К счастью, как оказалось, гнездящийся большой баклан, ещё в середине ХХ века воспринимавшийся фоновым видом, исчез тогда с берегов и островов Байкала не навсегда, а, как выяснилось теперь, «всего лишь» примерно на 40 лет. Во второй половине 2000-х годов то в одном, то в другом заливе Байкала орнитологи, затаив дыхание, стали наблюдать в бинокли появляющихся на озере одиночных залётных бакланов. Разведчики! И каждая такая встреча несла орнитологам радость. Каждая становилась событием, достойным газетного сообщения. Каждая, пусть даже не очень качественная любительская видеосъёмка крупных чёрных птиц на фоне байкальских скал становилась достойным поводом для оптимистичного телевизионного сюжета.

Вслед за «разведчиками» орнитологи отметили первую пару бакланов, строящую себе гнездо на скалистом островке. Потом появились первые, пока ещё единичные выводки молодых птиц. А после 2010 года о бакланах вновь стали говорить: «много», «огромные стаи» и даже «тучи». Кто-то восклицал это с искренней радостью, даже с восторгом. Кто-то с возмущением: «Всю рыбу съели!» Хуже того, руководство Республики Бурятия в лице исполнительной и законодательной ветвей власти уже с 2014 года на полном серьёзе заговорило о необходимости «искусственного регулирования численности», если сказать понятнее – о необходимости отстрела бакланов (а заодно и нерпы) якобы для спасения омуля.

Поверить трудно, но современная наука до сих пор не может объяснить причины исчезновения большого баклана с просторов Байкала в конце 1960-х годов и его неожиданного возвращения на озеро. Есть лишь несколько версий, но все они слабенькие, легко опровергаемые не только объективными научными знаниями, но и простой человеческой логикой. Отсюда домыслы, ложные выводы, за которыми, если рано или поздно они последуют, и необоснованные, ошибочные, ущербные решения.

Понятно, что все эти современные «много», «огромные стаи» и «тучи бакланов», на основании которых формируются требования заинтересованных структур к властям Бурятии об отстреле древней птицы на участке Всемирного природного наследия, указывают не на реальную численность вида, а всего лишь на митинговую эмоциональность «требователей».

Из личного опыта замечу, что даже не очень большая стая бакланов, численностью всего-то в несколько десятков или пусть в полторы сотни особей, кажется тучей, если пролетают они рядышком. А вот если примерно такая же по численности стая летит вдалеке, где-то у противоположного берега залива, она уже не кажется «громадной»: так себе, небольшое тёмное пятнышко на фоне береговых скал. Если то пятнышко мысленно распределить в пространстве на отдельных особей, как распределены, к примеру, чайки, то бакланы, скорее всего, станут и вовсе малозаметными.

Беда большого баклана отчасти заключается в том, что птица эта очень компанейская. Иногда бывает, конечно, что пара строит себе гнездо где-то в уединении и живёт отшельниками. Но это исключение из правил. Большинству из этих птиц интереснее жить в компании. И чем больше компания – тем интереснее. Чтобы гнёзда – рядышком. Чтобы строем и на кормёжку, и на отдых, и даже на какие-то непонятные, не разгаданные мной коллективные занятия.

Наблюдал недавно, как в Малом Море Байкала относительно небольшая стая бакланов занималась чем-то похожим то ли на строевую подготовку новобранцев, то ли на неведомый обряд или ритуал. Вылетев из-за ближнего невысокого мыса в Мухорском заливе и приводнившись невдалеке от меня, птицы сначала просто качались на волнах, дружно повернувшись «лицом» на восток. Это не было кормёжкой. Бакланы не ныряли, не вытягивали шеи, заглатывая пойманную рыбу. Они просто сидели на воде, образовав на невысоких волнах сильно вытянутый тёмный овал. И вдруг, будто по команде, повернулись клювами к противоположному берегу залива. Но не все разом, не так, как солдаты выполняют команду «Наале-во!», а как футбольные болельщики, запускающие по трибунам стадиона «волну»: с некоторой задержкой подхватывая и продолжая движение соседа.

У бакланов тоже получилось красиво. По лежащему на поверхности воды тёмному «овалу» благодаря изменению положения тел от края до края прокатилась серебристая световая волна – отражение солнца от блестящих перьев. Потом вытянутое вдоль берега овальное пятно, образованное сидящими птицами, неожиданно, не меняя формы, вдруг сделало пол-оборота против часовой стрелки и замерло перпендикулярно пляжу, будто стрелка жидкостного компаса плавно повернулась, указав направление север-юг. Ещё через несколько минут пятно стало быстро сжиматься, заострилось с востока и, раздвоившись с противоположной стороны, стало похожим на наконечник стрелы или копья, а затем, превратившись в прилипшую к поверхности воды узкую чёрную ленту, начало медленно-медленно удаляться от берега…

Не очень тщательные (из-за недостатка времени) поиски в Интернете рационального и научно обоснованного объяснения такого поведения бакланов успехом не увенчались. И я уж подумал, что всё увиденное – не более чем случайное поведение пернатых. Птицы плавали по воде, кому как вздумается, и поэтому тёмное пятно, образованное ими на поверхности воды, постоянно меняло форму. Вот облака в небе, особенно кучевые, ведь тоже постоянно меняют форму и в зависимости от воображения наблюдателя могут походить то на скалистые горы, то на летящего лебедя, а иногда даже на человеческое лицо. Хотя…Облака, подчиняясь ветрам, меняют форму постоянно, непрерывно, безостановочно. А бакланы после каждой групповой перестройки, во время которой в движение приходят все птицы, на несколько минут фиксируют полученный результат. Потом вся стая одновременно вновь приходит в движение и, построив новую фигуру, опять на некоторое время замирает. Может быть, это старые бакланы учили молодых, недавно вставших на крыло сеголеток чему-то важному, что потребуется, к примеру, во время осеннего перелёта к местам зимовок?

Поднявшись на прибрежную сопку, смотрю на водную гладь Мухора и снова вижу бакланов. Тех самых, которые в первый момент показались мне «тучей». Теперь, когда смотрю издалека, они даже не тучка, а небольшое серое пятно, затерянное на необъятной водной глади. На фотографии его, пожалуй, и вовсе не видно будет.

Расселившись практически по всему миру, этот вид пернатых избрал Байкал одним из мест своих гнездовий. Когда именно «ныряющая морская птица из рода бакланов» заселила берега и острова нашего озера, до сих пор никто достоверно не знает. Может быть, много столетий назад. А может, и много тысячелетий. Нельзя исключить даже то, что баклан в этих местах живёт все 25–30 миллионов лет, то есть столько же, сколько существует и сам Байкал. Чтобы подтвердить или опровергнуть эти предположения, нужны научные данные, которых нет.

– Уделяя должное внимание редким и исчезающим видам животных, мы не должны забывать, что наиболее уязвимы те виды птиц, численность которых достигает высокой концентрации в местах гнездовий, – писал Олег Гусев в 1980 году, когда бакланы исчезли из экосистемы Байкала, не успев даже стать редким видом. – История отношений человека и природы учит нас: колониально гнездящиеся виды птиц одними из первых исчезают с лица Земли.