15 октября стартовал очередной сезон охоты на пушного зверя. И примерно в это же время на нескольких интернет-ресурсах появились якобы разоблачительные статьи, в которых рассказывается, какие бесчинства творятся в охотзаготовительной отрасли Приангарья. В частности, речь шла о том, что охотников обманывают охотзаготовительные компании, мошенническими способами выбивают из них деньги, используя подложные расписки в судах. Мы поговорили с руководителем крупнейшей охотзаготовительной компании региона ООО «Охота-Тур» Виктором Романовым и выяснили, какие вызовы на самом деле стоят перед отраслью и что сегодня беспокоит охотников.

Почему соболиные шубы подешевели из-за ковида

Прошлогодний охотничий сезон оказался провальным по всей стране. И дело не в том, что охотники ничего не добыли. По «урожайности» год был ничем не хуже предыдущего. Зато продажи рухнули катастрофически. Это самая главная проблема, с которой столкнулась отрасль.

В апреле 2020 года ежегодный Международный пушной аукцион в Иркутске не состоялся из-за пандемии ковида. Были отменены торги на крупнейшей площадке страны – в Санкт-Петербурге. Покупатели просто не смогли доехать до них. В сентябре торги попробовали организовать онлайн на единой площадке в Санкт-Петербурге, но продали на них всего 10% заготовленного меха. «Более 200 тысяч шкурок из прошлогодней сибирской коллекции так и осталось лежать на складах в Питере», – говорит Виктор Романов.

Следующие торги состоятся в январе. Но Виктор Романов опасается, что цена на мех значительно упадёт. Это при том, что она в последние годы постоянно падала и в 2019 году уже была очень низкой. С 2013 года цена на соболь упала в шесть раз. Если тогда шкурка продавалась за 240 долларов, то на осеннем аукционе нынешнего года средняя цена доходила до 40–45 долларов.

Ещё десять лет назад в России ежегодно продавалось 500–600 тысяч шкурок соболя. Норки в мире производилось около 60 млн шкурок. Сегодня объём производства обоих видов меха сократился в 5-6 раз. Во столько же раз упала цена. Меховое производство переживает кризис во всём мире.

Словом, это долгосрочный тренд, и причин для него несколько. Прежде всего изменилась мода во всём мире. На Западе всё больше сторонников экосознания, набирает силу движение в защиту животных. Его последователи уверены: переходя на искусственный мех, они спасают животных. «Это спорная позиция, – говорит Виктор Романов. – Но в любом случае звероводству и пушному производству в целом нанесён большой ущерб».

Как следствие – обеднели охотники. Сегодня в Иркутской области действует больше четырёх десятков охотзаготовительных организаций. Они принимают шкурки у охотников. И если семь лет назад за одну шкурку соболя охотник мог выручить около 6 тысяч рублей, то теперь некоторые организации не хотят платить даже тысячу рублей. Некоторые из них вообще отказываются принимать пушнину. Их тоже можно понять.

Например, ООО «Охота-тур» больше 10 млн рублей вложило в покупку шкурок во второй половине прошлого сезона. «А продали в итоге на 1 миллион, – объясняет Романов. – То есть 9 миллионов у нас вложено в товар, который мы так и не продали. Куда дальше брать? Я боюсь, близка ситуация, когда охотник будет ходить по городу с сумкой шкурок и не сможет их никуда пристроить». Многие сейчас просто боятся вкладываться в пушнину, потому что будущее представляется слишком неопределённым.

Это очень серьёзная проблема для Иркутской области. В северных районах 2–2,5 тысячи охотников живут исключительно за счёт промысла. Как и чем они будут кормить свои семьи, если не смогут продавать пушнину, большой вопрос. Были времена, когда они могли нормально жить: покупать импортные снегоходы, лодочные моторы, учить детей и так далее.

Три года назад один охотник установил в Иркутской области рекорд – за неполный сезон добыл более 400 шкурок соболя. Тогда шкурка стоила около 5 тысяч рублей. За них он выручил около 2 млн рублей. Сейчас пришлось бы продать за 400 тысяч.

Аукцион как палочка-выручалочка для охотников

На фоне кризиса для охотников стало особенно важно, что именно в Иркутске три года назад появилась собственная торговая площадка – Иркутский международный пушной аукцион. Одним из его организаторов было ООО «Охота-Тур» и лично Виктор Романов. Сейчас он является председателем совета директоров аукциона.

«Идея перенести площадку именно в Иркутск витала в воздухе последние двадцать лет, – говорит Виктор Романов. – Возникла она не случайно. Монополистом в отрасли до последнего времени оставалось объединение «Союзпушнина», и это не приводило к хорошим результатам торгов. Многие охотники оставались недовольны. Мы начали искать другие варианты». Например, «Охота-тур» первой в России заключила прямые контракты с итальянскими партнёрами и работала с ними вполне успешно.

Надо сказать, что сама компания занимается заготовкой охотхозяйственной продукции разных видов. Это не только пушнина, но и струя кабарги и многое другое. В Иркутской области компания давно уже стала самой крупной. Её давно знают на рынке, и хорошая репутация работает лучше всякой рекламы. Были годы, когда «Охота-тур» заготавливала половину всего объёма соболя в Иркутской области. Если лимит составлял 60–65 тысяч шкурок, на долю «Охоты-тур» приходилось около 30 тысяч.

По всей Сибири сейчас едва ли кто из охотзаготовительных компаний поспорит с «Охотой-тур» по объёмам производства и налоговым отчислениям. Отчисления в бюджет составляют около 10 млн рублей в год. Годовой оборот компании – около 200 млн рублей. Свою компанию Виктор Романов создал одним из первых в Иркутской области – ещё в 1990-х годах.

Сам Виктор Романов – биолог-охотовед, закончил аспирантуру, всю жизнь занимается охотничьим хозяйством. Является членом попечительского совета ИрГАУ, был заместителем председателя общественного охотсовета. Есть ещё деятельность, которую он предпочитает не афишировать. Например, его компания ежемесячно помогает двум православным храмам, участвовала в восстановлении Тулуна и Комсомольска-на-Амуре.

В общем, однажды Романов решил, что не боги горшки обжигают, и при поддержке коллег из других сибирских регионов начал действовать. Решение о создании нового аукциона принималось на уровне руководства страны. Премьер-министр Дмитрий Медведев тогда спустил главам регионов поручение проанализировать ситуацию и оценить, насколько целесообразно создание новой площадки по торговле пушниной. В то время губернатором области был Сергей Ерощенко, и он одобрил идею. Другие главы регионов тоже откликнулись. А площадку решили запускать именно в Иркутске, и это была отдельная победа для региона. Сюда начали поставлять пушнину компании из Якутии, Красноярского края, Томской области.

Эффект от создания Иркутского аукциона промысловики почувствовали сразу. Благодаря созданию новой площадки охотника приблизили к покупателю. Каждый охотник мог уже лично посмотреть, какая пушнина чего стоит, и оценить свои конкурентные преимущества. Для этого не нужно было ехать в столицу.

Кроме того, выручка охотников сразу выросла. Известно, что любая посредническая структура «съедает» какой-то процент прибыли. Когда аукцион приблизился к продавцам, посредников стало меньше. Многие охотники, как физлица, стали этим пользоваться.

«К сожалению, из-за пандемии и падения спроса на пушнину иркутская площадка не успела набрать серьёзные обороты, – говорит Романов. – Но факт остаётся фактом: Иркутский аукцион – это палочка-выручалочка для наших охотников. Кроме того, аукцион даёт аванс за принятый мех. Это деньги, которые можно получить сразу. Через 20 дней после реализации шкурок происходит окончательный расчёт с охотниками.

«В одиночку каждый из нас – прутик, который легко сломать»

Создание Иркутского аукциона – это один пример того, как, объединившись, охотпользователи смогли решить важную проблему со сбытом и запустить новую торговую площадку. Выгода от такого объединения очевидна для всех. Но по большому счёту на этом положительные примеры заканчиваются. А вот проблемы, которые стоят перед отраслью, остаются.

В советские времена в Иркутской области действовала одна крупная организация – трест «Коопзверопромхоз». Он объединял около 80% заготовителей. Подобные организации были и в других регионах, на уровне страны они объединялись в единую структуру. «Сейчас советская вертикаль разрушилась, – говорит Виктор Романов. – Рассыпалась на мелкие организации». В регионе действует около 40–50 заготовительных организаций. Исчезло понятие «штатный», или промысловый, охотник. Вся охота приравнивается к «любительской», хотя некоторые по-прежнему живут исключительно этим видом деятельности.

Это привело к тому, что отстаивать интересы охотников и охотпользователей на уровне Федерации и даже области стало просто некому. «Объединяющего центра, хотя бы на уровне региона, у нас нет, – говорит Виктор Романов. – Мы пытаемся призвать к его созданию. В одиночку каждый из нас – прутик, который легко сломать. Когда все разобщены, трудно чего-то добиться».

А вопросов и проблем накопилось очень много. Например, итальянские партнёры открыто говорили Романову, что 60% шуб из соболя они продают в России. То есть иностранцы покупают в России сырьё, шьют из него шубы и продают их снова в России. Не напоминает схему с вывезенным из Сибири лесом? Всё то же самое: мы поставляем сырьё и покупаем его в виде готового изделия. «Неужели мы не можем наладить это производство у себя? – задаётся вопросом Романов. – На базе крупного объединения сделать линию по пошиву шуб – это вполне реально. Собственно, опыт есть, в советское время меховое объединение «Труд» работало очень хорошо». Но в одиночку хозяйствам не справиться с этим вопросом.

Есть ещё один больной вопрос. Охотугодья Иркутской области, Красноярского края и Бурятии – почти одинаковые по своей продуктивности. Но плата за них почему-то отличается в пять раз. Пользователь в Красноярском крае, заключая охотхозяйственное соглашение, платит за один гектар один рубль. А в Иркутской области пользователь за гектар платит уже пять рублей.

Почему установлена именно такая плата – непонятно. Её определяет федеральное правительство. Если бы в регионе было крупное объединение, ему было бы проще поднять вопрос о несправедливости такого решения перед федеральным центром. Можно было бы привлечь к решению проблемы и региональное правительство. Но сейчас вопрос не решается просто потому, что его некому поставить перед чиновниками.

Виктор Романов пять лет возглавлял Восточно-Сибирское отделение НИИ охотничьего хозяйства и звероводства. Институт работал на три региона – Иркутскую область, Бурятию и Читу. «Вот тогда мы пытались вывести оценку охотугодий по уровню их продуктивности, – говорит Романов. – По идее, от неё и нужно отталкиваться, назначая цену за гектар. Однако при установлении платы научная оценка не была сделана. Сейчас мы в пять раз переплачиваем, но отстоять наши интересы некому». Не случайно в последнее время всё настойчивее высказывается мысль о необходимости создать единую структуру – «Союз охотпользователей», например.

Есть и другие проблемы, которые можно было бы решить, если бы вёлся диалог с охотничьим сообществом регионов. Например, существует запрет на добычу волка без специального разрешения. Хотя именно волк сейчас расплодился в огромных количествах. Раньше дальнобойщики, к примеру, могли безо всякого разрешения сбить волка, сдать его и получить за это премию. Сейчас, если человек волка случайно задавил, его оштрафуют. А волки выходят к деревням, режут скот и лесное зверьё.

В Якутии развелись стаи, в которых по сотне волков. Конечно, такая стая сметает всё на своём пути, она очень опасна. Каждый волк съедает за сезон около 30 косуль. Вред от него очень велик. У нас в области его численность превышена минимум в два раза. Одиночные охотпользователи опять же не могут повлиять на эти решения законодателей. При этом нет организации, которая смогла бы авторитетно представлять их интересы и давать экспертную оценку таким решениям.

Если вернуться к соболю, с ним тоже не всё так просто. Сейчас из-за падения спроса добывать его стали меньше, и он расплодился. Но это может привести к неожиданным последствиям. Соболь – хищник, серьёзный зверёк. «Я сам охочусь по выходным и замечаю: соболя стало много, а вот колонка и горностая почти нет, – говорит Романов. – А это пищевые конкуренты соболя. Не стало рябчиков, косачей. Глухаря он может и взрослого добыть. Но я уже знаю несколько случаев, когда он давил кабаргу. С 2006 года не было хорошего поголовья белки. Примерно в это время соболь пошёл в рост. Соболь просто съедает летом малышей белки. К чему это может привести? В природе часто бывают ситуации, когда из-за перенаселения территории каким-то видом случаются эпидемии. Перед глазами у всех пример с нерпой, когда она начала массово гибнуть. То же самое может произойти с соболем, и поголовье не увеличится, а уменьшится».

С другой стороны, под угрозой сейчас находится кабарга. Это самый маленький олень, ценный своей мускусной железой – струёй кабарги. Цена на неё не упала, и спрос есть. Сейчас лимит на её добычу – 4 тысячи самцов. Причём лимиты установлены оптимальные, больше добывать нельзя. Но в такой финансовой ситуации охотники могут переключиться именно на добычу кабарги, и тогда мы потом получим проблемы с её численностью.

«На это нужно обращать внимание уже сейчас, – говорит Виктор Романов. – Людям больше негде заработать, но как-то нужно регулировать эту ситуацию». Он опасается, что охотники могут вообще бросить охоту и пойдут искать другой способ заработка. Охотничий промысел – тяжёлый труд. Охотник месяцами не бывает дома. Это само по себе тяжело, а для семейной жизни – настоящее испытание. Молодёжь в последнее время занимается промыслом неохотно. «Если такой ценовой политикой мы выбьем последних охотников из отрасли, прежде всего мы потеряем кадры», – добавляет Виктор Романов.

Обналичка как фактор риска

Есть более сложные вопросы, которые требуют взвешенных решений на федеральном уровне. Например, охотзаготовка – один из немногих секторов экономики, который не может существовать без прямых наличных расчётов. На первый взгляд, странно, но именно это – та проблема, из которой рождаются конфликты между самими охотниками и охотзаготвителями.

«Расплатиться со сборщиком орехов или охотником за шкурку соболя по безналу невозможно – говорит Виктор Романов. – Перевод на карту или на банковский счёт физлицу тоже считается наличным расчётом. А какой ещё счёт может быть у охотника? Вся охота у нас приравнена к любительской. Если охотник-любитель за выходные добыл десяток соболей, он не будет ради них открывать ИП, нанимать бухгалтера, регистрировать счёт и мучиться потом с отчётами. Вот и получается, что наличный расчёт – единственный выход».

При этом за обналичку средств банк берёт 10%, и это существенная сумма. Чтобы рассчитаться с охотником, например, аукцион тоже снимает наличные денежные средства. При этом сам аукцион, который организует торги, обеспечивает хранение пушнины, занимается огромной организационной работой, берёт с охотника всего 5% от продаж за свои услуги. А банк, который только выдаёт деньги, берёт 10%. Всё это бьёт по карману охотника в первую очередь. «Разве это справедливо?» – задаёт риторический вопрос Виктор Романов.

С наличными расчётами возникает достаточно много сложных ситуаций, которые заранее невозможно предвидеть. Например, у «Охоты-Тур» около 45 постоянных заготовителей. Каждый год они отправляются в районы и покупают у охотников пушнину. Отправить их без денег нельзя, потому что ни один охотник в кредит свой товар не отдаст. Приходится выдавать заготовителям крупные суммы под отчёт. Иногда с этим бывают связаны неприятные эксцессы.

«Недавний пример – человек взял серьёзные деньги на заготовку и уехал,– рассказывает Виктор Романов. – Сезон заканчивается, а он всё тянет, не сдаёт мех. Наконец терпение у нас кончилось, поставили вопрос ребром: «Где деньги?» А он говорит: «Извините, мне дочке квартиру надо было купить». Другой заготовитель дом купил как-то. В этих случаях приходится идти в суд».

У таких конфликтов есть одна особенность – включаются эмоции, и экономические взаимоотношения физического лица и хозяйствующего субъекта вдруг становятся похожи на коммунальную разборку. Иногда их отголоски до людей, далеких от мира охотников и промысловиков, долетают через статьи на интернет-ресурсах, которые даже не зарегистрированы как СМИ и, следовательно, не несут никакой ответственности за свои слова.

«Этими ситуациями пользуются недобросовестные конкуренты, – говорит Романов. – Вместо того, чтобы решать реальные проблемы, люди занимаются клеветой. Конечная цель понятна – ослабить конкурента таким способом и «отъесть» у него кусок. Вот только никто не думает, что в конечном итоге это вредит всей отрасли в целом. Вместо того, чтобы решать реальные проблемы, люди ведут себя как пауки в банке». По большому счёту – всё это издержки недостаточно продуманного регулирования отрасли со стороны государства.

«Поскольку наша продукция идёт в основном на экспорт, контроль над нами даже не двойной. Над нами более десятка контролирующих организаций, – говорит Виктор Романов. – От регионального министерства лесного хозяйства до Министерства природы РФ, Торогово-промышленной палаты, Валютного комитета и так далее.

Спасти рядового охотника

Какие пути существуют для того, чтобы удержать охотничье хозяйство от разорения? Прежде всего необходимо создать сильную, объединяющую всех заготовителей структуру. В частности, она могла бы поставить перед исполнительной и законодательной властью вопрос о том, что охотзаготовители не попали в списки отраслей, пострадавших от пандемии ковида. Между тем охотники пострадали ничуть не меньше людей, которые работают, например, в туристической сфере.

«Необходимо добиваться субсидии от государства, – говорит Виктор Романов. – По моим прикидкам, речь может идти о сумме в 200–250 миллионов рублей. Может быть, уместно поставить вопрос о товарном кредите. Ведь мы не бездельники, мы произвели товар. Продажи не состоялись не по нашей вине. И снова встаёт вопрос: кто будет отстаивать наши интересы, интересы тружеников тайги – охотников – и их семей? Ведь в глухих таёжных углах для многих из них охота – единственный способ заработка. Поэтому проблемы нашей отрасли имеют не только экономический, но и социальный характер».