Прадед Сафония по отцовской линии, белогвардеец, после гражданской войны ушёл сначала в Китай, потом в Канаду. Его сын, дед Сафония, в1960-х годах переехал в Аргентину. А дед по материнской линии в 1930-х годах ушёл в Маньчжурию, а оттуда перебрался в Аргентину. «Красный крест» тогда помогал таким семьям с переездом, им оформляли документы, способствовали в получении гражданства. Сафоний родился в Аргентине и всё детство прожил в старообрядческих поселениях в разных странах – Аргентине, Уругвае, Боливии. В старообрядчестве считается, что каждый человек должен знать восемь поколений своего рода, чтобы не жениться на родственниках.

В XVII веке, когда произошла церковная реформа, начались гонения на старообрядцев. Поэтому они ещё тогда стали селиться подальше от городов. В советское время, когда гонения снова усилились, у старообрядцев оставалось два варианта: уйти в тайгу, чтобы спрятаться от государства, или бежать из страны – в Южную Америку, Европу, Австралию и Китай. Поэтому теперь старообрядцы есть по всему миру.

«Мы долго были уверены, что в России все одеваются так, как мы, и носят бороды»

– Как прошло ваше детство?

– Можно сказать, что детства у нас не было. Мы с раннего возраста начали работать. Так принято: как только человек учится что-то делать руками, он помогает взрослым. Мне, например, было четыре года, когда меня отец привлёк к рыбалке. Я с ним уезжал на четыре месяца. Мне сначала это не нравилось, я вообще туда ехать не хотел. Помню, меня даже обманом как-то увезли на рыбалку, сказали, что просто поедем прокатиться. А с 12 лет мы с братом уже сами вдвоём неделями рыбачили. Отец периодически приезжал с покупателями. Рыбу мы продавали в Бразилию. Девочки тоже с детства работают: они учатся вязать, вышивать, шить, ухаживать за домом, готовить.

– В школу и детский сад дети не ходят?

– Культуры детского сада в южноамериканских странах вообще нет. Есть что-то вроде подготовительной группы, куда дети ходят за год до школы. В Аргентине я ходил в две школы: в мирскую, где преподавали на испанском, и в воскресную, где мы учили базовый русский и церковнославянский языки и изучали Писание.

В школе учились вместе с аргентинцами, хотя их почему-то испанцами называли. Они к нам хорошо относились. В России сейчас родители покупают в школу какую-то технику, ремонт делают. Там такого не было. Наоборот, школы помогали детям из неблагополучных семей: кому обувь купят, кому одежду, кому ещё что-то. Алкоголиков там нет, но люди живут намного беднее, чем в России. Есть дети, которые голодают. Но это из-за лени: они работать не любят. Могут целыми днями сидеть, болтать и сосать мате из трубочки. Это что-то вроде травяного чая. Я его ни разу не пробовал. У нас чай и кофе запрещены.

– На каких языках вы говорите?

– Свободные русский и испанский. (В доказательство Сафоний произносит звучную фразу на испанском. Его русский язык действительно свободный и чистый. Особенностью можно назвать разве что произношение нескольких слов на старый манер: «ихний», «еслив», «шо». – Авт.)

– А к какой национальности себя относите?

– Там мы себя считали русскими. И долго были уверены, что в России все одеваются так, как мы, и носят бороды. Только приехав сюда в 2008-м, увидели, что Россия – это совсем другая страна. Мы тогда с отцом и братьями впервые оказались в России, приехали посмотреть, как тут живут люди. Тогда мы впервые увидели столько снега. Я первым делом купил коньки и научился на них кататься на речке. Прожили в России три года, братья не захотели тут жить: русский народ оказался тяжёлым. Нас задирали, могли на остановке начать расспрашивать, зачем мы, такие молодые, носим бороду. Могли и дёрнуть за неё, а для нас это оскорбление, потому что борода – это святое. Жить по-русски было сложно, и в 2011-м мы вернулись. Хотя я не хотел уезжать – мне Россия сразу в душу запала.

– Сейчас каждый второй студент мечтает уехать из России. А у вас – наоборот?

– Мы стремимся в Россию к просвещённой (т.е. святой. – Авт.) земле. Студентов отсюда тянет тоска: есть некая фантазия, что там хорошо, тепло и жить лучше. А это, конечно, не так. Где-то тепло, но везде есть свои минусы. Например, в Аргентине раньше было безопасно. А на сегодняшний день ты живёшь на свой чакре (поселение на несколько семей, хутор. – Авт.) и ждёшь, что придёт кто-то, ограбит тебя или убьёт. Преступность, инфляция высокая, безработица… В 2019-м я летал в Аргентину, и на моих глазах обокрали туристов: просто схватили сумку и убежали. Человек остался ни с чем. В России, сколько живу, я такого ни разу не видел. В латиноамериканской полиции говорят, что, если к тебе залез вор, лучше его убить. Тогда ты по закону сможешь доказать, что это была самооборона. А если выживет, он найдёт способ тебя оставить виноватым.

– Как вы общались с местными жителями?

– Мы держали в городе магазин. Для общины в этом ничего страшного нет. Обычная жизнь идёт своим чередом, и мы взаимодействуем с мирянами. Вот, например, мы оптом продавали фрукты. Сейчас в Киренске я работаю мануальным терапевтом и по 14 человек в день принимаю. Это нормально. Другое дело, если ты приедешь в деревню и начнёшь интересоваться нашим образом жизни. Тогда тебе, конечно, не будут рады. Таких людей у нас называют «передистами», они фотографируют, выносят информацию о нас в Сеть.

Сам я не приверженец закрываться. Наоборот, считаю, если бы люди знали, что есть такая жизнь, может, подумали бы и сами обратились к вере. Для меня это некая проповедь, что ли.

Африкана, Мамонт и запрещённый футбол

В 2011-м Сафоний вернулся в Южную Америку, в 2015-м и 2016-м он снова приезжал в Россию – в гости и на обучение. Здесь виделся с родственниками, которые ушли в мир. Но сейчас у них мало общих интересов. В 2016-м Сафоний женился. Вместе с женой они сначала уехали в Аргентину, полгода прожили там и решили окончательно вернуться в Россию – сначала к другу в Ярославскую область, потом сюда, в Сибирь.

– Как проходила ваша свадьба? Она отличается от обычной, мирской?

– Конечно. У нас всё совсем по-другому происходит. Первым делом парень едет с родителями свататься к понравившейся девчонке. Он может с ней заранее договориться, и всё будет спокойно. А может и без предупреждения нагрянуть и даже получить отказ. Я считаю, это позор. В моём случае все заранее знали всё и уже этого ждали. Потом, если согласны, назначают день на «Три поклона».

Это начало, одно из свадебных мероприятий. Вечером собирается родня за столом, невеста и жених дарят друг другу подарки и делают три поклона. Надевают на девушку кросоту – что-то вроде цветочного головного убора. С этого момента она невеста. Потом ещё две-три недели длится подготовка. Всё это время называется девичник.

На девичник собираются не только девушки, вся молодёжь. Каждый день или через день-два парни и девушки собираются у невесты, поэтому так называется. Иногда пропускают, например в пятницу нельзя петь и веселиться – это постный день.

– А может на таком девичнике другая пара познакомиться?

– Да, для этого всё и делается. Парни заказывают девушкам песни и должны за исполнение заплатить. В Южной Америке эти деньги уходят подружкам. У нас – собираются для молодых. Пропели песни, и тот, кто заплатил, должен пройти и три раза поцеловать всех, кто пел, в губы. Здесь и смотрят, кому какая девчонка нравится, и процесс для этой пары начинается заново.

Жених организует подобную встречу прямо перед свадьбой. Он устраивает «веник» – это такая встреча, когда дружка (друг. – Авт.) жениха приносит веник и ребята парятся в бане, прощаются с женихом и другом. Потом девки берут веник, который подарил жених, и идут невесту парить. Она должна перечислить имена всех братьев жениха. С двух часов идёт служба, жених приходит за невестой, парни встают стеной и не пускают его. Жених должен договориться: поставить стол, брагу, мясо. В целом алкоголь не возбраняется. При этом своё разрешается, а купленное – нет. Мы же с миром не питаемся. У нас всё своё.

Потом невесту могут подменить, садят её под стол, а вместо неё накрывают другую девушку. Жениху показывают её руки, и он должен их узнать или не узнать. Бывает, поставят старшую сестру вместо младшей. А он любит младшую, на неё и подменили невесту. Тогда он и руки её признаёт и, когда открывают, говорит: «Она!» Тогда делать нечего: с той, которую признал, и идёт к венцу. Поэтому сейчас туда ставят родственницу жениха, чтобы такого он не мог провернуть. Все в этот день ходят в белых одеждах, не только невесты. Потом начинается духовный стол: сели тихо, помолились и пообедали. Здесь присутствуют только женатые. Потому что совершается таинство, и, пока это не произойдёт с тобой, ты не должен знать, как это будет.

– А сама свадьба когда начинается?

– Потом дружка со своей бригадой едут по всей деревне и приглашают всех на свадьбу. Прийти может 100–150 человек. Жених с невестой кланяются всем – от родителей до гостей, которые дали деньги или сказали доброе слово. Человек после свадьбы становится полноценным хозяином: община для них собирает вещи, корову, деньги. Между поклонами приезжают ряженые братья и продают жениху ящик невесты. На свадьбу выставляются все её изделия: занавески, шторы, покрывала с вышивкой. Если на свадьбе окажется кто-то из мира, им дают отдельный стол со своей посудой. Нельзя использовать посуду светского человека, за это на шесть недель дают правило – нужно читать определённые молитвы.

– То есть, если я попью из вашей кружки, вам шесть недель нужно будет читать молитвы?

– Нет, это если я из вашей кружки попью. А если вы из моей попьёте, я просто не буду из неё пить. У нас разделяется: есть мирская посуда, есть наша. Но мы не выкидываем посуду, как иногда говорят. Храним и даём мирянам, если они у нас бывают.

– Чем занимается молодёжь в свободное время?

– По воскресеньям, когда никто не работает, у нас церковный праздник, даже машины заводить нельзя. В этот день после молитв выходит молодёжь, не семейные, они веселятся, какие-то игры себе придумывают. Футбол, например. Его сначала запрещали. Считалось, что пинают голову Иоанна Предтечи, ему же отсекли голову. И при гладиаторах играли головами. Футбол разрешили при моих годах в нашем соборе (общине. – Авт.). В каждом соборе это решается отдельно, где-то может быть разрешён, а где-то нет.

– Какие ещё есть традиции?

– Когда крестят ребёнка, ему выбирают имя из имён святых, которые чествуются в ближайшие дни. Для парня – восемь дней вперёд, для девочки – по восемь вперёд и назад. Так сделано, чтобы для девочек тоже был выбор, потому что святых женского пола меньше. Имена выбирают разные, есть, например, такие: Ипулит, Мастрадия, Африкан, Мамонт. А есть и те, что для мира привычны: Ирина, Татьяна, Владимир. Моих дочерей зовут Елена и Анастасия.

«Русо борбодо» по-сибирски

Дети в старообрядческой общине Киренского района сейчас обучаются обособленно от других. В их школе четыре класса, мирских детей среди них нет. Эту школу могли закрыть, но из-за того, что старообрядцы переехали сюда и привезли много детей, её сохранили. Дети ходят в школу в традиционных  нарядах: в сарафанах, талечках, рубахах-косоворотках.

– А бывает такое, что человек отделяется от общины и становится мирским?

– Моя старшая сестра вышла за аргентинца, ушла из общины и стала протестанткой. Но со временем она снова стала к нашей вере возвращаться, покрестила своих детей. Были и другие случаи. Например, когда девка вышла за испанца, пожила с ним некоторое время и перетянула его в нашу веру. И он научился по-русски читать и писать.

Ещё у меня есть крестовый брат, испанец, он с нами рыбачил в детстве. Семья у него была бедная, кушать иногда было нечего, а у нас еда была в достатках: шаньги всякие, постряпушки. Он их любил до безумия. Можно сказать, что в веру ради них перешёл. За год научился читать и писать по-русски. Говорят, что, когда он научился молиться, был звук выстрела – это из него бес вышел.

– А вы как выбрали профессию?

– Я лекарь и мануальный терапевт. Тётка, мамина младшая сестра, лечила людей по ладони и стопе. На них есть точки, которые отвечают за определённые органы. Помассируешь руку, и человеку становится лучше. Как-то, когда мне было 11 лет, меня попросили заменить тётку. Так поняли, что у меня получается.

Господь даёт талант человеку. Был в моём детстве случай: на младшего брата упало дерево. Мы к нему подбежали – он уже всё, не дышит. У меня внутри что-то сработало: я подбежал, сделал искусственное дыхание, и он задышал и вернулся к жизни. Потом ещё было: другой брат бензин набирал из бочки и захлебнулся. Подбежал и упал мне в руки. Когда приходил в себя, со всей силы меня прижимал, боролся за жизнь. Я увидел, что он умирает, сделал ему массаж груди, и он пришёл в себя. Мне тогда было 16 лет. Потом я пошёл учиться в частную академию на кинезиолога. С тех пор занимаюсь этим.

– Как вы сейчас работаете?

– В Киренске снимаю помещение, там принимаю людей. Иногда приезжаю в Иркутск и принимаю здесь. Бывает, и в другие места езжу. Сейчас, например, я из Ербогачёна прилетел. Принимаю всех, и мирских, и представителей другой религии. Любого человека можно восстановить. Я хочу создать оздоровительный центр с двумя филиалами: где-нибудь возле Байкала и в Киренске. Будем лечить людей травами, минеральной водой, здоровой пищей, мёдом. Там будет обязательное правило: человек должен переодеться в нашу одежду, чтобы почувствовать другую жизнь.

Я медицину не отвергаю. Например, если травма случилась, человек попал в аварию, нужно рентген сделать и какое-то срочное лечение получить. У нас у всех есть паспорта и полисы. А вообще, в России многие отказываются от паспортов: живут своей общиной в тайге, занимаются охотой, рыбалкой, ягоды собирают.

– А как зарабатывают деньги у вас в общине?

– В основном это ремесленный труд. Но кто-то может прямо официально устроенным быть, жить же надо. В Южной Америке на такое никто бы не пошёл, в основном там староверы работают у староверов. У нас же соблюдаются церковные праздники, а в миру – другие. И ты должен под это подстраиваться. Так ты, получается, предаёшь свою веру. И это плохо, сколько бы денег ни заработал.

– А куда вы тратите деньги?

– На продукты, на землю, на семью. В Южной Америке у нас собором было разрешено покупать в магазине масло, муку, сахар, крупы, рис. Остальное должно быть своё. Рыбу непоротую можно купить. Но у нас все рыбачили сами или покупали у своих. Одежду в магазинах не покупаем, только брюки. Остальное всё сами шьём. Посуду покупаем, моем, освящаем и только после этого используем в быту.

– В кафе не будете есть?

– Нет, конечно. Но было разное время. Я, когда учился, жил в Москве почти мирской жизнью. Рубаху я никогда не снимал, но хорошо знаю и мирскую жизнь, и нашу. Я могу сравнить и вижу особенный смысл в том, что мы делаем.

– А какие есть правила в одежде?

– У нас есть своя мода. Девушки носят косы, не стригутся и не красятся. Замужние носят шашмуры – это такой головной убор, он даётся при венчании. Под ним волос растёт красивее, гуще и лучше. Проснулась, заплелась, и только муж видит её с распущенными волосами. Косметику используют только как лекарство, а не для красоты. Вместо сарафанов сейчас носят талечки, более открытый вариант. Раньше были рубаха со станушкой (рубаха из двух частей. – Авт.) и сарафан, а сейчас всё подшито вместе, как платья. Длина у рукавов тоже короче стала. Деды наши ругаются: традиция теряется. Одежда должна быть по запястья что у девушки, что у мужика. Ты в любой момент можешь умереть и перед Богом встать. Единственное исключение – если для работы нужен специальный костюм.

– Какие ещё обычаи есть?

– Человек зашёл в дом, он первым делом не с хозяином здоровается, а молится. В ответ от хозяина он должен услышать: «Аминь». Это означает: «Добро пожаловать». Перед обедом и ужином читаем молитвы. У нас есть только обед и ужин, мы два раза в день едим. Дни рождения мы празднуем не в день, когда человек родился, а в день именин святого его имени. Дети с трёх лет соблюдают пост.

– Как устроен ваш дом?

– У моей семьи одна часть двухквартирного дома. Вторую планирую позже купить. Дома печь стоит, я её сам собрал. Обязательно есть красный угол с иконами. Они должны быть направлены с запада на восток, так раньше даже дома строили. Если же, как у меня сейчас, вход расположен по-другому, просто размещаем этот угол там, где удобно. Нельзя поставить так, чтобы человек зашёл, а иконы не видит. Вышивки много: скатёрки, подушка, постельное бельё. Вышивает либо жена, либо можно купить у своих же.

– А телевизор есть?

– Телевизора у нас нет, конечно. В детстве телевизором для нас была сама природа. У старообрядцев к таким новшествам цивилизации сложное отношение. За телевизоры, фотоаппараты и радиоприёмники и сейчас завиняют (от слова «вина». – Авт.).

Сейчас у меня есть телефон, да ещё и сенсорный. За это надо молиться особенно. Про телефоны написано в пророчестве, что это такая бесовская икона. Говорили, что она будет в последние времена и каждый человек при себе её будет носить. Она меняет сознание человека. Это и есть сатана, который управляет людьми.

Я осознанно на себя этот грех беру. Взял, не понимая, что это такое. А потом втянулся. Там и работа, и всё остальное, ты понимаешь, что это удобно.

– Где в мире самая сильная старообрядческая община?

– По моим ощущениям, это Сибирь и Южная Америка. В Уругвае, например, поселение такое, что их даже полиция не трогает. Там у всех староверов военные винтовки. Они живут своей жизнью на своей земле. Считают, что русские – чуть ли не мафия. У нас был такой случай, когда я был подростком: нас обворовали, мы собрались, 13 человек, и все с винтовками. И сказали, чтобы здесь больше не появлялся. Нас называли тогда «русо борбодо» – это «бородатые» в переводе с испанского.