Сын советского и российского философа, основоположника биоэтики в России Бориса Юдина Григорий Юдин принял участие в Иркутском международном книжном фестивале. Здесь он прочитал лекцию о том, чему посвятил свои работы его отец и что интересует теперь и сына, – вопросам биоэтики, науки, которая находится на стыке философии, биологии, медицины. Биоэтика занимается вопросами нравственной стороны деятельности человека в медицине и биологии.

«До какого момента мы люди?»

«Сегодня мы живём в интересном мире, в котором не так много действенных, хороших утопий, – говорит Григорий Юдин. – На самом деле последние два века были временем утопий, которые двигали целые нации вперёд. Если мы спросим себя, какая утопия сегодня давала бы нам надежду на радикальное изменение будущего, нам будет сложно найти ответ. Пожалуй, единственным кандидатом на эту позицию, я не уверен, что очень сильным, является биотехнологическая утопия. Попытки изменения человека, его «расширения» или, как сейчас стали говорить, «улучшения».

Так в чём вызов для биоэтики? С одной стороны, вызовов нет. Новые технологии, которые появляются, открывают новые горизонты. Мы можем лечить болезни, которые не умели лечить раньше, мы можем жить дольше и лучше. И это вроде бы однозначное благо для человечества. Мы можем переходить все границы, которые прежде казались недоступными для человечества. Уже сегодня мы всерьёз можем говорить о том, что технологии позволяют нам становиться чем-то вроде киборгов, включать в себя некие элементы, которые исходно не свойственны человеческому телу, и за счёт этого резко расширять свои возможности, причём как физически, так и морально. Сейчас, грубо говоря, при помощи таблетки можно избавить нас от аморальных действий».

Однако эти возможности подводят нас к границам человеческого. До какого момента «улучшения» мы ещё люди, а после какого придётся признать, что уже нет? «Эта прогулка по дороге бесконечного «расширения» человека не может не поставить перед нами вопрос: «А если мы делаем ещё шаг вперёд, это все ещё будет человек – или нет? Или это будет что-то новое?» – говорит философ. – До какого момента мы будем превращать человека в киборга?»

В философии есть два основных подхода к этому вопросу. Их можно назвать утилитаристским и биоконсервативным. Что такое «улучшение» человека? Известный биоэтик Сорен Холм предложил три базовые точки, в свете которых можно говорить об «улучшении». «Первое – то, что выше некоей объективной нормы. Например, медицинской нормы. Человек, к примеру, должен в среднем доживать до 70–90 лет, – рассказывает Григорий Юдин. – Если кто-то придумает технологию, которая позволит доживать до 140 лет, это выход за пределы медицинской нормы. Человек должен ходить на двух ногах и с определённой скоростью. Если кто-то выращивает себе дополнительные колеса, а такие проекты уже есть, это резко превосходит те возможности, которые есть у тела человека. Я буквально недавно видел на фестивале в Москве человека, который вырастил у себя на руке искусственное ухо». Второй подход – это «улучшение» человека в текущем состоянии, которое оценивается в связи с некоторым существующим в обществе консенсусом. Например, создана технология, которая позволяет человеку не отдыхать вовсе и не спать. Третий подход – это «улучшение», которое можно считать лучшим к текущему состоянию человека по некоторой субъективной оценке.

«Если мы берём первый подход, возникает такое различие, которое кажется интуитивно ясным. Но, когда мы начинаем к нему подходить, оно становится проблематичным. Это различие между терапией и «улучшением», – говорит философ. – Мы привыкли, что, если человек болен, у него температура сорок и он обращается к врачу, нужно улучшить его текущее состояние. А если человек здоров, приходит к врачу и говорит: «Я хочу быть ещё здоровее?» Или: «Я хочу сделать так, чтобы мне не нужно было спать». Это будет уже не терапия, он предъявляет врачу новый запрос, который терапевтическим не является. А ведь сегодня многие врачи имеют дело именно с такими запросами». Пример – нейролептики, которые используются и в лечении, и для расширения сознания. Во многих университетах мира имеет место эпидемия использования нейролептиков. Студенты ими пользуются как витаминами, чтобы меньше спать, меньше утомляться, меньше переживать стресс. Таблетки им не нужны, они не больны. Однако есть желание быть «лучше».

«Не разрушать ядро человека»

«Всё, что не терапия, выходит за пределы природы человека, – говорит Григорий Юдин. – И многие современные философы, например Юрген Хабермас, считают, что не нужно разрушать ядро человека. Улучшай, но не нужно касаться того, что является сущностью человека. Если мы перейдём к подходам, о которых я сказал, – утилитаристскому и биоконсервативному, то утилитаризм основан на постулате недопустимости запрещать человеку причинять себе вред. Если мы видим, что кто-то много курит, имеем ли мы право запретить ему курить? С точки зрения утилитаристов – нет, это его личное дело. И с точки зрения утилитариста и терапия, и «улучшение» направлены на устранение вреда и причинение человеку выгоды. Причём эта выгода часто выглядит как выгода для себя и будущих поколений. Родители, которые решают в ходе пренатальной диагностики что-то исправить в будущем плоде или даже решиться из-за возможных патологий на абортирование, принимают решение, которое влияет на следующие поколения. Утилитаристский подход не предполагает никаких ограничений для того, чтобы улучшать человека. Если я хочу отрезать себе живую руку и приделать механическую, в чём проблема? Это моё личное дело, и никто не вправе меня останавливать».

Однако среди самих утилитаристов появились люди, которые сказали: «Стоп». Австралийский философ Николас Агар, апологет «либеральной евгеники», допускающей бесконечное улучшение себя, в конце концов стал критиковать свои же взгляды. «Если мы занимаемся радикальным «улучшением», то есть открываем полное пространство собственной фантазии, то у нас возникает странная логическая проблема, – говорит Григорий Юдин. – К примеру, мы отрежем себе руки и приделаем искусственные. У нас будет масса возможностей, которых сегодня нет. Но проблема в том, что это новое состояние настолько непредсказуемо и непонятно для нас сегодняшних, что мы не можем по большому счету оценить, будет оно лучше сегодняшнего состояния или хуже. Ещё одна проблема состоит в том, что, если таким образом действовать, почти неизбежно мы придём к тому, что окажемся в обществе, где есть люди, что называется, с разным моральным статусом. У кого-то есть возможности для постоянного продления собственной жизни, а у кого-то нет. Кто-то может решать, «улучшать» себя или нет, принимать нейролептики или нет, а для кого-то это будет вопрос выживания, иначе он не сможет достаточно много работать. Как только это становится моральным вопросом, оно перестаёт быть вопросом моего личного выбора. Я начинаю влиять на то, как будет устроено будущее общество».

«Меня не спросили, хочу ли я быть глухонемым»

Биоконсерваторы в вопросе «улучшения» упирают на то, что у человеческой природы есть некоторые пределы, которые недопустимо переходить. Философ Хабермас убеждён, что самый главный вопрос заключается в том, что человек всегда должен принимать решения самостоятельно, никто не должен решать за него. Родители, решающие за плод, который ещё находится в утробе, с этой точки зрения совершают поступок, на который плод им не давал никаких полномочий.

Если ребёнок вырастет с заданными родителями признаками (а медицина уже позволяет эти вольности), он может задать им вопрос: «А кто вас просил вообще? Почему вы решили, что я должен иметь такие признаки, а не другие?» «Известна история с глухонемой парой из Америки, – рассказывает Григорий Юдин. – Они родили ребёнка путём искусственного оплодотворения и с помощью несложного генетического комбинирования добились того, чтобы ребёнок был глухонемым от рождения. Почему? Они считают, что есть некая важная глухонемая культура, которую необходимо воспроизводить. Как на это отреагирует ребёнок, пока непонятно. У него могут быть разные реакции, – рассуждает философ. – С одной стороны, конечно, он может быть счастлив, что находится внутри этой культуры, с другой стороны, его отграничили от чего-то. А самое главное, что его при этом не спросили: может, он не хотел рождаться глухонемым».

Ещё один сильный аргумент высказал американский философ Леон Касс, глава президентского совета США по биоэтике при президенте Буше. Когда мы слышим, что появилась возможность полностью стирать человеческую память или что мужчина может выращивать молочные железы, чтобы кормить ребёнка, у нас возникает некое отвращение. Это, по мнению Касса, сигнал того, что мы переходим границы допустимого и начинаем делать то, на что природа не давала нам никаких полномочий. «И тут возникает парадокс, – говорит Юдин. – Допустим, мы считаем, что самые важные для человека качества, которые нужно развивать, состоят в том, чтобы не манипулировать людьми и достойно принимать собственную конечность. Но тогда такие качества, их развитие и улучшение приведут к тому, что мы окажемся в популяции людей, которые на самом деле не хотят никакого «улучшения»… Когда я начал этим заниматься, я обнаружил у отца в одной из работ интересное соображение. Когда мы принимаем решение об «улучшении» человека, мы обязаны принимать интересы этого человека в расчёт и не должны относиться к нему как к некоторой игрушке, как к средству, чтобы «улучшить» человечество. Это главный моральный закон. Но ведь слово «цель» на самом деле тоже имеет два смысла. Человек становится для современных биотехнологий как бы и целью, потому что они работают на него, хотят что-то сделать для него, и в то же время мишенью, потому что технологии действуют как будто по своей собственной логике, по своим внутренним законам и начинают менять его так, как им захочется».

Гонка за «улучшениями»

– Общий изъян обоих подходов – как утилитаристов, так и консерваторов – состоит в том, что они делают акцент на индивидуальной точке зрения, – говорит Григорий Юдин. – Если будет хорошо человеку, то и обществу априори тоже. Давайте представим, что некий спортсмен получает возможность бежать в 10 раз быстрее. Какой для этого существует понятный инструмент? Допинг, конечно. И мы в последние годы видели несколько мощных допинговых скандалов. Так или иначе медицина вторгается в спорт, почему просто не отменить саму идею допинга, пусть едят, что хотят? Если им хочется достигать каких-то результатов, они всё равно будут что-то принимать, будут бесконечные скандалы. Почему не отменить саму по себе идею допинга, пускай они бегают в 10 раз быстрее.

Или вот исследователи, учёные. В последнее время нас оценивают по тому, сколько статей мы опубликовали. Представим себе, что мы сможем вывести такого исследователя, который может опубликовать в 10 раз больше статей за единицу времени. В следующем году он опубликует не две статьи, а двадцать и будет при этом бодрый и весёлый. Вопрос: а будут ли эти люди счастливы? Это не такой простой вопрос, как кажется. Очевидным следствием всего этого будет что? Допустим, появляется спортсмен, который принимает таблетку, делающую его в 10 раз быстрее. Что будет следующим шагом? Появится следующий спортсмен с новой таблеткой, который будет бежать если не в 10 раз быстрее, то в 9,98 раза. То же самое и с исследователем. И наш счастливый исследователь, который получил наконец возможность отчитаться по всем проектам и заработать большую зарплату, очень быстро обнаружит, что на следующий день его начинают подпирать другие люди, его собственные коллеги, и ему придётся ещё в 10 раз быстрее публиковаться. Фундаментальная проблема состоит в том, что человеческая деятельность вообще-то имеет смысл только как деятельность совместная и ориентированная на партнёра. Учёные – это не какие-то одиночки, первооткрыватели, которые могут больше всех открыть. Учёные работают в рамках научного сообщества, где им важнее всего признание от своих коллег. Спортсмены тоже существуют в спортивном сообществе, в котором есть свои правила, свои законы чести.

Если мы посмотрим, для чего по факту используются все эти средства технологического «улучшения» человека, не в идеальном мире, а сегодня и сейчас, то мы увидим: технологическая гонка заставляет нас улучшать себя для того, чтобы получить конкурентные преимущества. Это основной стимул, который заставляет нас думать, как бы расширить свои возможности. Известный американский философ Майкл Сэндел говорит о том, что всё это нужно вовсе не для достижения общих значимых целей, а для конкуренции.

По мнению Григория Юдина, самое главное при принятии решений людьми испытать на себе биотехнологии – не терять ту цель, ради которой «улучшение» производится. «Мы очень часто начинаем что-то делать потому, что нас захватывает гонка, – говорит он. – Начинаем принимать нейролептики просто потому, что боимся проиграть конкурентную борьбу своим сверстникам, не получить более высокий процент, более престижную работу, и у нас не будет более хорошего будущего. Мы делаем что-то не для того, чтобы познать, а чтобы успеть, успеть, успеть. Второй аспект заключается в том, что, когда мы пытаемся оценить воздействие биотехнологий, имеет смысл думать не только о том, какое это воздействие окажет конкретно на меня, а ещё и о том, какое воздействие это окажет на сообщество в целом. И третье, может быть, самое важное: решение для себя должно принимать сообщество, для которого оно важно. Случай с допингом особенно красноречив, потому что сегодня решение о том, что считать допингом, а что не считать, принимает кто угодно, только не сами спортсмены. Это ситуация, которая не способствует взвешенному и трезвому решению такого важного вопроса».

Пролетарии-киборги

Вопрос внедрения биотехнологий – вопрос эталона, идеала. И это очень большой удар по человеческому равенству, что составляет один из ключевых вызовов. «Давайте скажем правду: если мы сегодня допустим бесконтрольное развитие биотехнологий, они будут, очевидно, неравным образом доступны людям, – продолжает Григорий Юдин. – Одни слои будут иметь доступ к тем биотехнологиям, которые другим слоям будут недоступны, а им, менее обеспеченным, всё же придётся использовать другие биотехнологии. Те, которые они бы не хотели использовать. Все знают словенского философа Славоя Жижека, который прямо говорит, что всё это светит нам образованием нового классового общества, но уже на биологическом уровне. Классы просто будут отделены друг от друга на уровне биологии. Будет класс пролетариев-киборгов, которые будут вынуждены модифицировать своё тело, чтобы всё эффективнее работать, работать и работать. И возникнет небольшой обеспеченный класс, который сможет с помощью дорогостоящих технологий комфортно продлевать себе жизнь сколько захочет и сохранять «человеческое лицо». Высшие классы будут похожи на таких красивых идеализированных людей, а низшие, скорее всего, будут киборгизированы. Может и по-другому получиться, но факт, что этот риск есть сегодня при том чудовищном неравенстве, которое мы имеем… Это неравенство может легко перейти на биологический уровень. Когда это случится, вообще не факт, что мы с этим что-то сможем сделать».

По мнению Григория Юдина, в эпоху быстрого развития биотехнологий важная функция гуманитариев – создать среду дискуссии, люди должны начать обсуждать, в чём состоит ядро человека, где мы имеем право вмешаться в человеческую природу, а где это запрещено. «Важная идея состоит в том, что, грубо говоря, экспертом может быть любой, – считает философ. – У каждого из нас есть свой опыт, свои перспективы, свои точки зрения, с которых мы смотрим на жизнь. И в вопросах, касающихся нашего общего будущего, каждый из нас является экспертом, от которого требуется высказывание». Стоит заметить, что не все согласны с тем, что «большая дискуссия», где каждый является экспертом, возможна. В мире уже более шести миллионов человек, родители которых решились на ЭКО, и не всегда это было по медицинским показаниям, часть случаев – это чистое желание партнёров «улучшить» свою жизнь. А говорить о том, что медпроцедуры доступны только людям, способным размышлять и дискутировать на тему биоэтики, вовсе не приходится. Мир меняют и те, кто готов потреблять блага биотехнологий, но тема последствий их совсем не интересует.