Но в это утро дятла я услышал хорошо и сразу, потому что стук его оказался непривычно звонким, резонирующим, будто лупит он что есть дури не по сосновой шишке в своей кузнице, устроенной на вершине столба, и даже не по столбу или стволу дерева, а по какому-то ящику или пустой деревянной кадке для солений. Но нет у меня на участке ни ящиков, ни тем более кадушек.

Выглянул в окно. Там всё как всегда. Зелёные деревья и трава, в которой жарки кострами полыхают. Несколько голубых сорок с диким хохотом и воплями ужаса от смешанной стайки птичьей мелкоты со всех крыльев удирают. Поссорились, похоже. Летят со стороны старой сосны, которую из окна не видно, потому что она за углом, у дороги. И где-то там же дятел по сухой доске лупить продолжает.

Взял фотоаппарат. Вышел. И, повернув за угол, увидел дятла, каким не видел его никогда. Он нелепо и неловко кубарем катится с разлапистых веток старой сосны на густую крону молодой, растущей рядом. Беспорядочно цепляется лапами и клювом за хвою. Пытается махать крыльями и, наконец, то ли падает, то ли спрыгивает на землю. Я вижу это всё через видоискатель фотоаппарата. Не понимая, что происходит, беспорядочно жму на спусковую кнопку. Но и на земле дятел не успокаивается. Чуть помогая крыльями, энергично и беспорядочно скачет по траве, то и дело тыкаясь в землю здоровенным острым клювом.

Видоискатель – не лучший прибор для наблюдения. Но даже через него я замечаю вдруг, что дятел не один. Перед ним прыгает какой-то живой серо-жёлто-зелёный комочек, сливающийся по цвету с недавно скошенным разнотравьем. Комочек вспорхнул и тут же снова упал в полуметре от дятла…

Мне показалось, что я всё понял. Это же по скворечнику долбил носатый. А в нём живут большие синицы. В скворечнике птенцы, которые, судя по их громкому писку, готовы в ближайшие дни встать на крыло, чтобы покинуть арендованное жильё. Это же синица, притворяясь раненой, пыталась увести дятла от своих детей! И не катился он вовсе по сосновым лапам, как мне вначале показалось, а метался в разные стороны, пытаясь поймать упархивающую пичугу.

…Для дятла полметра – один скачок. Он прыгнул. А синица взлететь не успела. Похоже, дятел прижал её к земле когтистой лапой и тут же запрокинул голову для смертельного удара мощным клювом. Я что-то закричал на дятла, и он в растерянности замер. Удар не состоялся.

Нет, дятел ора моего, похоже, совсем не испугался. Он удивился. Не снимая с птицы ноги, смерил меня спокойным взглядом снизу вверх. И, поскольку в дикой природе прав тот, кто больше и сильнее, подчинился. Оставил птицу, а сам – опять на скворечник! И слёту голову в леток по самые плечи. Будто говоря: «Ты ешь того, а я себе другого достану. Там их много».

Я снова закричал, чтобы напугать бандита. А он опять не испугался. Он заинтересовался. Пересел на крышу скворечника и сверху смотрит вопросительно на меня, орущего и машущего руками. Мол, что надо-то? Я же тебе одного уже отдал. Тогда я швырнул в дятла своей дачной камуфляжной шляпой. А она лёгкая, далеко её не бросишь. Но этот жест отчаяния, похоже, дятла оскорбил. Он улетел. Не отлетел в сторонку переждать, а улетел далеко, за деревья. И в леток, к птенцам, в ту же секунду впорхнула синица. Я услышал на мгновение радостный писк-щебет, который тут же стих. Наверное, мама приказала детям молчать.

Птицы не способны менять «выражение лица», по которому можно было бы догадаться об их эмоциях. Безбровые глаза-бусинки тоже не выдают птичье настроение. Но, когда обалдевшая, очумевшая от пережитого синица выскочила обратно, её глаза (наверное, мне это показалось) были переполнены ужасом.

Возвращаясь в дом, уловил боковым зрением чуть заметное шевеление в траве рядом с местом, где дятел едва не убил пичугу. Присмотрелся, а там… птенец. Уже большенький. Оперившийся. Ну точно, через день-другой на крыло встать должен был бы. Значит, ситуация хуже, чем я думал. Значит, дятел всё-таки сумел хотя бы до одного (это как минимум) птенца своим клювом дотянуться. А голубые сороки почему от птичьей мелкоты спасались бегством? Может, и они сумели ещё одного птенца у дятла перехватить? Но из скворечника слышен писк, значит, ещё не всю семью погубил «чёрный риэлтор». Остальных не успел достать, потому что леток маленький. Вот и долбил он по краю, чтобы его расширить.

Фотографирую птенчика, встав на колени, а он не понимает, что я его вижу. Затаился. Но глаза открыты. Взгляд ясный. Внешних повреждений не видно. На растущих пёрышках крови нет. Выглядит вполне здоровым.

Руками трогать малыша не стал, чтобы запаха своего не оставить. У него есть шанс на выживание. Птенцов такого возраста, выпавших из гнезда, родители обычно не бросают. Выкармливают их и за пределами гнезда, на земле и на ближних кустиках, если он на ветки залететь сумеет. Родители про него не забудут. Теперь главная опасность – хищники. Лохматые и пернатые, большие и маленькие, дикие и домашние, которых дачники сюда из города привезли. Для всех птенец – желанная добыча. В животном мире нет морали и сострадания. Даже весёлые синицы, в судьбу которых я оказался втянут, могут и сами заклевать чужого безнадзорного птенца, если случай представится. Дикая природа – она рациональная и в целом даже умная, но в отличие от человека не разумная. Хотя…

Следующим утром я был вынужден уехать, а вернувшись через несколько дней под вечер, первым делом, переживая, подошёл к сосне. Вверху ни шороха, ни писка. Скворечник пуст. Печально, если в моё отсутствие дятел вернулся и завершил своё чёрное дело. Но леток цел. Не раздолблен, не расширен. Значит, есть надежда и на добрый исход. В традиционно бездомную, свободную птичью жизнь их могли увести и сами родители…

Новое утро было прохладным, но ярко-солнечным. Проснулся от хорошо знакомых громких криков пернатой малышни за окном. Вышел на крыльцо. Конечно, с фотоаппаратом. И вижу, что вся синичья семья выжила! Между деревьями безостановочно носятся родители, заталкивая в жёлтые распахнутые рты что-то съедобное. Хоть и не умеют птицы «делать выражение лица», мне всё равно показалось, что одна из синиц, встретившись на лету со мной взглядом, всё-таки благодарно улыбнулась. И даже когда я фотографировал птенцов совсем близко, взрослые птицы не переживали, не кричали птенцам об опасности.

А ещё через день на участок вернулся и виноватый дятел, несостоявшийся «чёрный риэлтор». Вначале поздоровался издалека своим коротким и громким криком. Я не ответил. Тогда он сел на перила около кормушки. Ещё раз крикнул громче прежнего, будто спрашивая разрешения. Увидев меня с фотоаппаратом за стеклом, прыгнул в кормушку и тут же выглянул, чтобы посмотреть, не машу ли я на этот раз руками, как было у скворечника.

В знак примирения мы с ним снова позавтракали– хоть и по разным сторонам стекла (карантин же!), но вместе, как прошлым летом и прошедшей зимой. Дятел – птица умная и для леса в целом очень полезная. А нападение на скворечник – это же не ради наживы, как люди делают, а по дикому инстинкту. Надо ему, пожалуй, собственную дуплянку подарить с подходящим по размеру летком. В наших краях дятел – единственная птица, живущая в домах круглогодично. Даже зимой они в своих дуплах ночуют. Вот только дуплистых деревьев в округе почти не осталось. Дачники их на дрова давно спилили.