«Характер лепил по-своему»

Дубаков на сцене свободен и прост. Он не придумывает приспособления для увеличения своего среднего роста, не маскирует плотное телосложение, его правильные черты лица всегда выразительны, а большие глаза становятся зеркалом большой, чистой и доброй души. Сегодня Николай Васильевич в двух разных спектаклях играет приблизительно одинаковые образы отцов, по времени написания относящиеся к концу 60-х годов прошлого века: это Сарафанов в пьесе «Старший сын» Александра Вампилова и Салов «В дне свадьбы» Виктора Розова. Любящие отцы, но какими разными показывает их актёр, иногда кажется, что даже взгляд у них разный, не говоря уже о внутренней психологической установке.

Быть на сцене простым вроде бы несложно: плыви по волнам текста, максимально приближая образ к своему естеству. Но это только кажется. Попробуйте – зажимы и комплексы скуют всё тело.

Об этом актёрском состоянии рассказывает народная артистка РФ Наталия Королёва, вспоминая своё партнёрство с Дубаковым в спектакле «Самое главное» Евреинова в постановке Вячеслава Кокорина:

– Режиссёр требовал для образа моей героини создать специфическую походку, это некий метафизический эксперимент, и я появлялась на репетициях с новой походкой. При этом чувствовала: всё, что делаю, не органично, надуманно, и каждый раз Кокорин оставался недоволен. Ничего из выдуманного не приживалось до момента, когда я поняла, что роль надо придумывать самой. Я играла классную даму, живущую в господском доме в атмосфере мистицизма и фантасмагории, там же обитал и герой Николая Дубакова. Актёр существовал в совершенной простоте, он не поддался на эксперимент Кокорина, характер лепил по-своему. За Дубаковым последовала и я. Поскольку партнёры слышат, чувствуют друг друга, должны разговаривать в одной тональности, я и подстроилась под него. Так мы с Колей зажили на сцене одной душевной жизнью. У нас и чувства, и судьба возникли, и финал был замечательным. На сцену он вывозил меня в инвалидной коляске, и, застыв, мы слушали ноктюрн Шопена.

«С одной-двумя фразами, но роли!»

Путь на большую сцену у Дубакова начинался в Кургане. Актёры-педагоги гастролировавшего в городе драматического театра имени Н.П. Охлопкова объявили конкурс в Иркутское театральное училище, извещение разместили в областных газетах. Коля Дубаков к тому времени окончил девять классов, был участником театральной и оперной студий, в масштабах родного Шадринска, где жил с семьёй, имел успех. Недолго думая, он поехал показываться. Из 200 ребят, захотевших стать артистами, отобрали только двух мальчиков, одним из которых и был Николай. Правда, в Иркутске снова пришлось сдавать экзамены – басни, танцы, ритмику. Одним словом, пройти второй тур изнурительных экзаменов, которые позволили ему стать студентом.

Родители юноши были весельчаки, умели играть на балалайке, гитаре, аккордеоне. Папа знал множество стихов, и на каждом застолье его обязательно просили почитать «Василия Тёркина» Твардовского или «всенепременно» стихи Сергея Есенина. С детства Коля слышал городской и крестьянский фольклор, который в большом количестве знало их дружное семейство. Актёрство в нём было на генетическом уровне.

«За всё, чему научился, что знаю и умею в профессии, я обязан своему педагогу Борису Преображенскому. Он учил нас не только актёрскому мастерству, но в первую очередь любви к театру, – рассказывает Дубаков. – После первого курса Борис Николаевич устроил нас монтировщиками в драматический театр. На гастролях я сыграл свои первые роли, небольшие, с одной-двумя фразами, но роли! После третьего курса меня взяли во вспомогательный состав Театра юного зрителя, определив оклад в 65 рублей. Если добавить к ним стипендию, получался неплохой заработок для студента, живущего далеко от родительского дома».

По окончании училища Дубаков остался работать в ТЮЗе, в спектаклях для молодёжи играл своих сверстников, а в сказках для малышей – почти всех лесных жителей. С первого сезона артист был плотно занят в репертуаре, играл не только главные, но и заглавные роли, но подоспел призыв в армию. К счастью, Николая оставили служить в оркестре Иркутского военного авиационного училища. Там он научился играть на тубе – басовом духовом инструменте, весившем около восьми килограммов. Маршировал под звуки музыки рядом с будущим директором музея декабристов Евгением Ячменёвым, которому досталась изящная флейта-пикколо. Солдата отпускали в театр играть спектакли: как говорится, и овцы были целы, и волки сыты.

Оставлять персонажу надежду

После службы Дубаков решил посмотреть мир. Успел поработать в Орле, Владивостоке, пока не оказался в Москве. Холодным ноябрьским днём он с грустью смотрел на свои стоптанные башмаки, купленные по случаю за десять рублей. «В Сибирь в таких не поедешь», – с грустью думал он. Вспомнив о коротком знакомстве с одним из режиссёров, разыскал его телефон в Ташкенте, позвонил и тут же получил приглашение на работу в Русский ТЮЗ.

«Хлебный город» занял в творчестве Дубакова пять лет. Работа в ТЮЗе не вызывала у актёра энтузиазма, всё те же зверушки, Иваны-царевичи да Иваны-дураки – игранный-переигранный репертуар. Он скучал, часто в канун Нового года звонил друзьям в Иркутск, жалуясь, что в Ташкенте идёт дождь. Наконец не выдержал и сбежал. Недалеко, в Алма-Ату, куда позвал его Борис Преображенский. Как можно было не поехать к учителю! В Русском академическом театре юного зрителя он сыграл роль Чацкого в спектакле «Горе от ума» Грибоедова. Казалось бы, театр берёт подобные произведения в репертуар, чтобы привлечь в свои залы зрителей-школьников. В режиссуре Преображенского это был спектакль, в котором утверждалось, что горе часто бывает от ума. Да и вообще горе уму в обществе, где более ценятся ловкачество, хитрость и изворотливость. Преображенский опередил время, заговорил о том, о чём хорошо бы поговорить сегодня.

Как чеховские три сестры мечтали о Москве, так Дубаков грезил Иркутском. Город, в котором был счастлив, всегда манит, особенно если в нём учился и успешно работал. В 1993 году желание исполнилось, его приняли в труппу академического драматического театра имени Н.П. Охлопкова. Дубаков начал получать одну за другой роли в спектаклях, которые ставили приглашённые режиссёры, позднее – режиссёры, начавшие работать в штате театра. Через три года он сыграл Комика в спектакле «Самое главное» Евреинова и вскоре получил звание заслуженного артиста России. В первые годы работы в Иркутске актёр покорил сердца зрителей спектаклем «Шансон-приют», в котором исполнял песни прожитых и пережитых лет, «Старые песни о главном». Прославился и тем, что стал королём капустников.

Да, Николай Дубаков на сцене чрезвычайно органичен. Кажется, он никого и ничего не играет, просто трансформирует себя в пьесу и роль, которая ему в ней отведена. Оставаясь самим собой, в каждом спектакле он разный.

Николай Васильевич говорит: «Я обратил внимание, что жизнь артиста состоит из полос: удалась однажды роль социального героя – жди подобных в следующих спектаклях. Сыграл комика – значит, сезон-другой будешь играть только их». В комедиях актёр бывает очень смешным, сохраняя невозмутимое выражение лица, веря в серьёзность положения, которое на самом деле оказывается нелепым стечением обстоятельств. В комедиях он хорош, а в драме или трагедии по-настоящему интересен. Дубаков умеет играть характер в его мельчайших подробностях, радость или страдание героя передаёт искренне и в каждой роли оставляет своему персонажу надежду.

Второе дыхание

Любая работа Дубакова достойна того, чтобы о ней говорить подробно, прослеживать нюансы перехода души актёра в душу образа. Урядник в «Поминальной молитве», Капитан в спектакле «Трое на качелях», Епишкин в «Не так живём? Живём как хочется!..», Подсекальников в «Самоубийце» – в ролях рубежа веков актёр был открыт для великих потрясений и великой радости бытия. Удивительная органика!

«Я лесной человек, – говорит Николай Васильевич. – Вырос в зауральском городе Шадринске. С папой и мамой, бабушками и дедушками, тётушками и их семьями жили в небольшом домишке, в котором была печь и не было воды, «удобства», конечно, на улице». Члены большой семьи располагались кто где мог: одним для ночлега доставалось место на полу, другим – на полатях, а Коля с дедушкой спали на печи.

Наверное, поэтому его Сарафанов в спектакле «Старший сын» Александра Вампилова стал заботливым, любящим, трогательным отцом, стремящимся помочь своим и чужим детям. В том, как подбирает герой актёра на улице бутылки и складывает их в урну, проявляется забота не только о семье, это забота о ближнем, всяком человеке, который должен жить в чистоте и порядке. Не будь таких людей, как Дубаков-Сарафанов, земля давно бы превратилась в выжженную пустыню.

Артист мастерски играет в пьесах Островского, который сегодня в России стал современнейшим драматургом. Спектаклей, поставленных по произведениям русского классика, на сцене академического театра достаточно, и в каждом Дубаков создаёт образы, характеризующие русского человека с его бесшабашностью, незнанием ни в чём меры или сломленного нуждой, беспросветностью жалкого существования. В постановках по Островскому актёр всегда выходит на полюсы характеристик образов, золотой середины в них не бывает.

В XXI веке Дубаков обрёл второе дыхание, что ни роль – событие, что ни образ – сценическая удача. В одной из своих последних работ он сумел воплотить на сцене духовную сущность самой Матушки-Природы – это Богодул в спектакле по инсценированной повести Распутина «Прощание с Матёрой». Его герой, очень похожий на лешего, – человек с живой душой и обострённым чувством справедливости. Он молчун, произносит только одно слово «курва», невесть что обозначающее. Вроде бы ругань, но, скорее всего, выраженное ощущение трагедии приговорённого к затоплению острова. Запоминается Дубаков-Богодул, вернее, врезается в память зрителей как явление, одно из самых ярких театральных впечатлений. Впечатлений, оставленных актёром, который сумел стать частью оплаканной автором исчезнувшей Матёры.