Птенцы гоголя совсем безбашенные. От рождения страха не знают, и гнездо родительское им в тягость. Выведутся из яиц, и уже на следующий день, едва успев смазать свой пушок водоотталкивающим жиром, по зову мамаши – вон из гнезда. Растопырят крылышки и перепончатые лапки, чтобы тормозить о воздух, и с высоты на землю без страха и сомнений. Но не камнем, а скорее пушинками. Потому что лёгонькие совсем. Обычно после такого катапультирования семейство обходится без травм и увечий.

А вот ходоки они так себе. Ходят по земле плохо, но гордо: грудь изо всех сил вперёд, нос кверху – и вперевалочку. Гоголем, одним словом. Некоторые люди им подражают походкой. Особенно если жена похвалит за вбитый в стену гвоздь. Или когда начальник перед всем коллективом похвалит да ещё и почётную грамоту вручит.

По берегам Ангары в черте города Иркутска старых дуплистых деревьев нет, а гоголи сейчас, зимой, есть. Они в городе не гнездятся, а только зимуют. Орнитолог-профессионал Игорь Фефелов с помощниками-добровольцами совсем недавно подсчитывал количество водоплавающих птиц, оставшихся на зимовку в Иркутске, и в немалом птичьем разнообразии насчитали они все вместе чуть меньше девяти тысяч (!) этих белощёких, золотоглазых симпатяг. В сравнении с шестью сотнями больших крохалей и 344 кряквами это, конечно, очень много. А если сравнить с восемью лутками (это малые крохали), двумя длинноносыми крохалями и двумя огарями, которые, по словам Фефелова, зимуют где-то под плотиной Иркутской ГЭС, то и вовсе «ого-го сколько» получится.

Вот и я не так давно примерно в том месте, где бульвар Постышева в Ангару упирается, с фотоаппаратом на гоголей охотился. Сложное это дело – гоголя сфотографировать. Они же ныряют. Да не так, как плавающие рядом кряквы, которые только и умеют, что голову в воду, а половина тела и хвост над водой кверху, как поплавок, торчат. Гоголи ныряют, как дайверы. Всерьёз и надолго. Орнитологи в Интернете пишут по-разному. Один утверждает, что гоголь может нырнуть на глубину 4 или даже 6 метров и находиться под водой до 30 секунд. Другой пишет про десятиметровую глубину и 60 секунд подводной кормёжки. Ни одному из них не верю. По моим ощущениям (именно по ощущениям, потому что реальное время не засекал) – счёт времени, пока гоголь под водой за живностью гоняется, должен идти на минуты, а не на секунды. И всё потому, что руки у меня замёрзли.

Дело в том, что, если верить термометру, в день моей фотоохоты на улице было совсем не холодно. В городе на самых солнцепёчных тротуарах даже снег подтаивал. Но на Ангаре пронизывающий и жутко морозючий ветер дул. В перчатках фотографировать неудобно, а без них пальцы аж деревенеют. И гоголи при этом будто специально издеваются. Вот только-только поймаю красавца в кадр, только дождусь, пока автоматика на его золотой глаз резкость наведёт, а он нырк – и в кадре одна лишь свинцовая вода, даже на вид холодная до невыносимости. Вот и жду с пальцем на кнопке, когда вынырнет. И вовсе не секунды, как пишут орнитологи. Не минуты даже. Вечность! А он вынырнет в стороне от того места, на которое фотоаппарат был наведён. И снова приходится строить кадр, снова ловить резкость. «Деревянный» от холода палец кнопку уже не чувствует, давит куда-то мимо, на корпус фотоаппарата. Гоголь смотрит в объектив фотоаппарата и на меня, стоящего в снегу на коленях, и, как мне кажется, ухмыляется. Сделаю всё, поставлю «деревянный» палец на кнопку, а гоголь опять нырк – и снова в кадре только волны.

Окончательно рассердившись, встал я резко с колен, а гоголь от неожиданности аж подпрыгнул и взлетел, вместо того чтобы привычно под воду спрятаться. Вот тут-то я его и снял. Влёт. Вместе с белой щекой и золотым глазом, главными внешними признаками отличия от остальных видов семейства утиного.

К этому времени стало заметно смеркаться, и я собрался идти домой. Вдруг вижу не очень далеко, между рекой и стоящими вдоль берега домами-высотками, как раз над заснеженной дорогой птица в воздухе на одном месте крыльями быстро-быстро трепещет. Неужели пустельга? Дело в том, что для пустельги так называемый «трепещущий полёт» во время охоты – явление типичное. По-научному это даже не трепет, а, как вычитал я в Интернете, «высокоспециализированная форма управляемого полёта, при которой сокол, высматривая добычу, долгое время «висит» над определённой точкой, совершая очень частые взмахи крыльями».

Хотел издалека сфотографировать птицу на фоне городских высоток, а она внезапно камнем вниз. В высокий бурьян. Сомнений не осталось. Точно! Соколик охотится. Пустельга – это самый маленький сокол из рода соколов. И он, судя по всему, первым из пернатых хищников начал приспосабливаться по всему миру к жизни в городах, рядом с людьми. Примером особо «густонаселённого» пустельгами города сейчас считается Берлин. Может быть, и не столько потому, что там их действительно больше, чем где-либо ещё, сколько потому, что о берлинской пустельге очень много пишут. В столице Германии сформировалась, изучает этих птиц и активно делится результатами своих исследований группа специалистов Союза охраны природы Германии. В Иркутске пустельга начала селиться, пожалуй, ещё в восьмидесятых годах прошлого века или даже раньше. У нас она тоже давно уже не редкость, только мир об этом мало знает.

Затаив дыхание, приближаюсь к заветному месту, куда «упал» охотящийся сокол. Почти крадусь. А пустельга взлетать не спешит. Приблизившись почти вплотную, я не сумел рассмотреть пустельгу в густом бурьяне, зато успел услышать её громкую, шумную возню, прежде чем она выбралась из высоко торчащей сухой травы, безо всякого испуга села передохнуть на ветку поблизости. Похоже, охота соколу удалась, и, пока я шёл, он успел перекусить мышкой прямо там, на снегу.

Близкое присутствие человека с фотоаппаратом пернатого охотника не смутило. Более того, будто догадавшись, что мне не очень интересно снимать её «с хвоста», пустельга повернула ко мне голову и стала терпеливо ждать, пока я возьму её в кадр, пока неспешная автоматика старенького фотоаппарата добьётся приемлемой резкости, пока палец сумеет нащупать спусковую кнопку.

После доброго ужина настроение у сокола стало таким хорошим, что он, похоже, решил мне ещё немного помочь. Передохнув, не полетел на ночёвку, а лишь «спустился» метров на пятьдесят-семьдесят вниз по ветру и на небольшой высоте стал медленно-медленно возвращаться ко мне своим коронным «трепещущим полётом», позволяя сфотографировать себя «и с лица, и с хвоста». На несколько секунд завис над моей головой и хотел повторить манёвр, вернувшись в исходную точку. Только к этому времени сумерки совсем сгустились, а в видоискателе фотоаппарата замигал красным индикатор аккумулятора. Я спрятал разряженный фотоаппарат в сумку, засунул поглубже в карманы окоченевшие руки. И сокол, будто поняв, что фотосессия завершена, перестал трепетать крыльями. Нескольких мощных взмахов – и сытая пустельга, стремительно набирая высоту, в красивом вираже исчезла за ближайшими городскими высотками, оставив мне хорошее настроение.