«Старые вещи рассказывают истории. На свете нет ничего интереснее этих историй»

«Вот это – моя любовь», – говорит Любовь Рубаненко, показывая на деревянную шкатулку-полифон коричневого цвета с потёрстостями на сгибах. На обороте крышки шкатулки нарисованы ангелы, летящие по голубому небу. В руках они держат трубы. Внутри шкатулки – пружинный механизм. Рубаненко устанавливает в него железную пластинку с мелкими прорезями и несколько раз прокручивает ручку, чтобы его завести. Просторный кабинет, с разных сторон обложенный старинными вещами, картинами и тканями, заливает мелодия тонкого голоса полифона.

«Это чудо, звук живой и настоящий, – говорит Рубаненко. – Моему слуху от этого приятно». Любовь работает заместителем директора по учёту, хранению и реставрации Музея истории Иркутска. Другими словами, она главный хранитель фондов. Любовь пришла сюда в 2001 году и теперь, когда самому музею исполняется 25 лет, празднует и свою личную годовщину – 20-летний стаж работы здесь. «За всё это время я так и не перестала удивляться таким вещам», – говорит Любовь, указывая на шкатулку и стоящий рядом с ней виниловый проигрыватель конца XIX века. Когда полифон затихнет, Рубаненко поставит толстую виниловую пластинку в проигрыватель, и мелодию из музыкальной шкатулки сменит высокий бас Шаляпина с приятным потрескиванием устройства. А вот стоящий рядом граммофон сегодня не заиграет, в нём нет трубы. Любовь Рубаненко объясняет: в военное время большая часть жителей города сдавали такие трубы на металлолом.

Музыкальные инструменты, мебель, одежда, сумки, картины, предметы быта, документы, фотографии – обо всех предметах фонда заботятся его хранители. Они следят, чтобы на предметах не скапливалась пыль, чистят механизмы, обрабатывают предметы от насекомых. Каждый хранитель обладает навыком консервации: знает, например, каким средством обработать медь, чтобы остановить ржавчину, чем постирать старинный текстиль и как правильно протирать фарфор. На каждый поступивший в фонд предмет хранители оформляют документы: вносят в специальную программу ФИО, паспортные данные и адрес дарителя, а также легенду – историю этой вещи.

В музей предметы попадают разными способами. Часто их приносят жители города. Рубаненко говорит, что старинные вещи в основном сохранились в  семьях, ведущих родословную от иркутского купечества, для которых ценны преемственность и связь поколений. До 2010-х горожане охотнее дарили вещи музею, будь то патефонные пластинки, дореволюционные подзоры с вышивками или украшения XIX века. В последнее же десятилетие, с развитием Интернета, стало популярнее такие вещи продавать. Но от этого вещи не потеряли ценность. «Старые вещи рассказывают истории, – говорит Рубаненко. – На свете нет ничего интереснее этих историй».

Многие истории она и сама хорошо помнит. Однажды в музей пришла пожилая женщина и принесла два предмета, которые в 30-х годах прошлого века были подарены ей на свадьбу, – маслёнку в форме хлеба, изготовленную на Корниловском заводе, и наручные часы. Женщина сказала: «Детям это не надо, они выкинут», – и подарила предметы музею.

В 2015 году был другой случай. Тогда в музей пришёл Альфред Асанов. Смущаясь, мужчина протянул хранителю свёрток. Альфред рассказал, что занимается ремонтными работами. Как-то раз он выносил строительный мусор и увидел у контейнера свёрток. Асанов принёс его домой и нашёл внутри старый фотоальбом, дневниковые записи, документы и старинный набор врача. Решил отнести в музей. Оказалось, что свёрток принадлежал первому рентгенологу города Николаю Миролюбову. Его родственники продали квартиру и уехали, а новые жильцы стали делать ремонт. Выкинуть свёрток они не решились и оставили его возле мусорного бака. Здесь-то Асанов его и нашёл. Когда эту историю опубликовали в СМИ, выяснилось, что многие жители города знали Миролюбова. «Эта вещь как будто пришла в музей сама», – удивляется Рубаненко.

В фондохранилище музея есть самовары, угольные утюги, рубели. Всё это нуждается в простом уходе и работает без электричества. «Если случится какой-нибудь катаклизм, мы точно выживем», – шутит Любовь. Когда она пришла работать в музей, его фонд насчитывал около 20 тысяч предметов. Сейчас же их более 100 тысяч.

«Наверное, чтобы работать здесь, надо любить старые вещи и удивляться им, – говорит Любовь Рубаненко. – Мне интересно смотреть на них, держать их в руках. И создавать условия, чтобы сохранить эти предметы для будущих поколений».

«Выставка – это только вершина айсберга»

Младший научный сотрудник Павел Семёнов работает в Музее истории шесть лет. Он пришёл сюда второкурсником, работал сначала на полставки, совмещая с учёбой на историческом факультете, получил диплом бакалавра, потом магистра и перешёл на полную ставку.

«Есть мнение, что в музее работают старики, – говорит Павел. – Но это не так. Госуниверситет выпускает много музейщиков, и даже за шесть лет моей работы тут аудитория музея сильно изменилась и помолодела. Это касается и работников музея, и посетителей».

Самым интересным моментом в своей работе Семёнов считает процесс создания выставки. «Когда у тебя есть вещь, ты смотришь на витрину, на зал, думаешь, это будет здесь, это – здесь…

Как из глины, создаёшь что-то новое», – объясняет он. Он называет три свои самые любимые выставки музея: одна из них – «Иркутский комсомол» – была приурочена к 100-летию ВЛКСМ, другая, тоже юбилейная, была посвящена 100-летию русских революций 1917 года, а третья – выставка к юбилею Победы, к которой, по словам Семёнова, команда музея готовилась полгода. В итоге восторженные отзывы о выставке приходили даже из Москвы.

Семёнов говорит, что работа в музее накладывает свой отпечаток и на привычки в быту. Когда серьёзно относишься к каждому квадратному сантиметру выставки, высчитываешь правильные пропорции в витрине, отмеряешь расстояния между картинами, создаёшь единый стиль оформления этикеток, не замечать все эти детали в других местах просто не получается. «Может, это профдеформация, – шутит Павел. – Музейный работник на каждой выставке заметит такие мелочи: где этикетки разного цвета, где подложки не гармонируют».

Недавно друг Семёнова купил телевизор и повесил его на стену. Семёнов пришёл к нему в гости и сразу увидел – телевизор висит криво. Раньше никому из гостей это не бросалось в глаза. Друг ответил Семёнову, что ему не кажется это проблемой. «Когда долго в музее работаешь, на такие вещи смотришь иначе», – объяснил Павел.

Коллега Семёнова младший научный сотрудник Мария Лепешева работает в музее полгода. Ей 21 год. Она совмещает учёбу в магистратуре истфака с работой в одном из филиалов музея – городском выставочном центре имени Виталия Рогаля. На вопрос о её любимом музейном экспонате Мария, не задумываясь, отвечает: «Фронтовые дневники Виталия Сергеевича Рогаля. Мне удалось полистать их, это целая книга с газетными вкладышами, фотографиями и набросками рисунков. И это человеческая жизнь, человеческая история. Она трогает».

Мария родилась в небольшом посёлке в Тулунском районе. Единственный музей её детства – это маленький школьный музей, среди экспонатов которого были бивень мамонта и древние монетки. Когда Мария поступила на музеолога и на первом курсе они с однокурсниками обсуждали любимые музеи каждого, многие из ребят рассказали про столичные или заграничные учреждения культуры. Лепешева назвала свой школьный музей и Музей самоваров в Тулуне. Одногруппники удивились: «И с таким багажом посещения музеев ты поняла, что это твоё призвание?» Она ответила утвердительно и сразу после получения диплома устроилась работать в Музей истории. Теперь Мария курирует выставки, организовывает мероприятия, пишет научные статьи и проводит экскурсии в филиале.

Об одном из самых вдохновляющих моментов в своей работе она рассказывает так. Как-то Мария спустилась на первый этаж, чтобы встретить посетителей и провести для них экскурсию, представилась и сказала несколько слов о себе. Гости ответили: «А мы знаем! Мы у вас уже были месяц назад». Лепешева испугалась: за месяц в филиале изменилась только одна экспозиция, почти ничего нового этим посетителям она показать не сможет. Те, увидев её реакцию, успокоили девушку: «Не переживайте, мы теперь привели бабушку. И с удовольствием сами второй раз всё послушаем».

Были и забавные случаи. Как-то в музей приехали москвичи. В мемориальном зале В.С. Рогаля Мария увидела живой интерес аудитории и решила подогреть его фразой: «Вы знаете, что Виталий Сергеевич хорошо общался с Распутиным и даже рисовал его деревенский домик?» Москвичи удивились: «Как?» Мария уверено ответила: «Да, даже есть фотография, где они вместе». Посетители ещё больше удивились: «Как такое возможно? Это тот Распутин, который при императоре был?» Этот случай удивил Лепешеву. С тех пор на экскурсиях с посетителями из других регионов она сначала интересуется, знают ли гости музея писателя Валентина Распутина, а потом рассказывает про их знакомство с Рогалём.

Готовая выставка, по словам Лепешевой, – это только вершина айсберга для музейного работника. «Вы приходите и видите результат, – говорит она. – Но мало кто догадывается, какая огромная работа за ним стояла, какие жаркие споры велись. Возможно, у какой-то картины срочно меняли раму, где-то пришлось быстро поменять этикетки, где-то картину привезли в самый последний момент. У некоторых складывается впечатление, что музейные сотрудники особо ничего не делают. Они просто отбирают предметы, кладут их в витрину или в крайнем случае смотрят на картины и говорят: «Ну, она зелёненькая, эта тоже зелёненькая. Давай их вместе повесим?» На деле это не так».

Валерия Коваленко, младший научный сотрудник Дома ремёсел, другого филиала музея, попробовала себя в разных профессиональных сферах – отучилась на программиста, была археологом, преподавала историю в школе. Год назад она устроилась работать в музей. «И реальность превзошла все ожидания. Только здесь в нужных пропорциях пересекаются научная деятельность и творчество», – говорит Валерия.

Филиал, в котором она работает, специализируется на народном творчестве – здесь посетителям рассказывают о фольклоре края и его ремесленных традициях, проводят мастер-классы. Посетители филиала в основном дети: школьники младших классов и дошкольники. Коваленко с удовольствием проводит для них экскурсии и помогает им на мастер-классах.

«Работать с детьми интересно и сложно, – говорит она. – Удержать их внимание трудно. Они как-то рассредотачиваются, разбегаются. Но мне, кажется, удаётся найти к ним подход».

О том, что ждёт музей ещё через 25 лет, молодые сотрудники говорят единогласно – вероятнее всего, современные реалии возьмут своё, и профиль работы изменится в сторону аттрактивного: посетитель сам сможет рассмотреть экспонат, потрогать его и как-то повзаимодействовать с ним. Второй важной тенденцией будет компьютеризация: запустятся виртуальные экскурсии, прямые эфиры, для изучения выставок посетители смогут использовать разные гаджеты. «При этом музей, я думаю, сохранит свой исторический облик и свою самобытность», – предполагает Коваленко.

«Когда в дом к ним кто-то вторгнется, что он сделает? Выскочит и будет песни горланить?»

Дозвониться заведующему отделом науки музея Евгению Меньшагину было непросто. Большую часть своего отпуска он провёл в археологической экспедиции в Качугском районе. На вопрос, не хотелось ли ему в отпуске просто отдохнуть и позагорать на пляже, он отшучивается: «Я и так, говорят, прекрасно загорел. Солнце светило, хорошее было лето, хорошая осень. А без дела я сидеть не могу. Даже если дома останусь, займусь какой-нибудь научной работой».

Меньшагин сотрудничает с музеем с 1996 года, а работает в нём восемь с половиной лет. Ещё во время учёбы в университете он стал интересоваться археологией, оружием и монетами. Он вспоминает, как трудно в то время было найти информацию по этим темам: доступной литературы было мало, основными источниками были редкие книги в «Белом доме».

После окончания университета Меньшагин получил распределение и поехал работать учителем истории в школу Листвянки. «Думал, проработаю два года и уйду», – улыбается Евгений. В итоге он отработал в школе 23 года, часть из которых был её директором.

Ему нравилось работать с детьми, особенно с мальчиками. «Мне было важно воспитать парня парнем, – объясняет Меньшагин. – Пусть он будет двоечник или троечник, главное, чтобы у него было мужское начало. Если сказал – должен выполнить. Он не должен врать. И, естественно, он должен быть защитником».

В школе он вёл для мальчиков занятия в секции по рукопашному бою. «Я немного раздражаюсь, когда вижу, как поют и пляшут парни, – говорит Меньшагин. – А когда придёт враг, они что, ему спляшут? Когда в дом к ним кто-то вторгнется, что он сделает? Выскочит и будет песни горланить?» Ещё он учил мальчишек заботиться о себе самим. Например, на 23 Февраля в секцию ребята приносили из дома что-то приготовленное своими руками.

Лекции по истории он тоже читал с удовольствием – для всех, не только для мальчиков. «На мой взгляд, если я в одном из 100 человек посажу зерно, стимулирующее исследовательское начало, то эту лекцию я прочитал не зря. И прожил не зря», – говорит Меньшагин.

После школы он пошёл работать в университет – на кафедру археологии и древнего мира. Ездил со студентами в экспедиции. Меньшагин говорит, что Иркутская область – очень интересное место для археолога. Он изучает её с 1980-х годов.

Потом Меньшагина пригласили на место заведующего филиалом музея «Солдаты Отечества». Он согласился, отработал там год и перешёл в отдел истории. «Музей – это средоточие науки, – говорит Меньшагин. – И мы должны вести просвещение населения не какими-то упрощёнными словами, а называя вещи своими именами».

Евгений Витальевич приводит примеры: лезвие, например, ножа – это не весь клинок, а лишь заточенная его часть. Поэтому неправильно говорить: «Он запорол лезвие». Нужно говорить: «Он запорол клинок». Искажение понятий происходит, по мнению Меньшагина, из-за упрощений, которые допускаются в художественной литературе. Или в музыке. Меньшагин приводит ещё один пример: певец Розенбаум в цикле «Казачьи песни» называет казаков солдатами, что вряд ли они бы сделали сами. В этом смысле Владимир Высоцкий – идеал для Меньшагина. «В любом его произведении всё называется правильно и чётко. Он очень трепетно относился к названиям», – говорит Евгений Витальевич.

Особое волнение  у Меньшагина вызывает другое подобное искажение – фраза: «Я нажал на курок». Меньшагин объясняет: «Курок – это не та часть, на которую нажимают. Курок – это часть, которая бьёт по капсюлю. Он бьёт, да, но давят не на курок, а на спуск или спусковой крючок. Я считаю, что задача моя и музея – просвещать людей в этом».

Вообще, оружие – одна из любимых тем в деятельности Меньшагина. «Я люблю оружие, – говорит он. – Считаю, что оружие – это одна из самых умных, красивых, но смертоносных вещей, которую человек создал. Иногда встречаешь холодное оружие, а оно так украшено, так хорошо, так замечательно сделано, что ты от него глаз не можешь оторвать. И хочется его не только в руках держать, но и исследовать. Любая царапина и зазубрина дают информацию и о производителе, и о государстве, и о технологии, и о развитии технологий».

Ещё одно серьёзное увлечение Меньшагина – это монеты. Он может взглянуть на монету и определить, какого она периода. Это можно сделать, обратив внимание на чеканку монеты – чёткая она или расплывчатая – и на символику. Двуглавый орёл на монетах, например, постепенно обрастал щитами с гербами и эмблемами. «Так постепенно из ощипанной курицы орёл становится таким, какого мы видим в 1916 году», – шутит Меньшагин.

Он надеется, что в ближайшее время решится вопрос о строительстве музея археологии. «Это было бы просто здорово, потому что материалов по Иркутску накопилось очень много», – говорит он.

«Ещё вчера мы были маленьким музеем, о котором почти никто не знал»

Старший научный сотрудник Ксения Никонова пришла в музей 21 год назад. Тогда она училась на заочном отделении госуниверситета и после каждой сессии возвращалась домой, в посёлок Перевоз. Мама говорила Ксении: «А ты зачем опять сюда приехала, в эту дремучую тайгу? Почему всё ещё не нашла работу в Иркутске?» Ксения обратилась в музей. Ей ответили: «Работа есть, но зарплата такая маленькая, что вряд ли вы согласитесь». Ксения согласилась, хотя зарплата действительно была небольшая. Никонова хорошо помнит: в 2000 году, начав работать в музее, она получала 488 рублей. Когда она подрабатывала, будучи школьницей, получала 500.

С тех пор работу в музее Ксения прерывала лишь дважды – на декреты, в которых, как она говорит, она отдыхала. «Люди считают, что работа в музее – тихая и пыльная, но это не так. Музей тогда был совсем маленьким, но активная, динамичная работа была всегда», – говорит Никонова.

Когда Ксении, которая только что приехала в Иркутск, сказали, что ей нужно будет проводить экскурсии, она испугалась, стала много учиться, посещать экскурсии своих коллег и со временем почувствовала себя уверенно. Но учиться не перестала. «И я, и наши опытные сотрудники продолжаем постоянно учиться, – говорит Ксения. – Например, недавно я готовила выставку «Космонавты в Иркутске» и сама узнала много нового. И это самое приятное: когда ты для себя находишь новенькое, чувствуешь такой азарт! Ведь об этом ещё никто не рассказывал. Теперь это можно включить в экскурсию или рассказать где-то на конференции».

Ксения вспоминает, как активно в первые годы работы музея горожане приносили туда свои вещи. «Тогда мы практически всё брали и делали выставки по темам: например, про иркутских врачей, учителей или геологов. Или по национальностям – про иркутских евреев, поляков, армян», – говорит она.

Тогда музей находился в здании на улице Чайковского. Ближайшая автобусная остановка с тех пор так и называется – «Музей истории Иркутска». Теперь в первом помещении музея находится его филиал «Солдаты отечества». Когда в 2006 году Никонова с коллегами узнали о том, что музею выделяют помещение в центре города, они не поверили. Съездили посмотреть: здание было в аварийном состоянии, рабочие буквально разбирали перекрытия и делали ремонт. «Глядя на это, поверить было сложно, что мы вот так будем сидеть», – говорит Ксения. Последние 12 лет она работает в уютном кабинете в отремонтированном здании в сердце Иркутска – на улице Франк-Каменецкого, 16.

«Время прошло незаметно, – говорит Никонова. – Ещё вчера мы были маленьким музеем, о котором почти никто не знал. А теперь у нас есть это помещение, несколько филиалов, и люди знают о нас. За 25 лет мы наработали себе репутацию».

На экскурсиях, особенно для детей, Ксения любит показывать карту города 1929 года. На этой карте изображены центр Иркутска и по нескольку улиц в предместьях Рабочее и Марата. Нет ни Ленинского района, ни Первомайского с Университетским, ни Юбилейного, ни улицы Байкальской. Все эти районы строилось быстрыми темпами в XX веке. «Когда люди это узнают, в их глазах я вижу удивление, – говорит Никонова. – Эти удивление, отдача – и есть самое приятное в нашей работе. Когда люди поняли, восприняли и идут рассказывать об этом друзьям и коллегам».

Иногда Никонову приглашают в школу прочитать лекцию. Она заметила, что с младшим поколением нужно работать совсем иначе, потому что многие исторические реалии уже далеки от них. «Если для нас слова «советский» или «дореволюционный» – относительно понятны, то малышам в первом-втором классах уже нужно объяснять, что это значит и с какими событиями связано», – объясняет Никонова.

Главные качества музееведа, по её словам, – это дотошность, добросовестность, гордость за родину и за свой город. «Чем больше узнаёшь истории, тем больше гордости испытываешь, – говорит Ксения. – Например, мне нравится, как люди реагируют, когда узнают, что в Иркутске находится самое старое каменное здание в Сибири и на Дальнем Востоке. Это Спасская церковь. И единственное здание в стиле неоготики – Польский костёл».

Когда Ксению спрашивают, чем конкретно она занимается, она честно отвечает: «Всем!» «Это интересная разноплановая работа, – объясняет она. – Мы пишем книги, строим разные выставки, читаем экскурсии, сидим в жюри на конференциях или, наоборот, сами на них выступаем. Научились даже спокойно держаться перед камерами. Раньше умирали от страха, когда приезжали журналисты».

Музей, по мнению Ксении, будет развиваться с открытием новых филиалов: «Например, музей кинематографии, детский музей, музей купечества. Нам есть что рассказать людям».