«Ну ёлки-палки, как так-то, – всё повторял Налунин и растерянно теребил край листа заскорузлыми пальцами. Накануне он рассаживал помидоры. – Я ж не преступник, я потерпевший, почему меня насильно в психушку отправляют?»

«…как человека, склонного к сутяжничеству»

Много лет назад – никто не помнит, сколько именно, – за посёлком Оёк, что в 40 километрах от Иркутска, выросла незаконная свалка. Каждое лето свалка дымилась. 30 августа 2018 года – тоже дымилась. Местный житель Александр Налунин позвонил по номеру 101 и потребовал «принять меры». Уже стемнело, когда он поехал на велосипеде проверить, потушили свалку или нет.

«Спокойно еду по улице Кирова, кругом тишина, – рассказывает 54-летний Налунин. – И тут из подворотни с криком «Ыа-а-а-а!» выбегает человек и бросается прямо на меня. В руках кусок арматуры. И как начал меня по рукам этой арматурой лупить! Чуть-чуть повыше – и бошку бы снёс, ёлки-палки. Я на землю соскочил, давай великом отмахиваться.  Еле-еле уехал. Кровища хлещет, зашивали потом руки в больнице и укол от бешенства ставили».

Дома Налунин вызвал полицию. Лицо нападавшего он не рассмотрел: на улице было темно. Уголовное дело о нанесении лёгкого вреда здоровью завели спустя полгода после нападения. Налунина официально признали потерпевшим. А спустя год, в августе 2019-го, прекратили дело «по истечении срока давности». Это означает, что, даже если нападавшего найдут, его всё равно не накажут.

Налунин успел забыть об этой истории, но в конце февраля 2021 года в дверь его дома постучали. Это была полицейская дознавательница Денисова. «Она приехала ко мне домой, я её первый раз увидел, – рассказывает Налунин. – Говорит: «Твоё уголовное дело возобновили. Надо пройти психиатрическую экспертизу. Давай, подписывай, я замёрзла уже». Налунин подписал.

Позже выяснилось, что 2 февраля постановление о прекращении дознания по уголовному делу о нападении было отменено. В тот же день оно было принято к производству дознавательницей Денисовой. Она и обратилась в суд с ходатайством о проведении для потерпевшего психиатрической экспертизы.

В начале марта Налунин прошёл амбулаторную экспертизу в психоневрологическом диспансере. «Три часа «пытали», – говорит Налунин. – Спрашивали про мою жизнь. Где родился, кто родители, полная семья была или неполная. Потом стали разные картинки показывать, нужно было найти в них что-то общее или что-то лишнее, сложить картинку из фрагментов. Мне показалось, это какой-то детский сад». Комиссия не смогла поставить ему диагноз.

Денисова предложила Налунину лечь в стационар на обследование. Налунин отказался. Тогда дознавательница обратилась в суд с ходатайством о принудительном направлении Налунина в стационар на экспертизу. Она объяснила, что участковый характеризует Налунина как скандального и конфликтного человека, склонного к сутяжничеству. «В связи с чем, по мнению органов дознания, имеются основания сомневаться в способности потерпевшего правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела», – говорится в судебных документах. 30 апреля суд принял решение направить Налунина на принудительную психиатрическую экспертизу.

«Суд проиграл, но фонари-то загорелись»

Улица Победы, где живёт Налунин, – единственная  во всём посёлке, кроме центральной, где висят дорожные знаки, всегда горят уличные фонари. Сюда регулярно приезжает водовозка, есть детская площадка и автобусная остановка. Прежде чем всё это появилось, Налунин судился с местной администрацией.

Один из последних исков к администрации он подал, потому что фонари на улице были не в порядке. У одного светильник повернулся вбок, у другого – наверх, в третьем не было лампочки. «Требую повернуть светильники, чтобы они не освещали небо», – написал в исковых требованиях Налунин. Иск он проиграл: администрация Оёка представила документ о том, что светильники уже отремонтировали, а лампочку заменили.

Иск об установке дорожных знаков и освещения на одном участке улицы тоже проиграл. Но дорожные знаки буквально через день установили и фонари сделали. «Я приехал потом в прокуратуру, они говорят: «Так совпало». Перед этим 20 лет не совпадало, а как я в суд подал, сразу совпало, ёлки-палки, – смеётся Налунин. – Мне не надо обязательно суд выиграть, главное – чтобы результат был. Суд проиграл, но фонари загорелись. Я доволен».

С 2008 года Налунин добивался, чтобы из реки Куды перестали черпать гравий. Она течёт примерно в пятистах метрах от дома Налунина, «за огородом». В Росприроднадзоре ему сказали, что лицензионных участков по добыче гравия около Оёка нет.

«Которые черпают, они на нашей улице живут, все их знают, – говорит Налунин. – И никакой управы на них нет. Речка умирает уже». Налунин начал писать жалобы во все инстанции – МВД, Росприроднадзор, природоохранную прокуратуру, Роспотребнадзор, правительство области, Законодательное Собрание. Эффект от этих обращений был: гравий стали черпать ночью. А проверяющие приходили днём и никого не находили.

«Однажды друг ко мне пришёл. Сидим с ним, чай пьём. Часа два ночи, а слышно, как на речке гравий копают.  Друг говорит: «Давай приколемся, позвоним в полицию. Пусть приедут, поймают их». Позвонили», – рассказывает Александр.

– Откуда ты знаешь, что они воруют? Может, это их гравий, – отвечают в отделении.

– Так это речкин гравий, – говорю. –  Вы вообще реагировать будете?!

«Полицейские  в 5 часов утра приехали, а на речке уже нет никого: через десять минут после нашего звонка воришки уехали», – говорит Налунин.

Мужчина на этом не успокоился. Каждый вечер он садился на велосипед и ездил вдоль реки. С собой он брал старенький фотоаппарат-«мыльницу»: делал вид, что фотографирует работающую технику и людей. «Фотоаппарат слабенький, он в темноте не берёт. Но вспышка-то есть! Они испугались, вдруг я правда всё снимаю», – рассказывает Налунин. Вскоре после того случая, со слов Налунина, к нему во двор пришли три человека. Спросили: «Что тебе нужно: рыбу, деньги, гравий?» Налунин сказал: «Нужно, чтобы гравий перестали воровать, а больше ничего». Тогда его избили. В больницу он не обращался, доказать свои слова не может. «Они думали, что я попырхаюсь и всё брошу, – говорит Налунин. – Но я не бросил. Я понимаю, что всем тяжело жить, работы нет. Но они пожили, пусть речка поживёт». Сейчас гравий под Оёком никто не берёт, это подтверждают соседи.

«Да не он закрыл эту тему, – говорит глава Оёка Олег Парфёнов. – Там с советских времен брали гравий, стояло предприятие. Потом пришло распоряжение – прекратить. Всё, прекратили.  Бывало, кто-то на «хапок» приехал, один раз взял и уехал. Ну надо человеку яму отсыпать, он приехал, взял немного. Может быть, совершил какое-то правонарушение при этом. Наверное. Но там промышленные залежи этого гравия. Промышленные, понимаете?  Сейчас идёт работа по оформлению карьера. Кого Налунин победил?»

В соседнем с Налуниным доме живёт Владимир Алексеенко – сейчас пенсионер, раньше работал в торговле. Он разговаривает, по пояс высунувшись из окна. На нём белая майка, из открытого окна густо пахнет супом. «У Налунина свои тараканы: любит справедливость, вот и доканывает всех, – усмехается Алексеенко. – Он молодец. Администрация бездельничает, ничего не делает. Надо их заставлять маленько работать».

Ещё через дом живёт Юрий, он попросил не называть его фамилию. Вязаная шапка сдвинута на затылок, руки испачканы в мазуте. Говорит про Налунина: «Нормальный человек, уравновешенный. èèè

Он правильно всё делает. Кто-то поддерживает его, кто-то – нет. Я с ним хорошо живу. У нас теперь везде свет горит, знаки, остановка есть – это его заслуга. Гравий перестали черпать, тоже он добился».

У Владимира Хохрякова крайний дом по улице Победы, сразу за ним – река. «Налунин – принципиальный, если положено – он добьётся, – кивает головой Хохряков, словно соглашаясь с соседями. – Лишнего он не требует. Трансформаторы нам поставили, теперь свет хорошо горит. Детскую площадку поставили, дорожные знаки сделали. Он спокойный, не ругается с соседями. Ну если уж он неадекватный, то под это дело любого можно подвести, у каждого свои тараканы в голове найдутся. Конечно, те, кто гравий брал, не любят его, им неприятно. Это ведь Налунин в одиночку добился, чтобы они гравий перестали брать. Просто ему больше всех надо».

«Мне больше всех не надо, – говорит Налунин. – Но, если есть закон, его нужно выполнять. А кто-то должен следить, чтобы закон выполнялся. Прокуратура ведь реагирует по заявлению граждан. А не заявишь – ничего и не будет. Получается, они тут в деревне живут по сто лет, все друг другу родня. Ну что, они будут заявлять друг на друга? А я тут переселенец с 2002 года, у меня нет родственников, и я ни с кем не связан». Родственники у Налунина живут в Иркутске и Москве.

«Они так намекнули, что я достал их»

Налунин – высокий, громкоголосый. Его голос слышен во всех углах деревянного дома. Налунин живёт здесь вдвоём с сыном, 16-летним Максимом. Порывистым движением он кладёт толстую пачку писем на покрытый чистой клеёнкой кухонный стол. Два десятка пухлых белых конвертов не вскрыты. Это ответы от разных органов власти, в которые Налунин сотнями шлёт запросы и жалобы.

14 мая в местной администрации только до обеда официально зарегистрировали 72 письма от Налунина. «После обеда почту принесут – ещё столько же будет, – говорит глава посёлка Оёк Олег Парфёнов. – Он их в разные инстанции рассылает, а в итоге всё стекается к нам. И я должен сидеть, читать и отвечать на них – это моя прямая обязанность. Обо всём на свете пишет. Камень лежит не так – он уже в прокуратуру пишет: «Примите меры к главе».

«Я их ответы уже не читаю. Какой смысл? Одни отписки», – говорит Налунин и показывает пальцем на пачку писем. Тёмные волосы с проседью взлохмачены, на щеках вчерашняя седая щетина. На нём домашняя флисовая куртка цвета хаки, надетая поверх полосатой футболки, тёмные джинсы, резиновые тапочки.

«Недавно получил письмо от Парфёнова, а в конверте вложен запечатанный презерватив, – Налунин понижает голос,  заговорщицки смеётся. – Они так намекнули, что я… достал их. Я конверт не вскрывал, на ощупь понял, что в нём лежит. Сразу отвёз его в прокуратуру, пусть там разбираются».

Глава Олег Парфёнов тоже смеётся над этой историей: «Мне недавно знакомые ребята из прокуратуры звонят. Говорят: «Вы там, главное, ничего не предпринимайте. Но ваш Налунин привёз нам письмо с презервативом внутри, якобы вы ему прислали. Просит проверить презерватив на коронавирус». Ну, конечно, мне делать-то больше нечего, только презервативы ему отправлять».

Парфёнов всю жизнь проработал в полиции, возглавлял отдел внутренних дел Иркутского района, в 2000 году стал начальником УВД Иркутска. Самым громким делом в его карьере была история с иркутскими «молоточниками». Банда молодых людей за полгода забила до смерти шестерых человек, в том числе 12-летнего мальчика. Убивали бейсбольными битами, глумились над телами. Жители спального района, где совершались убийства, организовали «народные дружины» и начали сами патрулировать улицы. На полицию не надеялись. Преступников задержали после того, как родственник одного из них принёс в полицию видеокамеру с записью жестокого убийства.

Вскоре Парфёнов ушёл в отставку в чине полковника полиции. Пять лет назад стал  главой посёлка Оёк Иркутского района, в котором родился и вырос.

«Курицы умрут – я их в огороде похороню»

В деревянном доме Налуниных две комнаты: одна – самого Александра, вторая – Максима. Он заканчивает 9-й класс и готовится к выпускным экзаменам. В его комнате – старенький диван, кровать, шкаф, на столе подержанный ноутбук. От одной белёной стены веет теплом – с утра протопили русскую печь, но в доме всё равно прохладно. На стене над диваном – портрет в золочёной раме. На нём темноволосая женщина – бабушка Максима, которая умерла в 2004-м, за год до рождения внука. А на кухонной стене между двумя окнами, заставленными рассадой капусты и помидоров, пришпилена фотография другой женщины. С глянцевой карточки формата 9 на 12 улыбается длинноволосая блондинка. Это мама Максима, она  умерла в 2008-м, когда мальчику было три года.

С тех пор Налунин не работает, один воспитывает сына.

Он бурильщик, закончил геологоразведочный техникум. Объехал с экспедициями весь север Хабаровского края, «где ходят уссурийские тигры», поработал на строительстве Богучанской ГЭС. Потом в Тайшетском районе Иркутской области искал алмазы, но «вместо алмаза нашёл жену Александру». Прожили вместе недолго, всего четыре года. Когда Александра умерла, Налунин уже не смог ездить на вахты – не с кем было оставлять сына.

Первые три года он стоял на учёте в Центре занятости, но работу так и не нашёл. В 2012 году оформил Максиму пенсию по потере кормильца, себе – пособие по уходу за ребёнком. На эти деньги и живут. Сейчас на двоих сумма составляет чуть больше 20 тысяч рублей. «Вы не думайте, что мы тут совсем голодом сидим, –  говорит Александр. – Так-то у меня огород, курицы. Помидоров сколько было осенью – салаты делали, сколько в город родственникам отвёз. Пенсия до 18 лет, потом начну искать работу».

Огород у Налунина – 50 соток. Большую его часть занимают картошка, помидоры, лук, чеснок, капуста. В углу – большой бревенчатый курятник. Налунин говорит, что куры – это не мясо, а только яйца: «Как же я их зарублю на мясо? Они как члены семьи. Я зайду, они навстречу бегут, радуются, аж с ног сбивают. Когда курицы умрут, я их в огороде похороню».

«Если по 70 писем в день писать, когда ребёнком заниматься?»

Максим возвращается из школы после обеда. Он заходит в дом, пригнув голову, чтобы не стукнуться головой о притолоку. 16-летний Максим уже на полголовы выше отца. У него взлохмаченные, непослушные, как у отца, чёрные волосы.  Руки засунуты в карманы красной куртки, которую он не снимает, зайдя в дом. Взгляд настороженный.  8 мая у Максима был пробный экзамен по русскому.

– Сына, как написал? – спрашивает Александр.

– Не знаю, нормально, – говорит Максим.

– Я в суде так и сказал: «У меня же сын, рассада, курицы», – Налунин размахивает руками, словно рубит воздух ребром ладони. – А мне дознавательница: «Если сына не с кем оставить, мы его можем в Урик забрать, в интернат. Только его оттуда никто не будет в вашу школу каждый день возить». А у него же экзамены. Ну, ёлки-палки, как так-то?

На родительские собрания в школу Александр не ходит. Говорит: «Один раз пришёл, с меня стали вымогать тысячу рублей на какую-то дверь. Я сразу сказал: «Больше не буду ходить. Вы государственная школа, вот с государства и вымогайте».

В другой раз пришёл – увидел, что учителя примеряют обувь. Она была разложена на столах в учительской, тут же стоял продавец. Налунин пожаловался в министерство образования, Рособрнадзор, прокуратуру. В школе провели проверку, но не нашли нарушений. Ещё одну жалобу Налунин подал, когда узнал, что класс его сына отправляют убирать картошку к фермеру. «Это же школа, не аграрный техникум, – возмущается Налунин. – Почему дети работают, а кто-то за них деньги получает?»

Классная руководительница Максима Любовь Сергеева говорит: с шестого класса дети традиционно ездят на уборку картошки в фермерское хозяйство. Школа за это получает деньги, для детей это трудовое воспитание. На вырученные средства школа устраивает новогодние салюты, заказывает шоу ростовых кукол на праздники. По заявлению Налунина прокуратура проводила в школе проверку и снова не нашла нарушений. После этой проверки Максима уже не хотели брать на картошку. «Но он сам очень просился ехать со всеми, и мы взяли», – говорит Любовь Сергеева.

Максим не знает, чем будет заниматься после окончания школы. Если сдаст экзамены, хочет пойти в десятый класс. В классе у него один друг, он тоже сирота, у него умерла мать. «С другими одноклассниками у меня просто нет отношений, – говорит Максим. – Они меня не любят. Не знаю, почему. Наверное, из-за папы.  Весь класс дружит между собой, а со мной – нет. Просто не разговаривают со мной, и всё».

В прошлом году одноклассница Максима покончила с собой. Налунин снова написал жалобы во все инстанции. Он считает, что школьный психолог и педагоги должны были заметить, что с девочкой-отличницей беда, и забить тревогу. Максим говорит, психолог два раза в этом учебном году просил их класс заполнить тесты на компьютере, один раз до смерти девочки, один раз – после.  С самим Максимом психолог индивидуально не работал.

– Ты хотел бы дружить с одноклассниками? – спрашиваю Максима.

– Ну да, – отвечает он и опускает глаза.

– Плохо, конечно, что не дружат. Но силой же не заставишь, – говорит Александр. – А если было бы по-другому: жили бы тут, как черти, но с сыном весь класс дружил бы. Так лучше?

Любовь Сергеева считает, что у Максима нет проблем с классом. «Ребята нормально к нему относятся, просто он сам не расположен к общению, и дети это чувствуют, – говорит классная руководительница. – Проблема больше в отце – он категорически не идёт на контакт со школой». В классе мало кто не ходит ни на один кружок или секцию. Максим – из таких. Последние пять лет он не приходит на новогодние вечера и другие праздники. Не участвует в смотрах самодеятельности, парадах Победы, дискотеках. Говорит, что не хочет, но классная руководительница в этом сомневается.

«У ребёнка конкретные проблемы с успеваемостью, – говорит Любовь Сергеева. – Ну о чём говорить, если он в 9 классе не знает таблицу умножения. У отца одна отговорка: «Вы не научили». Мы с себя ответственность не снимаем. Но, когда ребёнок не справляется, родители тоже должны помогать. Я думаю, в своё время папе надо было помочь и поддержать и нас, и ребёнка. А этого нет. Внешний вид тоже неопрятный, он не следит за этим. Мы же замечаем: ребёнок стриженый приходит только после каникул, когда от тётки из Иркутска приезжает».

Любовь Сергеева ни разу не видела Налунина выпившим. «Он кричит и ругается, когда в школу приходит, но не матерится, как некоторые родители у нас делают, – добавляет она. – Мы не спорим, как гражданин он много сделал для посёлка. А вот как родитель для собственного ребёнка – ну не знаю… У ребёнка должно быть будущее. Важно, чтобы он профессию получил. Сейчас мы обеспокоены, что с ним будет дальше».

«Если по 70 писем в день писать, когда вообще заниматься ребёнком? – задаёт вопрос глава Оёка Парфёнов. – Мальчика жалко, очень. Он заложник поведения папы. Наверное, ему бы хотелось общаться со сверстниками, но отец-то не даёт. А для мальчика это всё бесследно не пройдёт. Он ведь будет с каким-нибудь комплексом».

«Болен человек или нет – его права не меняются»

8 мая Налунин сел на маршрутку и поехал из Оёка в Иркутск. Ему нужно было распечатать апелляционную жалобу. Как это сделать в Оёке, Налунин не знал. Текст апелляции составил юрист, которого в Иркутске нашла сестра Налунина Вера. Сама она живёт в Москве.

Искать юриста, составлять жалобу и отправлять её нужно было в майские праздники, когда вся страна отдыхала. Постановление суда вынесли 30 апреля, а срок подачи апелляции – 10 дней.

«Все отдыхают, ёлки-палки, – говорит Налунин. – Они, наверное, специально так подгадали, чтобы я не успел ничего сделать». Защитник Вячеслав Иванец говорит: «Возможно, это было случайное стечение обстоятельств. Но дознаватель мог спокойно направить материал о помещении Налунина в психиатрический стационар и после праздников. Никто его не торопил».

Апелляционную жалобу Налунин отправил по почте 8 мая. Ещё одну жалобу Вячеслав Иванец подал в суд от себя лично 11 мая. Это был последний день подачи апелляции и первый рабочий день после праздников.

«Экспертиза назначена в рамках уголовного дела, где Налунин – потерпевший, – отмечает Иванец. – А психический статус потерпевшего вообще не имеет значения. Болен человек или нет – его права и способы защиты этих прав не меняются. Защищать нужно всех одинаково. Конечно, мы усматриваем связь между решением отправить Налунина на принудительную психиатрическую экспертизу и его активной социальной позицией».

Не важно, есть у гражданина психиатрический диагноз или нет: право подавать иски за ним остаётся, даже если он признан недееспособным. Просто от его имени такие иски подаёт опекун. «Поэтому логика людей, которые, по сути, включили механизм карательной медицины, не до конца понятна, – говорит Иванец. –  Я думаю, это делается с единственной целью – подвергнуть его стигматизации, обесценить его обращения в государственные органы, указать, что они ничего не стоят и за ними нет реальных социальных проблем. Общество негативно относится к людям, которые имеют психиатрические диагнозы. Ну что с него возьмёшь, если он вот такой, с диагнозом? Кто ему будет верить?  Я только такое объяснение вижу».

Дознавательница Денисова отказалась давать нам комментарии. Апелляция Налунина принята к рассмотрению, поэтому исполнение постановления об экспертизе «заморожено» до вынесения нового решения. В пресс-службе областного суда пояснили, что дело Налунина из районного суда к ним ещё не поступало. Глава Парфёнов говорит: «А я как могу на это дело повлиять? Никак. Оно находится в компетенции правоохранительных органов. Меня он достаёт только перепиской. Мне на сто писем просто ответ нужно сделать, вот и всё. Больше он мне ничего не сделает. Но я считаю такое поведение ненормальным».

В прокуратуре, по словам Парфёнова, лежит ещё одно заявление от Налунина. Он предупреждает: «Если меня найдут застреленным из ружья – это сделал Парфёнов. Если меня подорвут гранатой – это точно Парфёнов». Парфёнов говорит: после праздников кто-то позвонил в оёкскую администрацию на рабочий телефон, сказал изменённым голосом: «Если вы не отстанете от Налунина, мы вас всех покончаем». Телефон стационарный, номера на нём не определяются. Глава подумал и тоже написал в прокуратуру заявление, что ему угрожают.