Точкой базирования, из которой планировали успеть сделать несколько небольших –по 20–30 километров – радиальных выходов в тайгу, избрали полузаброшенную деревеньку Кайдакан на реке Илге. Лесорубы до этих мест тогда массово добраться ещё не успели, значит, и приленская тайга здесь была почти настоящая, топором и дорогами лесовозными не сильно покорёженная. Интересно нам было увидеть леса такими, какими видели их русские первопроходцы Сибири три века назад.

Вот там, в Кайдакане, и познакомились мы со старой закалки таёжником.

– Дядь Илья – половина гнилья, остально ядрёно! – весело представился он, встретив на пустой деревенской улице «приезжих». Представился именно так – не дядя, а дядь Илья. Так и запомнился. Для начала он неспешно и подробно, обстоятельно, как деревенский участковый, расспросил, кто мы да откуда, к кому и по каким делам приехали. В деталях выяснив наши задумки и одобрив их, вызвался стать проводником в первом радиальном походе.

– Вы ж вот по этой тропе идти собираетесь? – ткнул он ногтем в разложенную на крылечке кальку со скопированной картой. – Скучно будет! Никого, кроме жигаловских, в лесу не увидите, не сфоткаете. Туда с района люди по бруснику да по грибы ездят. Зверьё знает об этом, остерегается там бывать. А я вас вот в этом месте – ноготь переместился по кальке немного правее, – на наш путик поставлю. Сами его не найдёте. Первый затёс не на самой тропе, а чуть подале сделан, чтобы чужие не увидали. По земле путик мало топтан, не видать сразу-то. Надо по затёсам чапать. Умеете, если не по земле смотреть, а по затёсам? Вот там, по путику, зверьё не пугано. Охотники из деревни давно поразъехались. Может, кого и сфоткаете, если шуршать не шибко будете. И на целый час скорее к месту придёте, где ночевать собрались. Только не на самое то место, а маленько выше по тому же ключу.

– Куда делися-то? Чё делаите-то? Каво чаи распиваете, когда солнце уж вона где? – услышали мы его голос рано утром. – Это мне проводить вас до путика недолече, а вам-то до ключа до заката чапать придётся…

Перед нашим приездом в этих местах несколько дней шли дожди, поэтому, несмотря на яркое солнце, тайга оказалась мокрой. Плюс роса. Через полчаса хода в обуви уже едва ли не хлюпает. Дядь Илья, со смехом напомнив, что в нём «половина гнилья», предложил сделать перекур и немного сбавить темп хода.

– Вам-то, молодым сохатым, хоть чё. Хоть жерди на бегу ломать. До путика меньше часа осталось, дальше и пошагаете, как захочите.

– Вон там у меня своя полянка с брусникой есть, – показал дядь Илья широким взмахом, не останавливаясь. – По пути домой забреду, соберу гостинца литра три. Бабка обрадуется. Ягода – во! – показал он тот же ноготь, которым вчера водил по кальке. – Отборная! Там и горбовик взять легко, да каво там, не дотащу.

У небольшого затёса на коре старой берёзы неспешно перекурили напоследок, сидя на толстой валёжине. Пожали руки. Дядь Илья забросил на плечо котомку, и мне показалось, что в этот момент что-то маленькое отлетело от его щупленькой фигуры.

– Подождите, – говорю. – У вас что-то выпало…

Он раздвинул траву.

– А-а, это я просто старею. Руки-крюки – окурок мимо кармана сунул. – Дядь Илья достал из кармана и показал ещё несколько окурков от самокруток – как раз по числу наших перекуров.

–Я по привычке их в карман складываю, – объясняет смущённо в ответ на мой непонимающий взгляд. – Отец смолоду мне велел не разбрасывать бычки по ухожью. Наверное, чтобы пожар не устроить. Чтоб не воняли они здесь. Я ж махорку курю, она шибко вонючая. Чтоб зверь какой или птица не съели нечаянно. Да и зачем в ухожье-то мусорить. Не город же. Нету здесь дворников…

Слушая таёжника, я уже тогда понял, что не слова отца он повторяет, а вот прямо здесь и сейчас подыскивает для меня и даже для себя самого логическое объяснение привычке в лесу не мусорить. Он о ней никогда не задумывался. Да и не привычка это вовсе. Это, как догадался я потом, образ жизни таёжника. Наверное, отец действительно когда-то сделал ему, молодому, замечание за брошенный окурок, и легло оно сразу, без размышлений, в глубокое подсознание. Пробудило генетическую память. Стало внутренним законом. Это для нас, для горожан, тайга хоть и близкая, но экзотика, куда мы идём из личного интереса. А для дядь Ильи она «всего лишь» среда обитания. Привычная и обыкновенная. Здесь так живут, потому что по-другому не выжить.

Много любопытного и даже удивительного увидели мы с другом в ту отпускную неделю. Таёжных впечатлений, приключений – не пересчитать. Теперь уж многое забылось, а вот маленькая горстка окурков в ладони дядь Ильи, которые он понёс домой, чтобы в тайге не мусорить, в памяти засела накрепко, не выветривается. Ни изюбр, с которым мы нос к носу столкнулись в тайге ранним утром, ни крупный ленок, оборвавший снасть и ушедший от меня в реку уже с низкого травянистого берега, оказались самым сильным впечатлением короткого путешествия, а горстка окурков в кармане таёжника.

Дядь Илью с его совершенно естественным, но нетипичным по современным меркам отношением к тайге до сих пор вспоминаю при случае. Недавно, прогуливаясь по ближнему лесу в верхнем течении Каи, примыкающему к большой группе садоводств на Новогрудининском тракте, опять думал о нём. Прикидывал, что бы он сказал, как оценил бы увиденное, если бы шёл рядышком.

Вам доводилось встречать в лесу садовые цветы? А я видел. И не какой-нибудь отдельный цветочек, а целую клумбу на обочине старой лесной дороги. Большую, высокую и очень разнообразную по видовому составу садовую клумбу. На разных ярусах искусственного холма, который повыше человека будет, растут вперемешку анютины глазки, георгины, несколько видов ромашек. А ещё декоративные подсолнухи, про которые я раньше только читал, но воочию никогда не видел. Рядом с клумбой пенёк берёзовый повыше колена, а на нём даже после заморозков анютины глазки цветут. Очень неожиданно и будто бы даже романтично. Только как-то не по-настоящему. Если бы у меня на дачном участке был пенёк, выкопать который не хватает сил, я бы теперь его так же оформил и поблагодарил бы неизвестного человека за оригинальную подсказку. А в лесу украшенный цветами пень чужеродным предметом мне видится. Да и вся эта клумба… Уже года три, как я знаю её, а понять, хорошо или плохо, что она здесь есть, не могу. В этот раз попробовал взглянуть на неё глазами дядь Ильи.

– Знает кошка, чьё сало съела, – представил я его голос. – Это ж дачники подвал себе копали да канавы под фундаменты. А землю, чтобы сэкономить на вывозке, рядом, в лесу, вывалили. Теперь цветами кучу маскируют, чтобы не заставили их лесники землю вывезти куда положено да штрафом не наказали.

Возраст берёт своё, и я давненько уже не «молодой сохатый», как определил когда-то дядь Илья. Напрямки через бурелом не пру. Жердей на бегу не ломаю. По лесу хожу степенно, предпочитая старые дороги да тропы натоптанные. Потому и сроднился с дорогой этой, которая была когда-то лесовозной. На это большое количество истлевших пней в окрестных лесах указывает. На вырубках военных и послевоенных лет хороший новый лес поднялся. Теперь уже не молодой. Спелый, как определяют его лесоводы.

От садоводческого массива тянется моя дорога через топкие пади и взгорки до речки Каи и куда-то дальше, куда я ещё не ходил. Но, чтобы до Каи дойти, в одном месте всегда трудно было перебираться через широкую болотину, чтобы ноги сухими остались. А после дождей без высоких сапог там и вовсе не пройти. Была здесь раньше гать, да истлела уже. Сгнила. Разрушилась. И вот кто-то проложил в самых мокрых местах приличные доски. Не просто поверх топкой грязи бросил, но и закрепил их по-разному в нужных местах. Получился не то чтобы мостик, но мостки. Что тут скажешь – спасибо доброму человеку, который и лес, и людей любит. Это по его работе видно. Сделал, как мог, малым да старым помог.

А ещё тот же или другой человек несколько лет назад в отвод от привычной мне заброшенной лесовозной дороги тропу пробил, которая путь до Каи сокращает. Настоящую таёжную тропу с затёсами. И ещё на второй болотинке, ближе к Кае, ключ для людей обустроил. Каким-то образом, зимой, наверное, когда болота перемерзают, привёз сюда кольцо бетонное для колодца, несколько строительных блоков, шиферные листы надломанные, которые кроме как на выброс девать некуда. Даже ковшик старый, слегка погнутый, но идеально чистый, на колышек повесил. Всё к месту. Вместо строительного мусора и болота с топкими берегами получился уютный ключ, из которого теперь даже ребёнок воды набрать может, не замочив ноги. Я и сам много раз пил из него воду с удовольствием и о человеке, его создавшем, с благодарностью думал. Он в двух местах даже указатели на ключ поставил, потому что не для себя одного, для людей его обустраивал. Уверен, дядь Илья эту затею одобрил бы.

– Ну чё? Нормальный паря. Правильно живёт, – сказал бы он, глотнув холодной воды из чуть погнутого ковшика.

С некоторым удивлением обратил внимание, что у ключа совершенно нет никакого бытового мусора. Ни помятого пластикового стаканчика, ни бумажки, ни цветной обёртки от шоколадки или чипсов. Только увядающая трава и опадающие листья. Уютно. Совсем не так, как в сохранённом узеньком перелеске между садоводствами. Там тоже нашёлся добрый энтузиаст и обустроил между берёзками вполне уютное место отдыха из никому не нужных вещей. Притащил откуда-то корпуса старых железных скамеек и приладил к ним сиденья из ровных досок. Каким-то чудом – другие мужики наверняка помогали – закатил между берёзами массивную шину от тяжёлого колёсного трактора и накрыл её «щекой» от здоровой кабельной катушки. Получился большой круглый стол. Шину для красоты кто-то даже покрасил и, как сумел, вырезал на ней нехитрый орнамент. Вроде всё старое, ненужное. Всё на выброс было, а в целом оказалось совсем неплохо. Посидеть с соседями, поговорить о вечном под шелест берёз – это же удовольствие. Вроде и в лесу, и в то же время практически дома, прямо за забором садоводства, недалеко от въездных ворот. Для стариков и молодых мам с грудничками на руках – отличный выход. Об этом и думали, наверное, мужики, обустраивая это место. Они хотели, как лучше, да недодумали чего-то. Может, не учли, что ещё ближе въездных ворот к месту отдыха оказался дачный магазин. И превратилось место отдыха в место свалки бутылок из-под только что выпитого алкоголя, разовой пластиковой посуды и ярких обёрток от чипсов да шоколадок. Лес-то – это же не город, как подчёркивал дядь Илья. Нет здесь дворников. В лесу чисто бывает лишь до тех пор, пока в нём не мусорят.