– Больше всего страшно за близких. У меня младшей дочке три года, старшей – семь лет. После смены ведь домой идёшь. Сразу в душ, моешься, трёшь себя. А всё равно страшно принести заразу. Но выхода нет. Невозможно на весь ковид изолироваться от близких. Да и какой смысл? Они могут где угодно заразиться.

Я привилась ещё в апреле и думаю, что это хоть какая-то гарантия. По моему личному опыту, прививка помогает. Есть люди, которые болеют после прививки. Но там есть много разных факторов. Нужно, чтобы время прошло, антитела выработались. А у нас все бросились вакцинироваться, когда люди болеют через одного. Поэтому и заражаются, наступает паника: ой, прививка не помогает. Мои наблюдения показывают – привитые болеют не так сильно или совсем не заражаются, даже находясь в контакте.

У нас в больнице медики не болеют, по крайней мере – в моём окружении. Я иногда слышу, что кто-то заболел, но лично таких коллег не знаю. Хотя во вторую волну болели многие врачи и медсёстры. У нас в больнице все привиты.

Думаю, люди боятся прививаться оттого, что мало знают. Где-то прочитают страшилку в Интернете, и начинается. Но ничего такого в этой прививке нет. Она такая же, как все наши календарные прививки. Я собираюсь ревакцинироваться, как только пройдёт полгода. Сейчас нужно очень беречь себя и своих близких. Пережить это нужно.

«Если кто-то выписался или умер, на его место сразу везут другого»

Мест в стационаре не хватает. Если кто-то выписался или умер, на его койку сразу везут другого. В обычное время у нас в отделении терапии было 50–60 коек. Сейчас в два раза больше. Подставляют кровати, диваны, каталки – всё, что можно. Палаты уплотняют, в коридорах даже лежат. Если раньше люди возмущались, то теперь радуются – всё-таки в больнице. Все понимают, какая тяжёлая ситуация.

Ощущается нехватка лекарств. Мы приходим на смену, старшая медсестра бежит, выбивает лекарства. Доказывает, что нам на смену нужно именно такое количество. Тут пятьдесят на пятьдесят, что мы их получим. Я тоже была возмущена поначалу, но ничего не поделаешь. В этом трудно кого-то винить. Просто так сильно выросла потребность, что производство не справляется. У нас перебои именно с противоковидными препаратами. Они дорогие. Тяжёлым пациентам мы говорим, что они могут приобрести их за свой счёт. Некоторые возмущаются. Мы не настаиваем, это право пациента – выбирать, либо лечиться в ускоренном темпе, либо тем, что есть. Бывает, не назначают, но пациенты сами проявляют инициативу. Мы объясняем: «Препарат дорогой, а вы можете справиться без него». Но люди всё равно покупают.

Кислорода тоже не хватает. У нас терапия не оборудована кислородной разводкой, это приспособленное отделение. Было всего несколько палат с кислородом. А сейчас кислород нужен хоть и не всем, но многим. Используем переносные кислородные аппараты. Таскаем их от одной кровати к другой. Как только человек начинает держать сатурацию, перекатываем другим. Есть доктора-умельцы, они научились делать разводку от одного баллона на двух-трёх человек, чтобы подышали. В начале кислородных станций было ещё меньше, потом привезли откуда-то. Обещают ещё добавить.

Странно, конечно, что мы оказались не готовы к третьей волне. Предупреждали же. Я сама легкомысленно относилась. Сидела в декрете и думала, что меня это не коснётся. Ну, обычная пневмония, что панику-то раздувать. Когда вышла и посмотрела – поняла, что это не обычная пневмония. Из минимального поражения за три дня может развиться максимальное. И нельзя сказать, от чего это зависит. Иногда приходишь на смену, человек вроде стабильный. А на следующую – уже взять нечего. Бывает и наоборот. Сегодня плохо, через сутки – бодряком. Сейчас уже и от возраста не зависит. Молодые лежат. Были девушки 16 и 18 лет. Они болели не тяжело.

«Я не могу читать комментарии в Интернете, когда медиков ругают»

Работа в ковидном отделении отличается от любой другой. Сутки работать – очень трудно. В костюмах тяжело. Сейчас лето, жара. Мы выходим, конечно, пару раз из «красной зоны». Нужно поесть, сходить в туалет. Но особо не уйдёшь. Нас четверо медсестёр на отделение в 120 человек. Уходим по очереди. Первая пара передохнула, потом вторая. Всем уйти нельзя, вдруг кому-то резко станет плохо. Пока наденешь этот костюм, потратишь много времени, которого нет.

Экстренных ситуаций возникает много, из-за этого вчетвером сложновато справляться. Например, нужно отвезти в реанимацию. А люди-то разные, иногда весом по сто килограммов и больше. А во мне самой – всего 45. И многие медсёстры у нас маленькие, хрупкие. Но всё равно это нам приходится делать, больше некому. И в морг нам самим приходится возить. Как? Вместе дружно берём, перекладываем, переносим на каталку и везём. Каждую смену такое бывает. И никогда не знаешь, чем утро начнётся.

Я порой не могу читать комментарии в Интернете, когда медиков ругают. Может, мы не всё правильно делаем, но многое от нас просто не зависит. Система как-то не организована. Почему не разведены потоки в поликлиниках, я не понимаю. Ведь там все в одной очереди. Если и не болеешь – заразишься.

Например, люди жалуются, что не могут дозвониться до отделения, не могут узнать о состоянии родных. Во время последней смены позвонила девушка. Я взяла трубку. Говорит: «Почему моей маме не поставили укол? Медсестра зашла в палату, оставила лоток с лекарствами и куда-то ушла». Я объясняю: «Медсестра не просто так ушла, наверное возникла экстренная ситуация. Может быть, кому-то плохо стало. Вернётся и всё поставит».

Представляете, у нас сто человек – и у всех родственники. Я понимаю, человек переживает, ему нужно поговорить. Но у меня абсолютно нет на это времени. Мы за смену, пока в костюме, садимся только для того, чтобы документы заполнить. И разговоры по телефону мы просто не можем себе позволить. Пришлось сказать девушке: «Пока я тут разговариваю с вами, могла бы поставить укол вашей маме и той маме, которая рядом лежит». Возможно, девушка обиделась и тоже пойдёт писать гневные комментарии.

Звонков очень много. В отделение никого не пускают. Люди не видят своих родственников, только общаются по телефону. А пациенты паникуют. И тогда родственники тоже начинают паниковать и накручивают врачей, минздрав, Роспотребнадзор. После этого министерство начинает звонить нам, отчитывать. А ты на смене и так видишь больных, страдающих людей. Тебе тяжело на это смотреть. И после этих звонков и скандалов становится вообще невыносимо. Порой думаешь: взять трубку или пройти мимо? И начинается волна возмущений: не берут трубку, до них не дозвониться.

Необходимо прямо посадить человека на телефон, и пусть он сидит и отвечает на вопросы. А врачей и медсестёр от этого освободить, пусть занимаются своей работой. Но, видимо, людей не хватает.

«Кормим с ложечки, как детей»

На одну медсестру приходится примерно по 30 человек. Мы стараемся каждому уделить внимание, насколько это возможно. Процедур много, писанины много. А есть пациенты, которые поесть и попить сами не могут. Покормить их – это ведь не быстро. Кормим с ложечки, как детей. А они даже жевать не могут. Или другая проблема: надо выпоить им таблетки, а они не в состоянии проглотить. Тогда я размачиваю таблетки в воде, ложечкой выпаиваю. Или из шприца заливаю в бульон, в супчик. У нас целая система. Пациенты реально становятся как дети.

Везут к нам тяжёлых, конечно. Скорая привозит, а положить некуда. И что делать? Обратно не увезёшь человека. Я наблюдала одну смену – с утра стоят две скорые около приёмного покоя. Понять не могла, в чём дело. Мне объяснили: иногда под утро привозят, а мест нет. У них в салоне есть кислород. Они человека поддерживают и ждут, когда появится место: либо кто-то выпишется, либо ещё что-то. Только из отделения один спустился на выписку, тут же на его место приходит другой.

В реанимации оборудовали дополнительные места. Но их всё равно не хватает. Люди лежат на каталках. Реанимация всегда полная. Если места не хватает для тяжёлого пациента, стараемся сами что-то делать. Если нет свободного аппарата ИВЛ, что делать-то? Молиться только? И это порой в ход идёт. Уговариваем: «Ну доживи, пожалуйста». Наверное, это больше нам самим помогает. Ты разговариваешь и вроде что-то делаешь, поддерживаешь. Не знаю, понимает ли хоть что-то человек, которому очень плохо. Иногда реагируют. Подойдёшь, погладишь его, укроешь или, наоборот, оботрёшь – моргнёт или улыбнётся. Есть те, которые не могут реагировать. Но мне самой так легче.

«Первое время я ложилась спать и видела лица тех, кто умер»

Главное, когда приходишь домой, надо всё из головы выкидывать. Забывать. Тогда ещё можно передохнуть. Первое время я ложилась спать и видела лица тех, кто тяжёлый, кто умер. Потом научилась отключаться, иначе можно с ума сойти. Не сразу стало получаться. Но я понимаю: своими переживаниями никому не поможешь, только сам вымотаешься, и не будет сил на работу, на своих родных. Нельзя показывать страх пациентам. Больной и так паникует, а если увидит твою неуверенность, ему станет ещё хуже.

На смене порой хочется всё бросить, собраться и уйти. Потом понимаешь, что уйдёшь – лучше не станет ни тебе, ни пациентам. Самое страшное – видеть, что человек умирает, а ты ничем не можешь ему помочь. А это чьи-то мамы, папы, дети. Начинаешь вроде на себя примерять. Понимаешь, что и с тобой может такое случиться.

Когда меня знакомые спрашивают, как там, в ковидном госпитале, мне не хочется об этом говорить. Просто не хочется думать об этом. Я сразу вспоминаю, как спрашивала дедушку про войну, а он никогда не рассказывал. Мы с коллегами разговаривали: у всех ощущение, что даже на войне как-то проще. Сейчас непонятно, откуда идёт враг, как от него защититься, чего ждать и когда это закончится. Вроде 21 век, технологии, а мы бессильны. Потому люди и паникуют. Попадая в ковидное отделение, все начинают паниковать.

Как врачи говорят, паника сейчас – главный враг. Она мешает бороться с болезнью. Молодой человек недавно лежал на кислороде. Лет 35 всего, и вроде стабильный. У него один вопрос был: «А я выживу?» Я говорила: «Конечно, выживешь. Мы здесь просто так, что ли, всё это делаем». На следующую смену пришла – он в реанимации. Потом из реанимации перевели. А через смену – его уже нет, умер.

Или другой пример. Женщина, ей под 40 лет. Лежала на кислороде, уже три дня есть не могла. Надо было её в реанимацию, но мест не было. Казалось, что всё уже. И врач говорила: неизвестно, на сколько её хватит. Потом ей купили какие-то дорогостоящие препараты. Там нужно было по девять таблеток за раз выпивать. А она пить не могла уже. Мы заставляли, через силу поили. И ведь ушла на своих ногах, счастливая. Рассказывала: пока лежала, всю свою жизнь переосмыслила. Работала без отдыха, а сейчас поняла, что это всё пустое. Главное – успевать жить и радоваться каждой минуте. Она сказала себе: не буду умирать, и всё тут. Голова-то рулит! Такая радость у нас у всех была, когда она выписывалась.