ещё одной известной иркутской фамилией, которую носит и сама Марина Игоревна, – Камбалины. Николай Варламович Камбалин, её дедушка, в 1930–1932 годах был председателем Восточно-Сибирского краевого Совета народного хозяйства, с октября 1933-го по апрель 1937-го – председателем Исполнительного комитета Иркутского городского Совета. В 1937 году репрессирован и расстрелян. В семье сохранилось несколько тарелок, по преданию, из сервиза Хайтинской фабрики, но без клейма. По семейной легенде, были изготовлены только два таких сервиза. Один – для семьи председателя горисполкома, а второй – для его заместителя. «Мы смотрели в ФСБ дело Николая Варламовича, и там тоже есть разночтения, – говорит Марина Камбалина. – Например, там указан адрес, откуда его забирали, – улица Красной Звезды, а он на тот момент там уже не жил. Я это точно знаю, поскольку бабушка была жива. И, конечно, многое люди просто скрывали. Например, дочь дяди Коли рассказала мне, что мой прадед до революции играл в самодеятельном театре, пел в церковном хоре, у него был прекрасный голос. Все эти фотографии, на которых он был запечатлён, уничтожены, а бабушка об этом мне никогда не говорила. Много интересного было, как и в каждой семье, я думаю. Но многое и ушло навсегда. Потому я и приняла решение передать архив Николая Григорьевича туда, где его точно сохранят и будут помнить».