«Ищу хоть крошечку хлеба»

– В 1985 году к нам на Ольхон приезжала шаманка, посмотрела на меня и говорит: «Знаешь, ты здесь награды никакой не заработаешь!» Мне награды тогда и не нужны были, я приехала работать. Надо было сохранить музей, эта задача была для меня самой главной. Но оказалось, шаманка сказала неправду.

Накануне нового, 2020 года Капитолине Николаевне вручили высшую награду Ольхонского района – Знак отличия за заслуги перед Ольхонским районом. Изготовлена она за границей, прямо перед вручением её доставили курьером из Санкт-Петербурга. Награждать начали при мэре Копылове, в год дают только два таких знака, её – номер восемь.

Есть нагрудные знаки «65 лет Победы», «70 лет Победы», медаль «100 лет Октябрьской революции» от Геннадия Зюганова, памятная медаль «Патриот России». Несколько лет назад ей присвоили почётное звание «Заслуженный работник культуры и искусства Иркутской области». Есть и неприметный значок, благодаря которому Капитолина Николаевна получила звание «Ветеран труда». «В 1990 году, когда мне исполнилось 50 лет, Министерство культуры СССР наградило меня этим знаком за отличную работу, а я об этом даже и не знала: шесть лет он пролежал в сейфе поселкового совета», – рассказывает женщина. Весной 2020 года ей вручили памятную медаль «Дети войны» к 75-летию Победы.

– Сейчас у меня другая задача, хотелось бы написать книгу о людях, с которыми довелось встретиться, о природе Ольхонского района, об отце, о музее, который он создал. Мы приехали на Ольхон в 1944 году – папу назначили директором школы в Хужире. Ехали из Курети на телеге. Там был страшный голод, а нас семеро детей. Отцу так и сказали: «Езжай со своей семьёй на Ольхон, там хоть рыба есть, есть звери. И паёк хлебный больше, итээровский».

В 1942 году папу призвали в армию, готовили для передовой, но пришло постановление советского правительства об освобождении от воинской обязанности учителей старше 40 лет. Отца направили на службу в Иркутск в эвакогоспиталь. После службы он вернулся домой.

Когда мы переезжали, мне не было и четырёх лет. На телегу погрузили весь скарб, в телеге ехали мама, сестра, которой было шесть лет, я и младшая, трёхмесячная, сестрёнка. К телеге была привязана корова, пешком шли папа и два старших брата, им было 12 и 9 лет. Я не знаю, сколько мы ехали, наверное, дней семь. Думаю, что переезд был непростой. Воспоминаний доольхонского детства у меня не осталось, но родители рассказывают, что после того, как все поели, я залезала под стол. Меня спрашивали: «А что ты под столом делаешь?» Я отвечала: «Ищу хоть крошечку хлеба». Папа рассказывал, что в те годы из-за голода был таким худым, что позвонки на спине выпирали и были похожи на пилу.

«Кольку надо выучить!»

Мой отец всегда мечтал заниматься археологией. До революции, когда он был совсем мальчишкой, они с отцом пахали пашню, и им попадались наконечники стрел. Его отец всегда говорил: «Кольку надо выучить. Продам корову, но его выучу!» Папе повезло – в Курумчинском училище его учительницей была Ольга Алексеевна Монастырёва, которая в своё время являлась помощницей профессора Петри. В классе стояли шкафы с находками Петри. Папа учился в гимназии, когда его забрали в колчаковскую армию. Он дезертировал оттуда, прятался на покосе, но домой не шёл. За дезертирство расстреливали – и членов семьи тоже. Потом к власти пришли красные, его нашли, забрали в Красную Армию.

После окончания гражданской войны папа, хоть и не окончил гимназию, стал сразу учителем: страна крайне нуждалась в грамотных людях. Сначала он преподавал в Оёке, в Куртуне, работал по линии ликбеза – ликвидации безграмотности. Потом отправили в Ольхонский район, он трудился в Черноруде, Курети, Ташкае.

В более-менее зрелом возрасте ему заняться археологией мешало смутное время репрессий. В 1930-х годах папа работал инспектором школ по Ольхонскому району, экзаменовал учителей. В 1937 году они с комиссией отправились в школу в Семь Сосен, в те годы она была самой большой на Ольхоне. Проверяли учителя Николая Болдонова, который сам окончил семь классов. Ему надо было написать диктант и решить задачи. Аттестация прошла хорошо. Комиссия приехала в Еланцы, начали оформлять отчёт. Вдруг зашли люди в форме и арестовали заведующего районо Варнакова, с тех пор его не видели.

Вплотную краеведческой деятельностью отцу удалось заняться в 1950-х годах, когда встал вопрос о строительстве Иркутской ГЭС, шло изучение земель, которые уйдут под воду. К нам в дом стали приезжать археологи – Павел Хороших, Владимир Свинин. Они жили у нас в бане, я с детства помню разговоры, которые они вели с родителями. В то время, можно сказать, началось массовое изучение Ольхона – журналистами, писателями, геологами, археологами. И своеобразными воротами на Ольхон для всех них был наш дом. Жил у нас и знаменитый археолог, историк Алексей Окладников. Помню, как мама поила и кормила всех гостей.

Тони Брунелло из Санта-Барбары

Начинался Хужирский краеведческий музей с краеведческого, фотографического кружка, отец ходил с ребятами в походы. Вместе со школьниками они открыли более 20 стоянок эпохи неолита. Палеолит на Ольхоне не прослеживается, однако у нас в огороде внук нашёл обработанную каменную пластину. Как определил Владимир Свинин, она была произведена в палеолите и вновь обработана в неолите.

Находок и экспонатов у будущего музея становилось всё больше, а разместить их было негде. Директор Хужирской школы называла это папино увлечением чудачеством и советовала данную деятельность свернуть. Но потом районное и поселковое начальство прониклось и выделило начальную школу под музей. В настоящее время в фондах музея более 6000 экспонатов, 70% основного фонда относится к государственной части Музейного фонда РФ. Музей успешно прошёл регистрацию в Государственном каталоге Музейного фонда РФ и в реестре Госкаталога.

В 1990-х годах помогли американцы, которые сделали пристрой к музею. Они работали в рамках программы регионального развития Байкала, и остров Ольхон заинтересовал их по нескольким причинам. Во-первых, они планировали освободить пляж от ГСМ. Это место располагается между скалой Шаманка и мысом Богатырь. Его я помню ещё с детства: идёшь далеко-далеко в море, но там неглубоко и дно песчаное. А потом там построили причалы, появились ёмкости для бензина и для мазута. И место утратило своё былое очарование.

Второй задачей американцев был музей. В составе делегации был Тони Брунелло из Санта-Барбары, который говорил по-русски. В те годы по телевизору как раз шёл одноимённый сериал. Помню, как американцы в ослепительно белых рубашках пришли в музей, я проводила экскурсию. После посещения они приступили к строительству пристроя к музею и хотели много чего сделать для острова: изучали возможности выработки энергии за счёт ветра и солнца. Поставили ветряки и солнечные батареи. Но потом выяснилось, что вырабатывать таким образом электроэнергию на острове нерентабельно. А через несколько лет на Ольхоне в сжатые сроки поставили опоры, протянули кабель по дну Байкала, и на остров пришёл свет.

«Его глаза просили меня: «Останься»

Когда ушла из жизни мама, папа после того уже не жил на острове. У него было высокое давление, и он не мог оставаться на Ольхоне, гостил у детей в Ангарске, Усть-Куте. Он очень беспокоился о музее – кому и как его оставить? Помню, он умоляюще смотрел мне в глаза и вроде как просил: «Останься». А у меня была налаженная жизнь в Ангарске: мы жили в квартале, где располагается ДК «Современник», я работала в школе учителем географии, детский сад, школа и вся инфраструктура для детей под боком – библиотека, бассейн, поликлиника. Зачем я поеду?

Но всё же мы поехали, потому что я понимала: иначе музей не сохранить. Хоть он и стоял на замке, но воры потихоньку его расхищали: по ночам выставляли стёкла в рамах и залезали внутрь. Председатель поселкового совета Тамара Леонтьевна Березовская писала мне одно письмо за другим, просила приехать. Решение далось нам нелегко: дочка Юля устроилась в балетную студию, прошла отбор в лыжную секцию. Сын учился в восьмом классе. Муж работал на 79-м заводе атомной промышленности. Мы тогда даже не знали, что ему надо было отработать ещё год, чтобы получить все льготы ветерана атомной промышленности.

Когда мы приехали, в музее в 20 витринах лежал археологический материал, были стенды с подарками, например от Волга-Балта, открытки. Часть экспозиции я изменила. В здании не было отопления, год я работала без оплаты – была и экскурсоводом, и уборщицей. Сначала не знала материал музея, пришлось крепко взяться за изучение матчасти. Мне помогла специальность, полученная в университете, – географ. В те годы на остров ходил пароход «Комсомолец», который привозил группы туристов по 20–30 человек.

Люди в музей приходили разные, грамотные могли и неожиданный вопрос задать. Один раз веду экскурсию, рассказываю про чаек, что они здесь птенцов выводят. А меня спрашивают: «А куда чайки на зимовку улетают?» Честно призналась, что не знаю, но постараюсь узнать. Уточнила в Лимнологическом институте, оказалось, что чайки улетают в Индию, а в Китае зимуют наши орлы. Орлов на Ольхоне осталось совсем мало, учёный Виталий Рябцев и фотограф заинтересовались, где проводят зиму эти птицы. Они нашли гнездо, дождались, когда птенцы вывелись, и надели им датчики на шеи. Потом эти птицы обнаружились в районе Гуанчжоу, на юго-востоке Китая.

Помню, случилась такая история: зашла в музей делегация буддистов, их руководитель поинтересовался у экскурсовода: «Когда на Ольхон пришёл буддизм?» Она возьми и ляпни: «2000 лет назад». Я всегда следовала правилу: не знаешь – не говори. А сама потом их руководителю рассказала: «Буддизм пришёл на Ольхон в конце 19 века. Буддийский дацан в Харанцах был построен в 1915–1918 годах Агваном Доржиевым, который основал дацан в Санкт-Петербурге. Он великий учёный, тибетолог».

Приехали как-то немцы, их экскурсовод говорит: «Гости хотели бы не только музей посмотреть. Не могли бы вы рассказать про духов острова, аномальные явления?» Я отвечаю: «Могу, конечно. Это моя любимая тема». Села на своего конька и рассказываю, рассказываю. В семь часов немцы подняли руки вверх и спросили: «У нас ужин на турбазе, можно мы пойдём? Только мы завтра ещё к вам придём обязательно!» На следующий день мы ещё с ними часа четыре проговорили. Когда людям рассказываешь что-то, даёшь знания, сам обогащаешься. Иногда идут одна группа за другой, передохнуть не успеваешь, но стоит только увидеть, как у людей глаза горят, открывается второе дыхание.

Были учёные из Калифорнии: старички без комплексов сели на пол. Их руководитель говорит: «Капитолина Николаевна, вы им всё расскажите за 10 минут. Мы торопимся». Я думала: «Как же от неолита до наших дней – да ещё и с переводом – в 10 минут уложиться?» Но смогла. Так они встали и в знак признания просто хлопали. Больше ничего мне не надо, это лучшая благодарность. Так мы и трудились, отдавая себя полностью. Зимой – со школьниками, с местными посетителями, летом – с туристами работали.

Космонавты, писатели, конструкторы

В музее мне всегда было интересно. Например, захочу я в Иркутске на приём к губернатору прийти – и не попаду никогда. А тут он сам придёт. Или вот – кто в калитку ко мне стучится? Выхожу, а там Валентин Григорьевич Распутин – привёз композитора Пола Уинтера, который записывал звуки природы и перекладывал их на музыку.

Кого у нас в музее только не было! Космонавты, писатели, даже конструкторы космических кораблей. Помню, как-то пришёл мужчина, скромный, интеллигентный, ничего из себя не строит. Потом смотрю книгу отзывов, а он ведущий конструктор космического корабля. Или вот артистка Наталья Сергеевна Бондарчук. Какая она приятная, обнимет, поцелует! А у Лидии Федосеевой-Шукшиной, видимо, голова болела сильно, ей не до того было. Был у нас один человек, сильно похожий на Чубайса, но без свиты. Мы были вдвоём, я вожу, рассказываю, а потом спрашиваю: «Вы не Чубайс?» Он говорит: «Нет-нет». «Так похожи, может, вы брат Чубайса?» – спрашиваю опять. Он так и не признался.

А переписка – это же отдельный разговор! Вижу, лежит письмо от Фёдора Фёдоровича Талызина. Это выпускник медицинского факультета Иркутского университета. Он объехал весь мир, в 1920-х годах его отправили на Ольхон – обследовать местное население на гельминтов. В те годы заражённость была чуть ли не 100%. Вместе с молодым Кожовым они на лодке приплыли на остров в Семь Сосен. В это время шаман как раз лечил женщину, которая оглохла: проводил специальный обряд, капал змеиный яд.

Талызин осмотрел больную и нашёл в ухе серную пробку. Промыл ухо – и в этот момент был почти как Миклухо-Маклай среди папуасов. Потом буряты, которые очень настороженно относятся к пришельцам, приходили к нему и просили полечить, говоря: «У меня хорхой – червяк – в животе». Я нашла адрес Фёдора Фёдоровича в Москве, у нас завязалась переписка с его сыном Владимиром Фёдоровичем. Он присылал нам в музей книги, фотографии, связанные с его отцом. Отзывчивый, очень простой человек! А сам Фёдор Фёдорович был профессором, ректором медицинского института в Москве.

Папа переписывался с Владимиром Афанасьевичем Обручевым, которому тогда было больше 90 лет. Академик, автор «Земли Санникова» и многочисленных научных статей, обыкновенной чернильной ручкой собственноручно писал папе письма. У нас в музее сохранились книги с его дарственными надписями. Есть письма от его сыновей, они тоже были учёными. А потом с нами связь поддерживала его внучка Наталья Владимировна. Когда музею было 100 лет, пришла поздравительная телеграмма от внуков Обручева. А когда исполнилось 150 лет со дня рождения академика, к нам на Ольхон приехала его правнучка.

В музее я работала до тех пор, пока мне не исполнилось 77 лет, хотя признаюсь: могла бы работать и дальше. Силы и желание есть.

Сейчас своё время Капитолина Николаевна посвящает заботе о родных и близких, общественной деятельности. Собирает материал для будущей книги. Хужирский краеведческий музей возглавила её дочь и внучка Николая Михайловича Ревякина – Юлия Мушинская. С её приходом в музее начались новые проекты, постепенно ремонтируются залы, появляются новые экспозиции. Ожидается, что к концу нынешнего года свои двери распахнёт обновлённый музей – с витринами, подсветкой и утеплённым залом, тем самым, что в своё время построили для него американцы.